кинжал; но оружия при ней не было. Из крошечного рта вырвалось слово
"Knecht" [Слуга (нем.)], вероятно, потому, что некоторых наемных немецких
воинов называли тогда ландскнехтами. О, при этом слове надо было видеть, что
сделалось с молодым тевтоном! По лицу его пробежали багровые пятна, губы его
затряслись; мощною рукою впился он в затылок малютки, поднял его на воздух и
выбросил за черту процессии. Это было сделано так быстро, что могли только
заметить руки и ноги, которые, не более двух-трех мгновений, барахтались на
воздухе; слышали какое-то шипение, потом удар о мостовую, и потом... ни
вздоха, ни движения.
смеясь, как бы ничего не бывало.
врач Антонио Фиоравенти. В этом маленьком создании высочайший разум сильно
проявил себя. Говорили много об его учености, о чудесах, которые он делал
над больными, доброте души и бескорыстии его. Не знали, однако ж, силы этой
души, потому что никто еще не входил с нею в борьбу, ни люди, ни судьба. До
сих пор жизнь его была одним успехом: учение, деньги, слава - все ему
далось, казалось, в вознаграждение за обиду, сделанную ему природою; и все
это он скрывал под завесою девичьей скромности. Увидав его в первый раз,
нельзя было не смеяться над его крошечною уродливою фигурой; но при каждом
новом свидании с ним он незаметно рос и хорошел в глазах ваших: так
очаровательны были его ум и любезность. Путешествуя для подвигов добра и
науки, он только что приехал в Рим и, так сказать, на первом шагу через
порог вечного города оступился очень несчастливо. Во время процессии
какая-то властительная дума увлекла его, без ведома его воли, в круг
блестящих иностранцев: жестоко же был он наказан за свое рассеяние.
глазами его прыгали черные мальчики и между ними наступал на него молодой
германец. Голова его была так тяжела, мысли так смутны, что он едва понял
свое состояние. Собравшись с силами, он потащился на свою квартиру; но образ
противника всюду следовал за ним. С того времени этот образ никогда не
покидал Антонио Фиоравенти: если б он был живописец, то положил бы его
сейчас на полотно; он указал бы на него среди толпы народной; он узнал бы
его и через тысячу лет.
немца; по выздоровлении, первый предмет, который он мог распознать умом
своим, был ненавистный немец. С силами его росло и желание мести; дарования
свои, науку, деньги, связи, жизнь - все посвятил он отныне этому чувству.
Тысячу средств, тысячу планов было придумано, чтоб отметить за оскорбление.
Когда бы выполнить тогдашние его помыслы, из них встал бы исполин до неба.
Антонио начал беречь жизнь, как берегут отпущенную сталь меча, когда
собираются на битву. Отметить, а там бросить эту жизнь в когти дьяволу, если
не дано ему было повергнуть ее к престолу бога! Тридцать лет исполнял он
завет господа: любить ближнего, как брата; тридцать лет стремился по пути к
небу - и вдруг судьба схватила его с этого пути и повесила над пропастью
ада; вправе ли она была сказать: "Держись, не падай!" Был один, у которого
голова не вскружилась над этой бездной, но тот был не человек, тот ходил по
волнам, как по суше {Прим. стр. 25}. Кто же виноват, если простой смертный
не удержался?
мести. "За дело!" - сказал он наконец, лишь только был в состоянии выйти из
дому. Разыскания повели его везде, во дворцы и на большие дороги, в храмы и
виллы, в библиотеки и на кладбища. Нередко видали его в тайных переговорах с
привратниками, в дружеских сношениях с полицией; чернь и знать - все было
для него средство, лишь бы достигнуть цели своей. Под знойным небом, в
дождь, в грозу стоял он на перепутьях, поджидая, не увидит ли своего немца.
Да! он называл его своим, как будто купил несметною суммою мести. Своими
расспросами перерыл все кварталы, все дома до дна; Рим перед ним обнажился,
и когда он узнал, что в Риме не было его врага, он оставил "вечный город",
бросив ему на прощание слово проклятия.
иностранцев, которые приезжали от разных дворов к закладке храма. Часто
пересматривал он его, перебирал сердцем разные имена, в нем означенные, учил
их наизусть; то одно имя, то другое, будто по предчувствию, отмечал кровавою
чертою и упивался иногда радостью, как будто с этим списком имел во власти
уже и тех самих, которые были в нем помечены. Чего не дал бы он за
магическую силу призвать их всех на лицо к себе!.. О, тогда бы отметил он
одного иною, кровавою чертою!
Италии и Германии, отыскивая тщетно своего врага. Казалось, месть его
наконец утомилась или стала рассудительнее. Он совершенно предался науке.
Сделать важное открытие по медицине и тем приобрести себе великое имя, славу
европейскую: этим-то именем, этою славою хотел он отметить врагу своему.
Напишут его портрет: ненавистный немец увидит его и узнает; ему скажут, что
это портрет знаменитого Антонио Фиоравенти, того крошечного лекаря, которого
длинный тевтон так жестоко оскорбил... Он бросит ему свою славу в лицо: это
своего рода пощечина для врага. О, такая месть высокое чувство! С верою в
искусство свое и жаждою новых познаний он посетил важнейшие учебные
заведения, наконец прибыл в Аугсбург. Здесь скоро разбежалась молва, что он
исцеляет умирающих, поднимает из гроба; славили особенно его знание женских
болезней, которым он себя преимущественно посвятил; аугсбургские врачи,
награжденные его советами и тайнами, все спешили дать ему первенство; его
увлекали и в палаты и в хижины, потому что он и беднейшим не отказывал в
помощи.
судьбы женитьбою на дальней родственнице короля Подибрада {Прим. стр. 26},
девушке очаровательной красоты. Но не родство с царем, не честолюбие
скрепляли этот союз: любовь страстная, готовая на все жертвы, вела жениха и
невесту к брачному алтарю. Три года супруги, словно обрученные, не
нагляделись, не наговорились досыта, не истощили пламенных ласк один
другому; три года этой жизни были для них одним медовым месяцем. В начале
четвертого баронесса готовилась подарить своему супругу первый плод их
любви. Заранее истощили все нежные попечения, все возможные причуды роскоши,
чтобы принять на свет и возлелеять это дитя, баловня фортуны; заранее
астрологи, которых было тогда везде множество, напророчили ему ум, наружные
достоинства, славу, блага жизни донельзя и едва ли не бессмертную жизнь. С
одной стороны, желания, с другой - лесть и корысть окружили будущего
пришельца в мир алмазными дарами. Для барона же чувство быть отцом превышало
все блага, какими он только наслаждался на земле, выключая счастье любить
свою милую, прекрасную супругу и быть ею любиму. Итак, баронесса готовилась
родить. Все фазы беременности исполнились благополучно и обещали такое же
окончание; но когда наступил роковой срок, оказалось противное. Три дня
возрастали ее муки и опасности. Можно судить, что чувствовал в это время
барон. Искуснейшие врачи города были призваны на помощь; врачи употребили
все средства, какие только знали: ничто не помогло, и они отказались.
Несчастная не могла долее выдержать: она пожелала смерти и спросила
духовника. Между тем как посылали за ним, один из врачей советовал
Эренштейну пригласить знаменитого итальянца Фиоравенти, недавно прибывшего в
Аугсбург.
Итальянец едва ли не нашел средства воскрешать мертвых.
Фиоравенти; навстречу шел хозяин дома, бледный, дрожащий, с растрепанной
головой, с запекшимися губами. Был полдень; солнце ярко освещало лестницу,
все предметы резко означались. Первым делом барона, гордого, спесивого,
родственника королевского, было броситься к ногам итальянца и молить его о
спасении супруги. Золото, поместья, почести, все сулил он ему, лишь бы
спасти ту, которая для него была дороже самой жизни.
оскорбивший его так жестоко в Риме. Ошибиться нельзя: тот самый, которого
преследует месть его столько лет, чьей крови хотел бы он напиться, продав
себя хоть сатане, он самый теперь у ног его, в его власти.
того дыбом, кто мог бы слышать этот смех. Руки его тряслись, губы дрожали,
колена подгибались; но он старался оправиться и сказал с сатанинскою
улыбкою:
пояснить себе что-нибудь? Он видел в нем только спасителя жены, своего
ангела-хранителя, и готов был нести его на своих руках в спальню страдалицы.
который мог бы тронуть и тигра.
мести летучею молниею осветил бездну души его и начертил ему, что он должен
был делать.
различить черты ее и исполнять свои обязанности. Как хороша была она,
несмотря на свои страдания! Враг счастлив ею - тем лучше: еще чувствительнее
будет ему мщение...
отчаивайся; вот знаменитый врач, который поможет тебе... предчувствия меня
не обманывают... верю твердо, и ты, мой милый друг, верь также.
умирающая.
сочтены были на сердце супруга ледяными пальцами смерти.
Круз Андрей
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Белов Вольф
Доставалов Александр