боярина, что ты зарезал, у Новгорода, что ты залил кровью и засыпал попелом.
Новгорода.
лачугами можно два раза в год спалить дотла и два раза построить; татаре два
века держали ее в неволе... чахла, чахла и все-таки осталась цела: променяла
только одну неволю на другую. А господина Новгорода великого раз не стало, и
не будет более великого Новгорода.
Созови ганзейских купцов, которых ты распугал.
гроши.
ты и это все смог, воли, воли в Новгороде не будет, Иван Васильевич, и
Новгороду никогда не подняться. Будет он жить, как зажженный пень, что ни
горит-то, ни гаснет. Ведь и я еще живу в тюрьме.
моем месте.
насмехайся же надо мной, в моем заточении, при последних часах моих.
губам конец убруса, но кровь пробила сквозь него, и Иоанн заметил то, что
она хотела скрыть.
Саван богатый!.. - усмехаясь, примолвила она.
обливаясь слезами.
поднял крючок у двери и впустил к Борецкой сына Аристотелева.
покачала головой, и горячая слеза упала на лицо малютки.
Аристотелю.
отвечал Антон. - Ей не помогут никакие лекарства - кровь верный передовой
смерти.
слышать; но она махнула рукой и твердо вымолвила:
город.
братью - казну твою велю отпустить с тобой - и не поминай великого князя
московского лихом.
похожее на улыбку?..
прошел мимо отделений других пленников, и когда пахнул на него свежий
воздух, он перекрестился на ближнюю церковь и примолвил:
на котором предполагалось строить храм Успения. И он задумался, улетев туда
мыслью и сердцем.
руку на плечо: - Наготовь мне поболее таких рогаток. Ночью велю ими запирать
улицы от пьяных и недобрых людей.
на своего товарища и - ни слова.
с нею умер на Руси дух общины {Прим. стр. 124}, из Германии занесенный в
Новгород и Псков духом торговли; но не сказал, о чем были последние слова
великого князя.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
по-русски, и понятливый ученик, с помощью чешского языка, делал быстрые
успехи. Надо было видеть, какою важностью школьного властелина вооружался
малютка во время уроков и как покорно слушал их падуанский бакалавр. Иногда
учитель хмурил брови, когда упрямый язык ученика, привыкший к итальянскому
легкозвучию, не покорялся стечению русских согласных. Уроки кончены -
исчезали профессор и слушатель, и дружба с улыбкою своей, с живою беседой и
ласками спешила их заменить. Дружба? когда одному было за двадцать пять лет,
а другому половина с небольшим того?.. Что нужды! Оба с детскою душою, оба с
порывами к добру и непонятным влечением друг к другу, они связались какою-то
непонятною цепью, которую разорвать могла только судьба. Они называли себя
друзьями и не понимали, что посторонние находили странного в этом привете
между ними. Антон в земле чужой был почти одинок. Художник, по множеству
разнородных занятий своих, мог только редко с ними видеться; хозяин дома и
почти все русские продолжали его чуждаться, скажу более - гнушаться им:
Андрей был на Руси одно любящее существо, которое его понимало, которое
сообщалось с ним умом, рано развившимся, и доброю, теплою душой. И для
Андрюши молодой лекарь сделался необходимостью, пятою стихиею. Без него было
б ему душно в свете. Родившись в Италии, он помнил еще, будто изгнанник на
бедную землю из другого, лучшего мира; он помнил с сердечным содроганием
роскошь полуденной природы, тамошнего неба, тамошних апельсинных и
кипарисовых рощей, и ему казалось, что от Антона веет на него теплый,
благоуханный воздух той благословенной страны. Еще что-то чудное влекло к
молодому немцу... что такое, хоть убили б его, не мог бы он вам сказать.
Малютка любил горячо еще одно существо, доброе, прекрасное, но только менее,
нежели Антона. Это была дочь Образца, Анастасия. Часто хаживал он от
Эренштейна к ней и от нее к своему другу, и эти сношения, сначала невинные,
безотчетные, составили между ними какой-то магический, тройной союз.
своей комнаты шаги ее ножек; нередко Андрюша рассказывал, как она хороша,
мила, добра, как его любит, как его целует. Такое близкое соседство с
прекрасною девушкою, которой слова маленького учителя и друга и воображение
придавали все наружные и душевные совершенства, ее заключение,
таинственность, ее окружающая, и трудность увидеть ее - все это возбудило в
сердце Антона новое для него чувство. Он часто думал о ней, слушал речи о
ней с особенным удовольствием, целовал чаще Андрюшу, когда этот рассказывал,
что его целовала Анастасия, и нередко видал во сне какую-то прекрасную
женщину, которую называл ее именем. Одним словом, он полюбил ее, никогда ее
не видав. Но вскоре назвал он это чувство глупостью, прихотью одиночества и
погасил его в занятиях своей науки, которой посвятил себя с прежним жаром и
постоянством. Если и поминал когда об Анастасии, так это для шутки; самый
стук шагов над собою прекрасной девушки приучился он хладнокровно слушать,
как приучаются к однообразному стуку часового маятника. Посетители, вскоре
осадившие его со всех сторон, заставили его угрюмо отогнать от себя всякую
мысль о ней.
ненависть к иностранцу и страх к чародею, каким его до сих пор почитали!
Милости просим, милости просим. Наконец за дело, Антон! Сердце твое бьется
сладкою надеждою помочь страждущему человечеству. Пусть осаждают тебя днем и
ночью, не дают тебе покоя: эти докуки, эти труды сладки для тебя; ты не
променяешь их на безделье роскошного богача.
один. Со мною покорнейший пациент, если дозволите, высокопочтеннейший
господин врач.
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Гуль Роман Борисович