горничной; такой прелестной субретки еще свет не видывал. Любовные проказы
так же обыкновенны во дворце, как и в хижине, и ее пропустили вместе с
Груней без препятствий, тем легче, что надзор за нею, как мы сказали уже,
был снят по повелению герцога. Но шаг за дворцовое крыльцо - и ее ожидает
присмотр более строгий, более неусыпный, заменяющий целую сторожевую цепь,
самую исправную полицию, превосходящий своею бдительностию даже шпионов
Бирона: это присмотр матери. Сердцу Мариулы дана весть, что дочери ее грозит
беда, и она с первою тенью ночи на бессменной страже у маленького дворцового
подъезда. Никто не смеет ее отгонять: она купила это право заслугами
Липману.
вытягивает шею, будто пеликан из гнезда своего, стерегущий птенцов от
хищного зверя; видите ли, как сверкает ее одинокий глаз и роет во мраке и
удит в нем предметы, как она жадным ухом прислушивается ко всему, что только
движется. Сквозной ветер от Невы хлещет ее крылом по лицу, мороз
прохватывает до сердца, коробит ее - Мариула терпит. Одна мысль держит еще
теплоту жизни в ее груди: она, может быть, спасет дочь свою от погибели.
Бедная греет попеременно руки то под мышками, то своим дыханием; она боиться
переминаться, чтобы не заскрипеть по снегу ногами. Бьет зуб об зуб, как у
собаки, окоченелой от холода; мысли мутятся, но одна из них не покидает ее -
мысль о спасении дочери. Вот идут... Сходят с лестницы две женщины...
оглядываются... Ветер пахнул на лица их беглый свет от фонаря: одна из них -
Мариорица; это она, сердце матери не могло ошибиться. Дано им несколько
шагов вперед, и в несколько прыжков цыганка догнала их.
княжну за рукав шубы.
Будет?..
твердым, повелительным голосом, стиснув ей руку своею.
закричу слово и дело, созову народ, встревожу дворец, весь город.
звездочка, - произнесла Мариула вдохновенным голосом; потом, силою отведя ее
от Груни в сторону, наклонилась на ухо и сиповатым шепотом, в исступлении
прибавила: - Я... мать твоя. Вспомни табор цыганский, пожар в Яссах...
похищение у янычара, продажу паше, уродство мое, чтобы не признали во мне
твоей матери: это все я, везде я, где грозила только тебе беда, и опять я...
здесь, между тобою и Волынским: слышишь ли?
предсмертный колоколец.
княжна в каком-то очаровании, в каком-то непонятном убеждении, что это ее
мать, не показывая ни радости, ни печали, не говоря ни слова, уничтоженная,
машинально повлеклась назад во дворец. Но цыганка изнемогла: жестокость
ударов, нанесенных ей в такое короткое время, беспрерывная душевная тревога,
страх за дочь, ночи без сна на холоде, дни без пищи, проклятие дочери,
мысль, что погубила ее, открыв, что она, цыганка, ее мать, помутили тут же
ее рассудок. Бедная мать!
встретила Волынского и столько напугала его.
возлюбленную и как мать... слышишь ли, Анри, речь идет о твоей чести... ибо
это любовь возвышенная и святая. Сю {Прим. стр. 237} (франц.)]
встретила свою мать цыганку - не так ли? Тогда как Волынской хочет
развестись с женою для того, чтобы жениться на ней, жениться, однако ж, на
княжне, любимице государыни - не на цыганке же! Чтоб ему принадлежать, она
готова идти к нему в услужение; ее любовь выдержит все превратности судьбы,
все пытки, но выдержит ли это испытание его сердце? Ужасная ночь! С какою
безотчетною радостью шла она в объятия друга, и вместо сладкого поцелуя
прожгло все ее существо клеймо позора. На какие жертвы решалось пламенное
дитя Востока, и чем вознаграждена за это!... Она горько плачет она смочила
всю подушку слезами, хотела б выплакать на ней свое сердце, свою жизнь. Но
мысль расстаться с ним, как бы то ни было, хоть смертью, для нее ужаснее
всего.
рассудок мутится. Но, полно, говорено ли это было?.. Слышала ли она точно
эти слова? Если и сказано, не обман ли из каких-нибудь видов?
слишком горькая правда! Так помню, будто во сне, телегу с навесом из грубого
холста, теплую грудь и теплые лобзания женщины, пожар и опять эту женщину в
борьбе с янычаром, похищение, завет и опять ее, и везде ее. Кто ж это все,
как не мать?.. Понимаю теперь и первое страшное свидание наше здесь в
Петербурге, и робость ее, и жаркие ласки, которые только может выдумать мать
и которых мне было так стыдно, не знаю отчего. О! с какою нежностью, с какою
любовию целовала она мои руки, и я не понимала, почему сторонняя женщина
меня так любит. За деньги Волынского, - думала я. Неужели сердце можно
купить до такого притворства? Пускай придет она, я сама расцелую ее руки
сто, тысячу раз, оболью их слезами... Только чтоб никто этого не видал -
чтобы он не узнал! Да она этого сама не потребует. Понимаю теперь и заботы
обо мне и брошенные деньги, будто обожгли они ее. Самая эта ночь не
доказывает ли ее любви? Она говорила, что изуродовала себя для меня ж -
наверно, чтобы не признали во мне ее дочери. Волынской сказывал ведь мне
когда-то, что видел женщину, на меня очень похожую: он говорил, конечно, про
нее! Добрая мать!.. Чем я тебе заплатила за это? постыдными поручениями,
проклятием!.. Господи милосердый, возьми назад мое безумное слово!..
Матушка, прости меня! Добрая, несчастная мать! несчастная дочь! Видно, обе
родились под злополучною звездою!"
Груни отвечала она только, будто цыганка сказала ей, что Артемий Петрович не
мог прийти на свидание.
смерти засел уже в нем. Правду говорила когда-то Мариорица цыганке - первый
поцелуй сжег ее.
кабинете, озабоченный участью своих друзей, преданных суду, и ломая себе
голову, как бы скорее распилить цепи на них и России. Поверенный камень, на
углу Летнего сада, отвечал ему: скоро, очень скоро, ныне, завтра, на днях,
или никогда!
вдвоем, даже втроем; но клянусь вам, что не могу еще объяснить вам, кто мои
сообщники или чей я сообщник. Скажу только, что один - мужчина, другая -
женщина.
боюсь ныне сам за себя... Действуйте, но только скорее, хоть бы стоило мне
это головы.
действий. Прежде, как вам известно, старались мы взбесить Бирона ледяною
статуей и другими средствами, чтобы он нагрубил ее величеству и вывел ее из
терпения; теперь хотим прямо к сердцу государыни, но путями тихими,
вкрадчивыми, которые не могли бы ее испугать и которых, однако ж, не могла б
она избегнуть.
какому-то тяжкому предчувствию. Голова его спустилась на грудь; черные
длинные волосы пали в беспорядке на прекрасное, разгоревшееся лицо и
образовали над ним густую сеть, сквозь которую глаза бросали отблеск
пламенной и сумрачной души.
являлись к нему на смотр.
делался этот смотр, а чего не изведало с того дня его сердце, какого
блаженства и мук оно не испытало! Он мысленно прошел фазы своей безумной
любви, и слезы закапали из глаз.
заснул.
и видит пред собою в сумраке... женщину в пышном расцвете лет и красоты, с
голубыми глазами, в которых отражается целое небо любви! Заметно, однако ж,
что оно подернуто облаком уныния. Щеки ее пылают, густые белокурые локоны
раскиданы в беспорядке по шее, белой, как у лебедя. Боже! не видение ли
Сертаков Виталий
Мережковский Дмитрий
Акунин Борис
Майер Стефани
Вронский Константин
Орловский Гай Юлий