левшей лужи, чтоб попить, помочить гребешок и опаленные лапки. Солнца
как будто даже и не было, средоточие жара находилось в самом воздухе.
Висела какая-то солнечная лень и тонкая желтая истома над Ворами.
Афанас Чигунов, шедший с косами. Он поглядел на Брыкина внимательно, но
не спросил, здоров ли, далеко ли зашагал.
само собою сказалось у Брыкина, и он остановился по необъяснимому стрем-
лению задержать свой приход в исполком.
ся, уткнувшись глазами в рассохшуюся, цвета выметенного пола, землю.
унесешь, - уклонился Чигунов и поковырял косьем ссохшийся катышок конс-
кого навоза. - А только... что ж тебе по доброй-то воле итти? - и он
кивнул головой, намекая на что-то, Егору давно известное.
я губитель какой или кулак там? В Красной армии был, а выйти из дому и
не позволено! Пулю в себе ношу! - добавил Брыкин робко, но места, где
пуля, уже не указал.
- лениво согласился Афанас, выковыривая из колесины навозного жучка. Ру-
сые волосы его, добела обожженные солнцем, свисали на лицо. Брыкину хо-
телось заглянуть ему в глаза, за скобку волос, знает ли, или только нап-
рашивается на бутылку угощенья. - Вот тоже сказать, и волк... - сказал
вдруг Чигунов, поднимая глаза.
тебя волк?
бросился, так прямо в шею кусай.
и тяжко висел над несоразмерно маленькой, какой-то бабьей, нижней частью
лица. Глаза высматривали из глазниц хитро и зорко, только они одни и
посмеивались. Брыкин догадался, о чем думал Афанас.
Подпрятовым... приятель тебе? Я к нему разом - пачпорт покажи. У него
тоже, пачпорт-те, вишь, берестяной, а бересто-т с березы еще не слупле-
но... А береза-т еще не выросла! Я им обоим и наказал: гуляй, говорю, в
лесах. Лес человеку очень, говорю, пользительно. Вырой себе ямку и живи
в ней.
речь твоя мне не по разуму! И куда ты клонишь - не пойму. А лес мне ну-
жен, так и знай... перерубы все подгнивают. Опасный ты, дядя Афанас, че-
ловек!
комский дом, когда-то Сигнибедовский, рублен был на старозаветный манер,
неистовствовала пестрота раскраски. У крыльца стояли, привязаны, две ло-
шади, правая - статная кобылка под седлом. "Не вернуться ли?.." - тоск-
ливо мелькнуло последнее соображение. Но, ощутив на спине у себя насмеш-
ливый взгляд Афанаса Чигунова, Егор Иваныч, грохая сапогами, поднялся на
крыльцо и с остервенением распахнул вторую, в сенях, дверь.
поскрипывал пером семнадцатилетний парнишка, председателев сын, стояли
мужики. Их было шестеро. И у всех шестерых на лицах было написано озабо-
ченное непониманье, даже виноватость. У одного из них как-то особенно
понуро выглядывал грязный клок из дырки на штанах.
мым, гудливо билась озверевшая синяя муха. Она искала выхода, но выхода
ей отсюда не было. Отсутствовал здесь обычный избяной дух, и воздух, ка-
кой-то серо-желтый, пахнул чем-то махорочным, солдатским.
следующей двери.
бросая ручку на стол и изобразив возможную строгость на безусом своем
лице.
ли, - откровенно признался Брыкин и стал какого-то палевого оттенка.
сятка. - И папаш тут тоже никаких не имеется! И вообще, товарищ... - он
не договорил, охваченный пожаром нестерпимого смущенья.
Не знаю уж, каким тебя благородием и свеличать! Люди, сам знаешь, тем-
ные!.. В отдалении живем! - Брыкин так смешно подергал всем туловищем,
словно вытряхивал себя из себя самого, что мужики, все шестеро разом,
засмеялись лениво и добродушно.
довой одним словом... - путался Васятка. - И потом, эта дверь в цейгауз
ведет, а к председателю вот сюда! - и он сам отворил перед Брыкиным
дверь.
дыркой на штанах.
но другой.
лез в дверную щель как-то боком и остановился посреди комнаты.
лони в цвету, - Сигнибедов был хозяйственен. Отраженное в глянцевой зе-
лени яблонь солнце было так сильно, что и на лицах людей, и на всех нем-
ногих предметах здесь смутно и приятно поблескивал прохладный зеленова-
тый отлив. Эта зеленоватость и придавала комнате какую-то необычную чис-
тоту, вначале даже непонятную для глаза. Впечатление чинности создава-
лось огромной и плохой литографией Ленина, висевшей в красном углу.
гладких военных сапогах. Лица его не видел Брыкин, зато виден был толс-
тый перстень на крупном пальце, придерживавшем газетный лист. Брыкин не
обратил на него особенного внимания, более привлеченный другим. Этот
другой, военный комиссар соседней волости, разморясь от жары и изнемогая
от зевоты, забавно ловил мух на собственном колене. При появлении Брыки-
на он как раз бросил обескрыленную муху под лавку и, встав, закурил па-
пиросу, торчавшую у него за ухом, в запасе.
струйку дыма. - Я к тебе вечерком заеду, жара спадет... В Попузине-т все
Петр Васильич сидит?
газет лежала крохотная восьмушка серой бумаги. В нее и вписывал Лызлов
тугие свои соображения, тыча время от времени пером в чернильный пузы-
рек. Пузырек этот, засоренный мухами, давно иссяк и напрасно тщился ныне
дать хоть каплю чернильной влаги пересохшему председателеву перу. Тер-
пенье Матвея Лызлова было неистощимо: он стряхивал с пера черную пакост-
ную тину прямо в угол и с прежней настойчивостью лез в пузырек. Писал он
медленно, водя по бумаге с нарочитой осторожностью, точно боялся нелов-
ким нажимом порвать бумагу или проломить стол и даже самый исполкомский
пол. Дыхание он задерживал, так что порой прорывался из его мощной груди
тоненький приглушенный свист. Было чудно и хорошо наблюдать за ним, как
он дрожащей от силы рукой преодолевает восьмушку бумаги. Даже и Егор
Иваныч, остановясь перед столом, почуял какую-то непреодолимость в пас-
тушьем сыне. Он подождал, пока Лызлов не дописал до конца.
чтоб отчетливей приложилась к бумаге.
заторопился Брыкин. - Разрешенье бы!
лесу?..
пот с лица. - Я сам и съезжу!
где-то в полу хрустнуло. - Ну вот... - видимо, и Лызлова одолевала сол-
нечная истома. - Пущу я тебя в лес, а ты там уйму нарубишь. А ведь мне
отчет давать. Спросят, где вот с этого пня лесина?..
дай! А мне и не пилить, - уныло вздохнул Егор Иваныч, кивая куда-то за
окно. - А то бы я и сам срубил... Лес-то что трава прет!
широченных, жухлого цвета, штанов.
пяток... - осмелев, начал перечислять Брыкин, но Лызлов не дослушал.
занятье свое укажи и кто ты такой, я тебя не знаю!.. Одним словом, там
тебе Васятка расскажет.
Иваныч. - Брыкина, Ивана Гаврилыча, сынок я! Как вы пастушонком, извиня-
юсь, с отцом своим бегали, мамынька наша, извиняюсь, все шутили, что в
печку вас спать положит. Мамынька нам и сказывали... - очевидно, память
у Брыкина была крепче председателевой.
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Махров Алексей
Акунин Борис