ибо он видел и чувствовал почти то же самое.
- Наверное, ты зря не стал поступать в консерваторию, - Павел вслух подвел
итог своим мыслям.
Борис только усмехнулся.
- Как думаешь, что теперь будет делать Музыкант? - нерешительно спросил
мальчик.
- Трудно сказать. Меня больше интересует, кто он такой? И как этот эгоист
вообще мог достичь подобных высот в музыке? Ты подумай только: он творил
то, что сотни людей до него просто исполняли. Он пользовался
произведениями великих композиторов в своих гнусных целях. Он
скомпрометировал Баха, посмеялся над Генделем, надругался над Вивальди.
Ему в руки попало нечто, позволяющее творить! Представляешь, он же мог
творить реальные чувства!
- Представляю, - тихо откликнулся Павел. - И он сотворил: погубил
"капитана", поранил управдомшу Катеньку, заставил всех перессориться и
переругаться.
Борис согласно кивал.
- Мне вот интересно, ОТКУДА у Якова Ильича этот дар? Купил он его, что ли?
- Как Фауст, - не то пошутил, не то предположил брат.
Молодой человек, оттолкнув стул, решительно встал на ноги.
- Я иду к бухгалтеру.
- Нет! - непроизвольно вырвалось у мальчика. - Борь, подожди! А что если
Музыкант до сих пор там?
- Поэтому ты будешь сидеть здесь со скрипкой и прикрывать мои тылы, -
совершенно серьезно сказал Борис.
С этими словами он вышел в коридор. Гулко хлопнула входная дверь.
Павел подкатил кресло ближе к открытому балкону и во все глаза стал
следить за окнами бухгалтера. Боковым зрением он заметил брата,
забежавшего в пятый подъезд, затем вновь нескончаемой чередой потянулись
минуты ожидания. Несколько раз мальчик ловил себя на том, что мысли
начинают отрываться от настоящего и уплывать в мир сновидений.
Встряхнувшись в очередной раз, он огляделся и... оторопел. На балконе их
квартиры стоял Музыкант. Худощавый, высокий, в черном домашнем халате,
перехваченным на талии поясом, он стоял и грустно улыбался.
- Вы кто? - выдохнул Павел, сам не замечая, как напряглись пальцы, зовущие
на помощь струны.
- Ты сам назвал меня Музыкантом, - ответил глухой, похожий на ветер, голос.
- Зачем вы пришли? - Павел старался выглядеть спокойным, но это ему плохо
удавалось.
- Пришел на зов. Теперь ухожу.
- Почему?
- Твой брат тебе расскажет. Рад был познакомиться с тобой, Павел.
- Вы знаете мое имя?
- Я знаю очень многое. Может быть когда-нибудь ты тоже позовешь меня, - он
задумчиво посмотрел на руки мальчика и скрипку, лежащую на коленях. - А
впрочем, вряд ли, - он улыбнулся еще печальнее. - Меня никогда еще не звал
счастливый человек. Прощай.
- Подождите! - Павел подался вперед. - Я хотел сказать... хотел сказать:
спасибо.
Брови таинственного визитера приподнялись.
- Спасибо за то, что вы научили меня творить! - торопливо, продолжал юный
скрипач. - Теперь я знаю, как оживить мечту!
- Ты достигнешь небывалых вершин, - тихо и торжественно пробормотал
Музыкант.
Павел поднял глаза. Балкон был пуст, движения в окнах бухгалтера не
наблюдалось, зато во дворе возле пятого подъезда стояла белая машина с
красным крестом. Мальчик не мог сказать, когда она подъехала, и, тревожно
глянув на часы, обнаружил, что брат отсутствовал уже более получаса.
Холодный пот выступил на спине, когда Павел понял - уснул. Тут же
вспомнился разговор с Музыкантом на балконе. Однако вместо вполне
логичного в данной ситуации страха, он испытал нечто вроде облегчения. С
братом ничего не стряслось, - продиктовало подсознание, - и Музыканта
больше нет.
Борис вернулся минут через десять. Бледный и слегка рассеянный, он прошел
в гостиную и плюхнулся на диван. Павел ждал.
- Яков Ильич умер, - объяснил, наконец, молодой человек. - Оказывается, у
него был рак, неоперабельный. Врач со "скорой" сказала, что он мог умереть
в любую минуту. Я всю коммуналку переполошил, пока пытался достучаться в
его комнату. Мужики дверь высадили, а он там... почти мертвый.
- Он тебе что-нибудь сказал? - сам не зная почему, спросил Павел.
- Не мне лично. Но сказал. Только одно слово - "ненавижу".
Борис откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
- Несчастный человек, - Павел невольно оглянулся на балкон, - а Музыкант
так хотел служить счастливым!
Юноша приложил скрипку к щеке и заиграл. "Элизиум" Бетховена наполнял
скорбью и надеждой. Музыка распахнула занавес, и возник вечный Ахерон -
рубеж прошлого и будущего. На его мрачных водах медленно качалась одинокая
лодка, несущая в прошлое отчаявшегося человека, так и не отдавшего людям
ни крупинки своего существа. Мягкие переливы звуков подталкивали лодку
дальше и дальше, пока она совсем не скрылась в таинственном безвременье.
Легкая, как пух, печаль соскользнула со струн и растаяла. А на берегу,
зовущемся "будущее", зазеленели ростки новой жизни.
Музыка Творящая вскормила робкую мечту, предоставив ей неиссякаемый родник
Веры. В безграничном просторе вспыхнула звезда. И к ней, сквозь туман,
ветры и дожди, скрипка понесла волшебные звуки. Произведения великих
мастеров, оживающие в добром сердце Творящего, могут отодвинуть боль,
вдохнуть любовь, заставить убийцу опустить оружие, распахнуть тьму перед
незрячим, взрастить сады в пустыне, рассеять тучи в небе и душе. Юный
Музыкант верил: да будет так.
_______________________
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Вспышка.
Горячий белый свет ринулся в глаза, и вслед за ним в распахнутое сознание
ворвалась боль. Я едва не вскрикнул и зажмурился. Под веками расплылись
красные круги. Тупая пика, вонзившаяся в затылок, заставила меня поднять
голову... Ничего не получилось. Чтобы что-то поднять, тем более часть
своего тела, надо по крайней мере чувствовать это тело, а я с ужасом
понял, что не чувствую ровным счетом ничего. Только тупая пика в затылке.
Из глубин пустого колодца выкарабкалась первая внятная мысль: где я?
Я медленно приоткрыл глаза. Свет. Уже не столь горячий, как в момент
пробуждения. Прямо надо мной раскинулось яркое лазурное небо, где в гордом
одиночестве воцарился раскаленный добела шар. Солнце. Светило мерно
покачивалось в необъятном небесном океане, из чего я заключил, что
каким-то образом передвигаюсь. Скорее всего меня несут. Черт возьми, тогда
почему я не ощущаю никакой опоры за спиной. И руки? Где мои руки?
Я попробовал пошевелить пальцами. Вроде бы руки целы. Повел плечом.
Ничего. Странно, может быть мне не хватает сил? Пика в затылке
превратилась в тупую круглую палку, и эта палка не слишком приветливо
ласкала меня в такт шагу.
Так. Значит все-таки несут.
В поле зрения мелькнул балкон и конек крыши. Тот или те, кто меня
транспортировали, остановились. Что-то лязгнуло о камень. Похоже, трость.
Я порадовался про себя - слышу. Силы как будто бы понемногу возвращались
ко мне. Однако пока я не выяснил, что со мной произошло, я не рискнул
предпринимать каких-либо действий. Возможно, я ранен. Возможно, в плену
или, напротив, меня спасают друзья. Я должен выяснить и... Тут я сделал
еще одно неприятное открытие. Вспомнить? Это что же получается: я не
помню?!
Следующая членораздельная мысль выползла из колодца моего сознания: кто я?
Тут я не выдержал и издал какой-то звук. Точнее, я хотел обратиться к
моему или моим "носильщикам" с вопросом, но слов не произвел - один лишь
жалкий вздох.
- Ну-ну, малыш. Скоро будем на месте, - услышал я равнодушный ответ;
говоривший на меня не посмотрел. - Джузеппе! - это он явно не ко мне. -
Джузеппе!
- Простите, синьор.
Джузеппе нагнулся надо мной и безо всяких эмоций принялся утирать платком
мои губы и подбородок. Я попытался поймать его взгляд. Однако слуга
управился с моим лицом так, как управился бы с запылившимся манекеном.
Движение возобновилось. Мерный ровный шаг. Мерное постукивание трости по
мостовой. Крыши домов заслонили половину голубого простора надо мной, и
ехидное солнце соскользнуло с черепицы на другую сторону улицы. Тень. Я
вздохнул облегченно.
Мой провожатый опять остановился. На этот раз Джузеппе подскочил ко мне
без особых указаний, вновь старательно протер мне лицо и встал рядом с
хозяином. Возле моего левого уха мелькнула трость, и человек, который нес
меня, уверенно постучал ею в дверь. Я, кажется, одеревенел от изумления.
Если его руки свободны - а они были свободны - то каким образом я держусь
над землей? Не могу же я плыть в воздухе! Следующая мысль оказалась
пострашнее: а где в таком случае мои ноги?
Найти ответ я не успел. Дверь открылась и хриплый мужской голос произнес:
- Мы заждались вас, синьор Лоренцо. Проходите. Один, - послышался
сдавленный, плохо скрываемый смешок.
Синьор Лоренцо казался невозмутим.