- смиренно сказал старик. - Придет время, и они поймут и признают это.
которые даются людям правительствами, отечески заботящимися о своих
подданных, но обладая от природы ясным умом, он понимал, что система
правления, провозглашающая основой своей некие особые качества
привилегированного меньшинства, ни за что не допустит сомнения в законности
своих поступков, признав, что и она способна ошибаться.
нет оснований зря наказывать таких людей, как я.
законов, по которым они становятся сенаторами, а ты - заключенным!
последний синьор Тьеполо: он сделал мне много добра, когда я был молод. Если
бы не это ложное обвинение, я был бы сейчас первым среди рыбаков Венеции.
дож, и патриций, и гондольер. Яко...
слово, и, наклонившись к нему, шепнул:
вслух. Я тебе не раз говорил: если ты станешь меня называть так, мне не
позволят приходить к тебе.
понимать. Он долго смотрел на сына, затем перевел взгляд на стену и вдруг
улыбнулся, как ребенок:
он поднялся, чтобы исполнить просьбу отца.
здесь чердак, что крыша тут свинцовая, а солнце... Ох, это солнце!
Благородные сенаторы и не знают, какое мучение сидеть зимой в подземелье, а
жарким летом - под раскаленной крышей.
которую обрели нечестным путем, может держаться лишь на безжалостной
несправедливости! Но к чему нам говорить с тобой об этом, отец! Скажи лучше:
чего тебе недостает?
его для всех, даже самых несчастных.
жестокостями здания, в которой виднелись трещины - он уже не раз пытался их
расширить, - и, напрягая все силы, старался хоть немного увеличить их. Но,
несмотря на отчаянные усилия браво, стена не поддавалась, и лишь на пальцах
его выступила кровь.
бессмысленной борьбы.
один со своими мыслями, когда вижу твою плачущую мать и брошенную сестренку,
тогда мне нечем дышать!.. Скажи, ведь теперь уже август?
старика. Грудь его вздымалась, кулаки были сжаты.
будешь больше так страдать.. Вставай и идем со мной. Двери открыты, все ходы
ивы-ходы во дворце я знаю как свои пять пальцев, да и ключи в наших руках. Я
сумею спрятать тебя до наступления темноты, и мы навеки покинем эту
проклятую республику!
слова сына, но сомнение и неуверенность тут же погасили его.
Как ты сможешь обмануть ее?
связать, чтобы обмануть стражей. Я ведь не зря надеюсь на тебя, милая
Джельсомина?
отчаяния со стороны Якопо, опустилась на скамью, не в силах выговорить ни
слова.. Старик смотрел то на нее, то на сына он попытался приподняться с
постели, но от слабости тут же упал назад, и только тогда Якопо понял, что
мысль о бегстве, осенившая его в момент отчаяния, по многим причинам
невыполнима. Воцарилось долгое молчание. Понемногу Якопо овладел собой, и
лицо его снова обрело столь характерное для него выражение сосредоточенности
и спокойствия.
над головой сына и зашептал молитву. Когда он кончил, браво и Джельсомина
еще некоторое время оставались в камере, приводя в порядок ложе узника, и
затем вместе вышли, Было видно, что Якопо не хотелось уходить. Его не
оставляло зловещее предчувствие, что скоро этим тайным посещениям настанет
конец. Помедлив немного, браво и девушка наконец спустились вниз, и, так как
Якопо хотел поскорее выйти из дворца, не возвращаясь в тюрьму, Джельсомина
решила вывести его через главный коридор.
проницательностью, вглядываясь в глаза браво. - А мне казалось, ты должен
радоваться удаче герцога и синьоры Тьеполо.
это? За нами наблюдают! Почему этот человек следит за нами?
каждом шагу. Войди сюда, отдохни, если устал. Тут редко кто бывает, а из
окна мы сможем опять взглянуть на море.
ему и в самом деле хотелось, прежде чем выйти из дворца, взглянуть, что
делается на площади. Его первый взгляд был обращен к морю, которое
по-прежнему катило к югу свои волны, подгоняемые ветром с Альп. Успокоенный
этим зрелищем, браво посмотрел вниз. В эту минуту из ворот дворца вышел
чиновник республики в сопровождении трубача, что делалось обычно, когда
народу зачитывали решение сената. Джельсомина открыла окно, и оба
придвинулись ближе, чтобы послушать. Когда маленькая процессия дошла до
собора, послышались звуки трубы, и вслед за ними раздался голос чиновника:
достойных граждан города, - объявил он. - Сенат в отеческой заботе своей о
тех, кого он призван защищать, счел необходимым прибегнуть к чрезвычайным
мерам, дабы не допустить более повторения таких преступлений, кои противны
законам божьим и угрожают безопасности общества. Посему высокий Совет Десяти
обещает награду в, сто цехинов тому, кто сыщет виновника хотя бы одного из
этих столь жестоких преступлений. Далее: прошлой ночью в лагунах было
найдено тело некоего Антонио, известного рыбака и достойного гражданина,
почитаемого патрициями. Есть много оснований полагать, что он погиб от руки
некоего Якопо Фронтони, пользующегося репутацией наемного убийцы, за которым
уже давно, но безуспешно ведется наблюдение с целью выявить его причастность
к упомянутым выше ужасным преступлениям. Совет призывает всех честных и
достойных граждан республики помочь властям схватить означенного Якопо
Фронтони, даже если он станет искать убежища в храме божьем, ибо нельзя
более терпеть, чтобы среди жителей Венеции обитал такой человек. И в
поощрение сенат в отеческой заботе своей обещает за его поимку триста
цехинов".
верховной власти.
намерения народу, то "все, кто находился поблизости, с удивлением и трепетом
внимали словам чиновника, взирая на необычную процедуру. Некоторые дрожали
при виде этого неожиданного проявления таинственной и ужасной власти
большинство же старалось показать, что они восхищены тем, как правители
пекутся о своих подданных.
высунулась из окна, чтобы не пропустить ни одного слова чиновника.
наконец обещают награду за поимку этого чудовища, у которого столько убийств
на душе!
Они благородного происхождения и не могут ошибаться! Они выполняют свой
долг.
оградить людей от всякого зла, Этот Якопо - настоящее чудовище, его все
презирают, и его кровавые дела слишком долго были позором Венеции, Ты
видишь, патриции не скупятся на золото, чтоб только схватить его, Слушай!
Они снова читают!
Пьяцетты, совсем близко от окна, где стояли Джельсомина и ее невозмутимый
спутник.
читать. - В этот час во дворце не принято носить маску.
который стесняется открыто слушать свой собственный указ, или подумают, что
я один из Совета Трех!