его заветное слово. Помеха прочь с его дороги! не то он изломает того, кто
поставил ее; попытайте накинуть на него цепи, изорвет богатырски. Он видел
опасность любви Гаидиной, и добыл эту любовь сквозь стражу деспота
морейского, может быть, на концах ножей, изощренных силою золота. Завтра
готов потерять голову, а ныне возьмет свое.
другой ему угоднее, ревность закипела в груди ее. Сначала пытала возвратить
его новыми ласками, новыми жертвами, как покорная рабыня, терпела от него
жестокое обращение, даже побои. К кому она не прибегала, чтобы обратить к
себе неверного, - и к ворожеям, и к жидовину, у которого Адамова книга, и к
лекарю Антону. Даже не устыдилась просить помощи у переводчика Варфоломея.
Как простодушное дитя, она готова была верить даже и тому, что ей советовали
делать, шутя над ней. Но когда все эти средства не помогли, она хотела во
что б ни стало известь свою соперницу. Видели мы, что это ей не удалось.
Теперь решилась мстить Хабару, какими бы орудиями ни было, и для того,
пользуясь его отсутствием, вползла змеей в дом Образца. Двор ее был почти
обо двор Анастасьина отца; посещения стали учащаться.
разгульном поведении и журил его изредка в надежде, как мы сказали прежде,
что молодой конь перебесится. Только одно увещание, которое он сделал ему
при расставании, конечно, стоило всяких жестоких выговоров. Увидав в доме
своем вдову Селинову, он с простодушною ласкою ввел ее к дочери, как умную,
скромную собеседницу. С каждым новым посещением вкрадывалась она глубже в
душу Анастасии. То затевала в садах новые игры, то учила песням, которыми
подлаживалась под состояние ее души, или указывала ей затейливые узоры для
кружев, то подстилала ей сказочный ковер-самолет. А Селинову поневоле
заслушивались: и простая-то речь ее была вся на песенных поговорках; что ж,
когда она рассказывала с желанием угодить? Между тем она пытала осторожно,
искусно, не бьется ли сердце девушки по ком из соседних молодцов, которого
могла увидеть сквозь садовый тын. Тут узнала допросчица, что никто из денди
того времени, остриженных в кружок, не пленил дочери Образца. Потом перевела
она речь на Иоанна-младого. Известно было, как Анастасия понравилась
княжичу, наследнику московского стола, и как эта склонность нарушена
замыслами великого князя, который искал в браке своих детей не сердечного
союза, а политического. "Не крушится ли она по таком дорогом, прекрасном
женихе? не тоскует ли о палатах великокняжеских, о венце светлом?" - думала
Селинова. И после попыток с этой стороны осталась ни при чем, как богатыри
наших сказок на перекрестке разных дорог, не зная, которую избрать, чтобы
доехать до цели своих поисков. Анастасия совсем забыла о княжиче: любовь его
была некогда принята за шутку; так и теперь вместо шутки она слушала
напоминание о ней. Однако ж нельзя было сомневаться, что у дочери Образца
болит сердце, а не сама она больна. Опытный глаз умел это различить. Кто ж
бы такой был предмет ее любви? - думы об этом сокрушали Селинову.
заговорить о басурмане-постояльце.
на языках незнакомых: речь их для вас какая-то смесь диких, странных звуков.
Вдруг среди толпы упало слово на языке родном. Не пробежит ли тогда
судорожный трепет по всему существу вашему; не замрет ли ваше сердце? Или
представьте себе русского селянина в концерте, где расточена вся творческая
роскошь и премудрость иностранной музыки. Дитя природы слышит с равнодушием
непонятные звуки. Но вот Воробьева соловьиным голосом затянула: Не кукушечка
во сыром бору куковала {Прим. стр. 248}. Посмотрите, что сделается тогда с
полуспящим слушателем. Так и с Анастасией. До сих пор Селинова говорила ей
языком чужбины, выводила для нее звуки непонятные. Но лишь только вымолвила
слово родное, тронуло струну сердечную, и все струны ее существа отозвались
так, что готовы были порваться. Анастасия затрепетала, руки ее блуждали по
кружевной подушке, лицо помертвело. Она не смела поднять глаза и отвечала
кое-как, невпопад.
непогода!"
выведать в глазах ее, не заметила ли она ее смущения. Взоры Селиновой
опущены на рукоделье; на лице не видно и тени подозрения. Лукавица хотела
мало-помалу, незаметно, выиграть доверенность неопытной девушки.
называя, о ком спрашивала.
одумавшись, прибавила: - Ведь ты меня спрашивала о братце родном?
жаль, что басурман! такого молодца и между нашими москвичами поискать. Всем
взял, и ростом и пригожеством; взглянет, словно жемчугом окатным дарит,
кудри по плечам лежат, словно жар горят, бел, румян, будто красная девица.
Диву даешься, откуда такая красота, с божьего ли изволения, или неспросту,
от нечистого наваждения. Так бы и глядела на него, да кабы не грех молвить,
и на том свете досыта б не насмотрелась.
она предвещает бурю.
замирающим голосом, оставив свою работу.
- что твой вихрь по вольному полю! - конь огнем пышет, под собою земли не
слышит. По лугу ль едет? - луг зеленеет; через воду? - вода-то лелеет. Не
только видала, подивись, свет мой, я была у него в хороминах.
ревности, тайком от нее, закралось в ее сердце.
басурман!
твои слова умрут со мною. - И девушка дрожащею рукой творила широкий крест.
моря синего ложится туман, черна мгла, не одну господню землю кроет темна
ноченька, осенняя; было времечко, налегала на мою грудь беда тяжкая, ретиво
сердце потонуло в тоске со кручиною: полюбила я твоего братца Ивана
Васильевича. (От сердца девушки отошло; она вздохнула свободнее.) Ты не
знаешь, свет мой, мое дитятко, что такая за примана любовь, и дай господь не
ведать тебе никогда. Придет ли темна ноченька, очей не смыкаешь; взойдет ли
красна зоренька, встречаешь в слезах, и денек-то весь пасмурен. Много людей
на белом свете, а видишь только одного, в светлице своей, на улице, в доме
божием. Камень стоит в груди, а свалить не сможешь.
жадным участием; ей описывали собственные ее чувства.
поведали мне добрые люди: приехал Антон-лекарь от немцев, лечит, дескать,
всякие недуги, и от недоброго глаза, и с ветру, и от своей глупости.
Послушала я добрых людей, пошла к лекарю с толмачом Варфоломеем.
Поверишь ли, свет мой, словно рукой сняло: груди стало легко, на сердце
весело. Тут взглянул на меня басурман, так и потянул к себе очами. Но я
взмолилась ему отпустить душу на волю, и он сжалился, отпустил. С той поры
опять начала знать, что день, что ночь, видение пропало, летаю себе вольною
пташкой, щекочу песенки с утра до вечера и тоске-кручине смеюсь за глаза.
Анастасия глубоко задумалась, стала без толку перебирать коклюшками и
выводить такие мудреные узоры, какие могла разве вывести любимая ее кошечка,
если б заставили ее плесть кружева. Как бы ей избавиться ужасной тоски, ее
снедающей, думала она, хотела посоветоваться об этом с Селиновой, и вдруг
как будто стало жаль ей своей кручины. Было глубокое молчание. Молодая вдова
перервала его.
живого участия, который невольно вызывал на откровенность.
головой.
руку и сжимая у своей груди. - Я поболе тебя живу на свете... поверь мне,
легче будет... Ведь по всему видно, что с тобой, радость моя, деется.
распори мне белу грудь, посмотри, что там деется.
ретиво сердце! ведь по твоему белу лицу всем дознать тебя, дитятко, как бело
лицо потускнилося, как алы румянцы призакрылися, очи ясны помутилися. По
всему дознать, полюбила ты сокола залетного, молодца заезжего.
глаза руками. Наконец, обольщенная дружеским участием Селиновой, уверенная,
что ей легче будет, если сдаст тайну свою такой доброй подруге, рассказала
ей любовь свою к басурману. Эпизод о тельнике был выпущен из откровенной
повести, кончившейся все-таки убеждением, что она очарована, околдована.
солнышко приходило каждый день любоваться в твои утренние зеркала, и светлый
месяц после знойного дня спешил опахивать тебя крыльями своих ветерков, и
божий ангелы, убаюкивая тебя на ночь, расстилали над тобою парчовый полог,
какого и у царей не бывало. Откуда ни возьмись буря, занесла издалече, с
чужбины, семя повилики, рядом к тебе, и повилика растет, ластится около тебя
своею любовью, душит тебя, чудный цвет! Этого мало: червь приполз к твоему
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Сапковский Анджей