разговора, он потерялся и готов был вскочить в любую подворотню, только
бы избежать неминуемого срама.
того, что думали они оба.
разговора.
дворниковой жены. Она обернулась и с неожиданным раздражением сказала
старухе: - Вы идите, тетя, домой. Скажите там, что к иконам осталась
прикладываться!.. Ну, а вас как?
тельности Настиных слов. Этой незначительностью и удерживала его Настя,
как на цепочке.
Настя, и Сеня снова ощутил то же нарочное подергиванье цепочки. Прикос-
новенье насмешливых Настиных вопросов было Сене острым и неприятным удо-
вольствием.
щенная возможность какого бы то ни было объяснения окончательно смутила
Сеню.
рить деревянную глухую калитку.
картуз. Кольчики волос мигом распустились по ветру. Ярость раздразненно-
го тела боролась с непонятной робостью.
Адью!.. - она прихлопнула за собой калитку и исчезла.
хлестнуло его как кнут. Мускулы лица перебегали жалкой улыбкой. Потом он
срыву нахлобучил картуз и ударом ноги распахнул тяжелую калитку. Настя
медленно уходила в воротах, - так медленно, как будто ждала чего-то, -
не оглядываясь. Он догнал ее почти при самом выходе и больно, по-хозяйс-
ки, заломил ей голову назад. В следующую минуту не было ни холодных Нас-
тиных губ, ни растрескавшихся губ Сени: слились губы в один темный цве-
ток.
спиной к стене. Голос ее был низок и томителен.
страсть уступали место нежности. Настя была гибка и хитра, она вос-
пользовалась этим. Ловко извернувшись, она уже стояла в трех шагах от
него, прямая и насмешливая по-прежнему, держа в руке сорванный с Сени
картуз.
описал дугу и звучно шлепнулся в лужу. Недоверчивыми, сощуренными глаза-
ми Сеня проследил его полет.
голосом и обернулся.
птица, мерцал посаженный в закопченное стекло огонек. Сеня вышел из во-
рот с пылающими щеками, остановился смахнуть грязь с картуза и вдруг
засмеялся. Ночное происшествие представлялось ему совсем по другому, чем
за несколько минут перед тем.
ма!
лась. Минуты три назад вышла.
не двое, а трое там, в полуосвещенных воротах. Мелькнуло: не Катя ли?..
Секретов.
стены, возле кожевенного склада... Бежать, догонять?"
каким неугасимым румянцем горели ее щеки. Оставшись наедине с собою, она
подошла к окну и поочередно прижимала обе щеки к холодному потному стек-
лу.
да вошел он. Но за того, которого звало к себе в полусне цветенья деви-
ческое сердце, не боялась бы, что с крыши упадет, над тем не смеялась
бы. Существовали и многие другие неуловимые разницы, но все это было так
неточно и неокончательно, что Настя промолчала на Катин вопрос о сердеч-
ных привязанностях. Казалось, что для определения Настиных чувств нужно
ужасно много слов, тысяча, или какое-нибудь одно, которого не существу-
ет.
и железным хламом. Кате было двадцать три, - ясноглазую, пышноволосую и
всю какую-то замедленную Матрена Симанна прозвала клецкой. После Жма-
кинского происшествия Катя уехала к немаловажной тетке на юг. Но теткина
жизнь была тошная жизнь, кофейная жижица. Катя шалила, приманивая про-
винциальных носачей: липли. Тетка уже смекала женихов, как вдруг скан-
дал: на обеде в гостях Катя отшлепала по щекам теткина мужа, который,
несмотря на почтенность чина и возраста, сохранял излишнюю живость вооб-
ражения. Напуганная тетка имела разговор с племянницей, - Катя даже не
поплакала. И вот, в осеннее утро, снова прикатила Катя к отцу.
щая, дышащая незнакомыми Насте запретными духами, - покорительница. Нас-
тя, выбежавшая отпереть, даже не узнала ее. Катя стояла на пороге, щури-
лась и улыбалась.
руку.
можно так! Всю пудру смахнула... Ну, веди меня к себе.
Вот сюда, за мной. Тут сундук стоит, я всегда коленки об него расши-
баю... не ушибись!
себе. Керосиновая лампа в фарфоровой подставке уже горела у нее на комо-
де, бросая скудный свет из-под бумажного кружка. Катя обвела комнату лю-
бопытным взглядом и улыбнулась. В самых неприметных пустячках и ненуж-
ностях лежала строгая, нетронутая чистота. Это впечатление усиливали
цветы в банках, обернутых цветной бумагой, белые глянцевые обои, туго
накрахмаленные занавески.
эти герани, розаны и кактусы, на всю комнату, напоминавшую коробочку
из-под дешевых конфет, в которой поражало множество мелочей, имевших,
впрочем, строгое согласование между собою. Точеный красный грибок и шка-
тулка со вздетой в скважинку ключа ленточкой, недочитанная книжка на
кровати, заложенная шелковым лоскутком, удивительно соответствовали и
пузатому, грушевой фанеры, комоду, и увеличенной фотографии дяди Плато-
на, снятого в полном парадном облачении: волосы почти дыбом, руки на ко-
ленях, глаза расширены, сюртук мешком.
пальто и клала на спинку стула. - Тут можно?
своего превосходства. Она прошла по комнате, трогая каждую Настину вещи-
цу: повернула ключик в шкатулке, мельком заглянула в книжку на крова-
ти... - А-а и грибок! - сказала она с легким смешком и повертела его в
руках.
тя, словно боялась, что подруга осудит ее именно за этот грибок. Проходя
мимо угла, Настя мимоходом затушила горевшую лампадку.
кстати и зеркало у тебя есть! - открыла она и подошла привычным взглядом
окинуть себя в зеркале. Вместе с тем поправила волосы, - они были, как и
вся она, шуршащие и ленивые. - Вот теперь я сяду...
сдержанного изумления обежала ее крупное лицо.
стул против подруги и пристально всматриваясь в ее лицо.
дом, точно искала подтвержденья Настиным словам. - Да ведь и ты... вы-
росла тоже. Только уж очень тонкая какая-то... - Катя искала, что еще
можно отметить в Настиной наружности, и не находила. Мальчишеский задор
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Контровский Владимир