скакать сюда, лишь провожу молодого господина, да... (тут он умильно
взглянул на девушку), да не усердие обрадовать весточкою о нем, так ночевал
бы в последней деревне. А дождь, дождь так и лил, как из кадушки.
"Погрейся у огня", - хотела она примолвить, но, увидев, что он вытащил из-за
пазухи бумагу, исправно сложенную и перевязанную крест-накрест зеленым
снурком за восковою печатью, едва могла произнести:
потом посмотрела на него, любовалась им и спрятала на груди, ощупывая,
хорошо ли ему тут будет.
концу XV века).
набитый; за ним-то он так много хлопотал около себя.
всему видно было, боялся не столько за деньги, сколько за меня. Такой
добрый! А не даст себе на ногу наступить. Видно, рыцарская кровь
поговаривает в нем, даром лек...
закусил себе язык. Между тем баронесса держала кошелек и, смотря на него,
плакала. Какую ужасную повесть прочли бы в этих слезах, если бы перевесть их
на язык! Потом, как бы одумавшись, отерла слезы и начала расспрашивать
Якубека, как доехал до Липецка сын ее (о нем-то были все заботы), что там
делал, как, с кем отправился в путь.
частом и темном, как черная щетина, выставили было молодцы белки своих глаз,
да мы были людны, сами зубасты и показали им одни хвосты наших коней. Да
еще...
ветчины... поверите ли, милостивая госпожа, ржавчины на ней, как на старом
оружии, что лежит в кладовой. Молодой господин не ел, проглотил кусочек
сухаря, обмочив его в воду; а меня дернуло покуситься на ветчину... так и
теперь от одного помышления...
станешь молоть всякий вздор, так речи твоей не будет конца, как Дунаю.
которой и малейшие подробности путешествия были занимательны.
поклон старому служителю, - поправили вовремя деревенщину. Вот видите, вы
живали при покойном бароне...
Стефана, так слова даром не пророните, все равно что розенобель. А мы
отродясь впервой выехали в Липецк... ахти, что за город! (тут, опомнясь, он
кивнул головой и замахал рукою, как будто отгонял мух) сыплем себе глупые
речи, словно медные шеллехи. Вот видите, добрая госпожа, - продолжал он,
обратясь к старушке, - ехали мы благополучно. Только дорогой его милость все
скучал о вас, то и дело наказывал мне и просил: смотри, Якубек, служите
верно, усердно матушке, как дети ее. Разбогатею - не забуду вас. Об Яне не
беспокоюсь, - молвил он, - старик положит за нее душу свою. (Слеза блеснула
на реснице старика, между тем как улыбка судорожно промелькнула на губах.)
Но вы молоды... Он говорил мне все: вы, наверное, разумел тут и... гм! коли
позволишь, господин Яне, сказать...
пунцовый мак, она что-то пошарила около себя и вышла будто за тем, чего не
нашла.
разумел тут и Любушу.
по дороге к Липецку, и как отъезжать изволил, наказывал мне строго-настрого:
не забудь, Якубек, смотри, скажи-де матушке, я обещал женить вас... Матушка
и добрый наш Ян, верно, не откажут мне...
благословения не дам, пока не доскажешь вестей о молодом господине без
прибавок о себе.
баронессы, поцеловал в плечо своего будущего тестя, потом, приняв степенный
вид, будто взошел на кафедру, повел свой рассказ о молодом Эренштейне. - В
Липецке нас только и дожидались... нас? то есть его милость, хотел я
сказать... Въехали мы в дом. "Господи! - думал я. - Уж не сам ли король
королей тут живет!" Десять башен поставь рядом, разве выйдет такой дом:
посмотришь на трубы, шапка валится, а войдешь в него - запутаешься, как в
незнакомом лесу. Комнаты были готовы. Тотчас же пришел к господину Антону
посол московитский, подал ему руку и говорил очень, очень ласково: и что
государь его будет весьма рад молодому нашему господину, и что будет
содержать его в великой чести, милости и богатстве. Диву дался я! Господин
ничего почти не понимал из речей посла; переводил ему все какой-то
итальянец, живавший уже в Московии. А я, так и нижешь каждое словечко, будто
на нитку, редкое проронил, разве-разве уж какое мудреное, не по-нашему
сказанное. Посол, ни дать ни взять, по-чешски говорит. Гадал я сначала, не
по-чешски ли выучился. АН нет, и слуга его так говорит; вишь, это так
по-московски. Посол молодому господину сам молвил: чехи с московитами были
одной матери детки, да потом войнами разбиты врозь. "Эдак, - думал я, -
легко и мне махнуть в переводчики..."
по-таковски, по-каковски говорит тот, для кого переводишь... Понимаешь?
хотели б кой о чем переговорить друг с другом; по-бараньи-то понимаю, и
баран меня, а по-быковски не знаю, и станешь в тупик.
господине, а то разом залетишь за какой-нибудь вороной под небеса.
держусь крепко за полы молодого барона.
с видом встревоженным: - Тебе это строго запрещено.
ослушался, сорвалось с языка. Зато мигом оправился: "Не подумайте, - молвил
я ему, - что вас называю бароном потому, что вы барон; а эдак у нас чехи и
дейтчи называют всех своих господ, так и я за ними туда ж по привычке... Вот
эдак мы все честим и вашу матушку, любя ее". Нет! я себе на уме! Как впросак
попаду, так другого не позову вытащить.
все куницы да белки, и наклали в горнице целую гору. "Это все от великого
князя в задаток", - сказал переводчик. Куда нам это! не успел, кажись,
вымолвить господин мой, как налетели купцы, словно голодные волки, послышав
мертвое тело, и начали торговаться. Разом наклали кучку серебра и золота на
стол да шкурки и унесли. Только вам изволил молодой господин прислать с
десяток куниц да мне пожаловать белочек с десяток. "Невесте твоей, - молвил
он, - на зимний наряд". Тут пришел к нему извозчик, что повез его, еврей...
небу. - Мати божья! храни его под милостивым покровом своим! Ангелы
господни! отгоните от него всякую недобрую силу!
да как дело распуталось, так и у меня на груди стало легче. Извозчик, лишь
увидал его, бросился целовать полы его епанчи. "Ты мой благодетель,
спаситель! - говорил он. - Помнишь, как в Праге школьники затравили было
меня огромными собаками? Впились уж в меня насмерть; а ты бросился на них,
повалил их замертво кинжалом, да и школьников поколотил. Никогда не забуду
твоего добра; пускай тогда забудет меня бог Иакова и бог Авраама! В Москве у
меня много приятелей, сильных, знатных людей: молви мне лишь слово, к твоим
услугам! Нужно ли тебе денег? Скажи: Захарий, мне надо столько и столько, и
я принесу тебе их во тьме ночной, затаю свои шаги, свое дыхание, чтобы не
видали, не слыхали, что ты получаешь их от жида". Ничего не понимал я из его
речи, только видел - еврей бьет себя в грудь и чуть не плачет, и опять
примется целовать полы господской епанчи. А все это перевел мне после
молодой господин, чтобы я вам пересказал слово в слово. "Матушке будет
легче, если она это проведает, - молвил он: - Захарию верю; он меня не
обманет. Да и посол за него ручается: он-де то и дело бывает в Москве, и все
знают его там за честного человека. С ним и писать можно к матушке". Наконец
собрались в дорогу. Ехало их много: тут были разные мастеровые (легкая
краска набежала на лицо баронессы)... и те, что льют всякое дело из меди, и
такие, что строят каменные палаты и церкви, и не перечтешь всех, какие были.
Разместились по повозкам. Я проводил господина за город. И стал он мне опять
наказывать служить вам верно, усердно, как бы он сам служил вам, и сто раз
повторял это. За городом остановилась его повозка. Тут простился со мною, не
почуждался обнять меня. "Приведет ли бог увидеться!" - молвил он и заплакал.
Последнее слово его все было об вас... Повозка тронулась, а он все стоял на
передке и долго кивал мне и махал рукою, будто просил передать вам его
поклоны. Я не трогался с места, а он, мой голубчик, дальше и дальше, и
скрылся, словно канул на дно... От сердца что-то оторвало... Хотел бы
воротить его, хотел бы еще раз поцеловать его руки; не тут-то было... Когда
бы не вы да не Любуша, воля господня! - не удержали бы меня здесь...