сказала:
угрожают людям Венеции и пугают слабых, но они никогда не свершат того, чего
мы так страшимся. Я бы хотела, чтобы члены Совета видели Якопо таким, каким
видела его я, когда он, измученный тяжким трудом, с душой, исстрадавшейся от
бесконечных отсрочек, приходил в камеру отца, зимой дрожа от холода, летом
задыхаясь под раскаленной крышей, и старался казаться веселым, чтобы
облегчить страдания безвинно осужденного старика... О великий и добрый
государь, вы не знаете о том тяжком бремени, которое часто выпадает на долю
слабых, - для вас жизнь полна радости но великое множество людей обречено
делать то, что они ненавидят, чтобы не делать то, чего страшатся!
каким его изображают! Я не знаю тайных целей сената, ради которых Якопо
заставили так оболгать себя, что это чуть не кончилось для него столь
ужасно! Но теперь все объяснилось, и нам больше нечего тревожиться. Идемте,
падре, пора дать покой доброму и справедливому дожу. А мы вернемся, чтобы
порадовать добрым известием исстрадавшееся сердце Якопо.., и поблагодарим
пресвятую, деву Марию за ее милости...
говорила, девушка? Падре, неужели все это верно?
лицо советника, которое по-прежнему оставалось безучастным.
благословлю тебя.
произносил благословения с таким жаром, как это сделал дож Венеции. Затем он
помог девушке подняться и жестом приказал обоим удалиться. Джельсомина с
радостью повиновалась, ибо сердце ее стремилось в камеру Якопо, чтобы скорее
порадовать его. Но кармелит помедлил минуту, бросив недоверчивый взгляд на
дожа, как человек, лучше знакомый с приемами политики в случаях, когда дело
касается интересов привилегированного класса. В дверях он снова оглянулся, и
надежда зародилась в его душе, потому что он видел, как старый дож, уже не в
силах более скрывать волнение, поспешил к все еще безмолвному инквизитору и
с влажными от слез глазами протянул ему руки, как бы ища сочувствия.
Глава 31
Агенты полиции усердно подготавливали настроение граждан, и, когда солнце
поднялось над заливом, площади стали наполняться народом. Туда стекались
любопытные горожане в плащах и шляпах, босоногие рыбаки, одержимые
благоговейным трепетом, осмотрительные бородатые евреи в длиннополых
сюртуках, господа в масках и множество иностранцев, которые все еще часто
посещали приходившую в упадок страну. Говорили, что во имя спокойствия
города и защиты его граждан будет произведена публичная казнь , преступника.
Словом, любопытство, праздность, злорадство и все прочие человеческие
чувства собрали множество людей, желавших поглазеть на страдания своего
собрата.
гранитные колонны Пьяцетты. Суровые и бесстрастные лица солдат были обращены
к африканским колоннам, известным символам смерти. Несколько офицеров с
серьезным видом расхаживали перед строем солдат, а все остальное
пространство заполнила толпа. По особому разрешению более сотни рыбаков
поместились сразу же за линией войск, чтобы лучше видеть, как будет отомщено
их сословие. Между высокими колоннами с изображением святого Теодора и
крылатого льва возвышалась плаха, лежал топор и стояла корзина с опилками -
обычные атрибуты правосудия тех времен.
дворца. Послышался ропот, толпа заколыхалась, и все увидали небольшой отряд
полицейских. Он двигался быстро и неотвратимо, словно сама судьба.
Далматинская гвардия расступилась, чтобы пропустить этих ангелов смерти, и,
сомкнув за ним свои ряды, как бы отрезала от осужденного весь остальной мир
с его надеждами. Дойдя до плахи, стоявшей меж колоннами, отряд распался и
выстроился неподалеку, а Якопо, остался перед орудием смерти. Рядом с ним
стоял кармелит, и толпа могла хорошо видеть их обоих.
Откинутый капюшон открывал скорбное лицо монаха и его сосредоточенный
взгляд. Растерянность, написанная на лице, временами сменялась проблесками
надежды. Губы его шевелились в молитве, а глаза были прикованы к окнам
Дворца Дожей. Когда отошли стражи, кармелит трижды истово перекрестился.
он был одет в обычное платье гондольера. Якопо опустился на колени перед
плахой, прошептал молитву и, поднявшись, спокойно и с достоинством оглядел
толпу. Взгляд его медленно скользил по лицам окружавших его людей, и
постепенно черты несчастного залил лихорадочный румянец, ибо ни в ком он не
прочел сочувствия к своим страданиям. Якопо тяжело дышал, и те, кто
находились поблизости, думали, что он вот-вот потеряет самообладание. Но все
они обманулись. Дрожь пробежала по телу Якопо, и в тот же миг он снова обрел
спокойствие.
заметив его невольное движение.
которому было поручено присутствовать при казни. - Хотя великий сенат
наказывает виновных, он все же милосерден к душам грешников.
снова невольно всматриваясь в окна дворца. - Неужели узник должен умереть?
человека, слишком привыкшего к зрелищам страданий, чтобы испытывать жалость.
человека, святой отец, особенно же это относится к тем, на кого пал приговор
Святого Марка. Вашему подопечному лучше бы позаботиться о своей душе, пока
еще есть время.
уже предрешен?
не сделали этого.
монах остались одни меж колоннами. Кармелит явно не мог смириться с мыслью,
что казнь в самом деле состоится.
свидетелем его гибели, и дож знает это!
небольшая группа себялюбцев. Ты еще совсем неопытен в действиях сената,
падре!
преступление, ибо пути господни неисповедимы... Помолимся еще, сын мой!
плахе, меж тем как монах в последний раз взывал к милости божьей. Затем
монах встал оставив осужденного в прежней позе.
Ансельмо, офицер указал на видневшиеся вдали часы.
осужденному.
надежды на земную справедливость. В окнах маячили чьи-то тени, и он
вообразил, что сейчас последует сигнал остановить надвигающуюся смерть. -
Погодите! - закричал он. - Во имя пресвятой девы Марии, не торопитесь!
и вслед за тем прорвавшись сквозь строй далматинцев, к группе людей,
стоявших меж колоннами, подбежала Джельсомина. Толпу охватило изумление и
любопытство, по площади прокатился глухой ропот.
каким-нибудь своим пороком, люди всегда готовы приписать ему и все прочие.
их.
Джельсомина, - сказал Якопо.
просто издеваются.., они хотят обмануть... Они не могут... Нет, они не смеют
тронуть ни один волос на твоей голове!
они узнают правду и полюбят тебя так же, как я!
Корнев Павел
Прозоров Александр
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Максимов Альберт