- А кто она?
- Я зову ее сестренкой.
- Как? Она тоже, как ты? Индивид?!
Глеб ощутил слабое дуновение, похожее на "холод". В его памяти Анна
представлялась чем-то средним: иногда она излучала "тепло", а иногда -
ничего. Он списывал эту двоякость на безжалостное время. И вот настоящая,
реальная Анна перед ним, как на ладони. Но "тепла" он больше не видел.
Похоже, Тома права: ее цветок завял, - с сожалением подумал Глеб.
- Нет. Тамара не индивид, - спокойно ответил он и хотел добавить "и я не
индивид", но смолчал.
- Глеб, посмотри-ка, у тебя кровь, - Анна осознала свое открытие и ахнула.
- Глеб, это же кровь!
- Я им надавал тумаков, но и мне попало, - он виновато повел плечами. -
Подожди меня недолго. Мне надо в себя прийти.
Он ушел на кухню. Профессиональная привычка всюду совать нос Анну не
покидала никогда, и на этот раз она не устояла перед соблазном.
Глеб сидел за столом перед чашкой пахнущего горечью коричневого настоя,
запрокинув голову так, что затылком упирался в стену, и медленно глубоко
дышал. Тамара стояла рядом. На взгляд Анны она оглянулась. По ее совсем не
детскому выражению лица журналистка поняла, что пора прекратить наблюдение.
Комнатенку освещала одинокая лампа без абажура. Диван, тумбочка, шкаф без
дверцы, два матраца в углу, на которых устроилась, обняв колени,
молчаливая Тамара. Анне стало казаться, что она попала в какой-то
старинный кинофильм с этикеткой "кино не для всех". Она смотрела на Глеба,
слушала его рассказ, и временами проваливалась в мистическое забытье, где
реальность граничила с выдумкой, как в ее статьях. В один из таких
моментов Глеб прервался на полуслове и спросил:
- Тебе трудно мне верить?
- Нет! Что ты! Нет, - Анна встрепенулась. Запоздалый страх - как он прочел
ее мысли - окатил холодной струей.
- Я не соответствую твоему представлению об индивидах, да? - Глеб с тоской
смотрел на ту, которую помнил безмятежной непосредственной девчоночкой в
отцовском доме.
- Ну,... пожалуй, не совсем соответствуешь. Я знаю, ты всегда как-то
отличался от других. Антон говорил, что у тебя огромный потенциал. Он
предлагал отцу оставить тебя в лаборатории, но папа почему-то не
согласился. Наверное, это к лучшему.
- Да. У Жулавского я бы никогда не стал тем, кто я есть.
- И кто ты теперь?
Глеб почувствовал дурноту. Еще одна глупейшая ситуация, в которой он был
бессилен что-либо поменять.
- Человек, - просто ответил он и поспешил отвести внимание журналистки от
своей персоны. - Ты писала про Лизу в статье. Там вс" правда?
Анна, как положено, обиделась.
- Конечно! Какой разговор!
- Значит, Лиза тоже сумела развить себя настолько, что организм
перестроился в естественную для земли форму. Они убили человека. Живого,
юного человека!.. Мне страшно смотреть, что творится с людьми. Общество
без души и сердца, голые слепые законы, дурацкие предубеждения. Стоит
только человеку окунуться в этот котел, он начинает терять все хорошее и
уникальное, что было у него в детстве. Рассудок и правила становятся
главным критерием общественного существования. И я уже не знаю, существует
ли альтернатива.
В его словах не звучало ни тени упрека, но Анна ощутила легкий укол
совести. Получалось, что сказанное относится и к ней.
- В истории с индивидами, - продолжал Глеб, - мне до сих пор не понятно,
почему тогда не пришли за мной? На случайную ошибку это не похоже, и...
Что это?
Анна медленно опустила на его колени компьютерный диск.
- Твое досье, - она откинулась на спинку дивана, - все эти годы я таскала
его с собой вместо талисмана. А так как Антон успел уничтожить все копии,
перед тобой - единственный экземпляр. Делай с ним, что хочешь.
Глеб провел ладонью по лицу. Ощущение было такое, будто он только что
пересек пропасть и, наконец, разглядел тонюсенький мост, по которому
прошел.
- Ты мне жизнь спасла.
Она неопределенно развела руками.
- Ну, ты мне тоже, - и уперлась взглядом в окно.
Еще утром Анна не рассталась бы с носителем уникальных данных ни за что на
свете. И вдруг журналистская жила обвисла. Внятный хруст уничтоженного
сокровища не вызвал ни сожаления, ни отчаяния, ни тоски. Она смотрела на
себя будто со стороны и могла лишь удивляться происходящему. Причина сего
пряталась рядом: то ли за углом улицы, где затормозила машина похитителей,
то ли за дверью этой комнаты, где она узнала лицо своего спасителя, то ли
здесь, в эти минуты, пока в мозг укладывался ровный лаконичный рассказ
человека о пережитом.
- Ума не приложу, кто хотел меня похитить, - Анна услышала свой голос,
существовавший сейчас отдельно от мыслей.
- Тебе не угрожали? Письма? Звонки? - насторожился Глеб.
- Нет... Я вообще ничего не понимаю.
- Тебе нужно затаиться. Утром позвони своему шефу, возьми отпуск. И мы
попробуем разобраться, что к чему.
- Мы? - она рассеянно подняла голову и тут очнулась.
Глеб удивленно посмотрел на девушку.
- Ты отказываешься от моей помощи?
- Нет. Но... Глеб, ты и так сегодня из-за меня ввязался в драку!
- Я не знал, что ты - это ты.
- А если бы знал? - осторожно уточнила Анна.
- Я бы попробовал вытрясти из этих троих кое-какие сведения. По крайней
мере, выяснил бы, на кого они работают.
- Глеб... - она разглядывала друга детства как восьмое чудо света, - где
ты набрался рыцарского духа? Неужели в своей деревне?
Он не понял, шутит Анна или нет. Она продолжала:
- Зачем тебе это? Тебе невыгодно влезать в мою историю! Да это просто
опасно. Живи, как живешь! Клянусь, я не напишу про тебя ни строчки! Ни
одна живая душа не узнает, что ты существуешь.
Она говорила искренне, но невидимая мерзлая поземка вилась между слов,
прикрывая нечаянные прогалины в душе.
Глеб поднялся.
- Ты устала. Мы все устали. Давай спать, а утром спланируем следующие
шаги, - он подошел к шкафу и достал подушку и одеяло. - Ложись здесь, на
диване.
- Глеб... - Анна догадалась, что чем-то обидела товарища, но не могла
взять в толк - чем именно.
- Я хочу найти свои корни, Анна. История Жулавского - это и моя история. Я
должен многое понять, чтобы идти дальше по жизни. Иначе я проживу жизнь
впустую.
Равновесие
Анну разбудил солнечный свет. За окном, наскоро завешенным старыми
газетами, виднелось чистое голубое небо. Девушка потянулась и поморщилась:
затекло плечо. Диван с торчащими под обивкой пружинами не располагал к
комфортному созерцанию снов.
Глеб спал ничком на полу, голова его свесилась с матраса, одеяло сползло,
обнажив загорелый мускулистый торс и внушительные кровоподтеки на боку.
Анна не рискнула приблизиться к товарищу, будучи уверена, что в таком
случае он моментально проснется.
Она достала сигареты, еще раз оглянулась на спящего и бесшумно вышла в
прихожую. Тамара копошилась на кухне.
- Привет, - Анна остановилась возле облупленной колоды и закурила.
- Привет, - девочка с любопытством рассматривала новую знакомую. Сейчас
при дневном свете она выглядела настоящим ребенком, от вчерашней
взрослости не осталось ни следа.
- Ты давно встала?
- С солнышком. Кушать хочешь? Я делаю завтрак.
- Спасибо. Пока не хочу, - Анна профессионально изучила обстановку и
поймала себя на том, что в голове проворачивает текст заметки. Писать она
не собиралась, тем более, пообещала Глебу нигде не упоминать ни о нем, ни
о Тамаре.
- Тебе здесь нравится, Тома?
- Не. Тут все ненастоящее.
Разговаривать с детьми Анна не умела, а другой стиль в данной ситуации не
подходил. И все же журналистка попыталась завоевать расположение
слабоумной девочки.
- А Глебу тоже не нравится?
- Глеб ищет свой горизонт. Поэтому он идет туда, где ему не нравится. Он
говорит, что легкая дорога - это неправильная дорога. Я учусь быть такой
же, как он.
- Ты любишь Глеба?
- Да! - девочка просветлела. - Он очень хороший.
- И он тебя любит?
- Да. Я тоже стараюсь быть хорошей.
- Он целовал тебя когда-нибудь? - вопрос слетел с языка непроизвольно, и
Анна испугалась, что поспешила.
Лукьяненко Сергей
Куликов Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Корнев Павел