вым и Половинкиным и писал новое уведомление, просившее мужиков не вол-
новаться во имя ответственности момента, а с подобающим всякому гражда-
нину спокойствием готовить теплые вещи к завтрашнему дню. Что же касает-
ся куриного налога, четыре яйца с курицы, то разрешалось заменять яйца и
медом, и воском, и полотном, и даже хлебом, у кого остался.
которое было последним в Ворах, была усугублена еще тревогой по той при-
чине, что в окружности уже начали пошаливать мужики. Накануне в дере-
веньке Малюге был убит председатель, мужик грубый, но прямой, которого
знали и в уезде. Убийство никакими волнениями не сопровождалось, а прос-
то вывели за околицу и убили ножом, труп же запихнули в трясину, такую
тряскую, где тройка с седоками в две минуты уйдет. Малюгинские недаром
за чертей слыли в окружности: живут в местах особо жидких и человека це-
нят не дороже нового топора.
Они если и полезут, то ночью полезут.
кляксу по столу. - А готовиться, конечно, не вредно. Володьку-т Ва-
сильева тоже ночью взяли. - Володькой и звали Малюгинского, убитого.
заседание. - Оружие отобрать, а там уж легче...
в окне и, очевидно, стоя ногами на заваленке. - Дозвольте прикурить! - и
теперь почти весь втянулся с незакуренной цыгаркой в окно.
левым цветом лица. Светлые усики казались прикленными к верхней губе,
такое было в них удальство. Подбородок чисто выбрит. Фуражка его, замя-
тая и старого образца, чудом держалась на затылке, а на лоб приспускался
гладкий завиток русых волос. Прикурив у Половинкина, он спокойно и без
тени усмешки оглядел всех сидящих вкруг стола, свистнул, лихо козырнул,
и сразу его не стало.
обыска, но поперхнулся словом, пугаясь оцепенелого вида остальных. Чме-
лев переглядывался с Лызловым, Муруков никак не мог вытащить ручки из
чернильного пузырька, точно держал ее пузырек зубами. Прочие имели вид
такой, словно собирались вспорхнуть и улететь.
ло, как кричал он что-то часовому, и как побежал часовой за угол избы,
на ходу щелкая затвором.
мясистому лицу его разом пролегли четыре черных складки.
так и не последовало.
куривал?
затворить окно.
бросилось в глаза - Половинкин пересел от окна, и теперь позади него
приходилась стена. Это он увидел, и об этом не промолчал.
громко сказал он. - Вертеться теперь нечего, стой до конца! - и, подойдя
к столу, полез без спросу за махоркой в Половинкинский кисет.
Рассвет не принес облегченья. Тучи, словно из гор их вывернули, кремне-
вых цветов, налезали друг на друга. Не упало из них ни капли на истрес-
кавшиеся поля. Где-то за тучами неслышно переползало солнце в знак Льва.
Был канун Петрова дня. Цвела рожь. Мужики спешили покосом занять пусто-
порожнее время между Петровым днем и Казанской. Рожь выходила ранняя. На
Курьей пойме, в виду Попузинских косцов, косили Воры с самого утра.
развязали узелки, стали есть. Вместо шелестящего посвистывания кос побе-
жали по лугу тихие говорки, но смехов среди них не было. В этот день к
Дмитрию Барыкову приставала Марфушка, чтоб замуж взял: "возьми да
возьми. А плохо говорю, так я молтать буду"... К этому времени усилилась
в дурьей голове истовая вера в грядущего к ней жениха. Только бы и пос-
меяться над ней, кудлатой и седой, над постылою всем босотой ее, над ее
несвадебным нарядом - холстинная твердая юбка цвета белой лесной плесе-
ни. Было не до смехов.
реку грозили сбежаться малые ручейки. Говорили словами, какими-то иск-
ривленными до неузнаваемости, маловнятными, но каждое слово таило в себе
темный смысл. Двое громче всех спорили: Лука Бегунов и Ефим Супонев. К
ним подошли послушать и сами незаметно для себя вплелись в спор. Через
десять минут гудело то место криком и руганью. Собственно говоря, спора
и не было, все на одном и том же стояли согласно, но нужно было сердцу
дать волю гнева, а горлу - крик. Какой-то мужик в веревочных шептунах
лез, посовывая в воздух кулаками, напирал на Прохора Стафеева, чертыха-
ясь и вопя.
Тинтиль-винтиль, из палки не выстрелишь!
усиленно суча кулаками.
самую средину людской кучи. - Уродилась у мене на полосе-те лешая щетин-
ка! Ее не замолотишь!.. Ячмени совсем не колосятся. А рази они мне да-
дут? А я сама десята! Вот ты и смекай!. Как же мне отдать-то!
ца.
вновь. И снова наскакивали друг на друга мужики, замахивались впустую,
отскакивали, кружили все неистовей. Природа затихала, прислушиваясь к
бурлящему гуду человеческих душ. Тут в самом разгаре кто-то за спинами
мужиков сказал чужим голосом: "смену надо"...
сразу заставило умолкнуть гул почти всего луга. Медленно, точно боялись
свихнуть шеи, поворачивали головы назад мужики. Вблизи никого не было,
зато дальше, держась за тощую полевую рябинку левой рукой, стоял Семен
Рахлеев. Как больной, он глядел со сдвинутыми бровями куда-то поверх лю-
дей и луга, куда-то в пасмурные обширности неба, откуда нависала почти
отвесная туча. Не сводя глаз с Семена, мужики стали отступать от него,
пятясь задом.
самое в поруки себе призывал, - ударил им оземь.
выдался он грудью вперед, точно ставил ее под удар. - Хочу вам расска-
зать, за что я Петьку убил...
Он уже не останавливался в начатой речи. Рябинка, зажатая в его кулаке,
покорно потряхивала листьями при каждом его словесном нажиме. На лицо
его, если бы вблизи стояли, было бы трудно глядеть мужикам. Нестерпимой
болью, как у Федора Стратилата, осенилось его лицо. Он и сам не помнил
потом, о чем говорил, потому что говорил как в бреду, но выходило склад-
но, - как если бы с косой шел по цельной траве.
ни одного сладкого слова в Семеновой речи. Промежутки молчанья в ней бы-
ли как бичи: такими сгоняет воедино разбредшееся стадо пастух. Осью было
то, о чем неумолчно болели Воровские сердца, Зинкин Луг, а вокруг оси
вертелись все малые и немалые колеса: и ненасытный город, и прежний
опыт, и грядущая расправа за убитого Гусака. Первоначальное подозрение
мужиков, что хочет Семен взбаламутить мир, чтоб собственное злодейское
дело мирским грехом покрыть, теперь рассеялось само собой. - Вдруг зап-
лакала маленькая девочка, держась за материн подол. Заплакала потому
лишь, что особенно напряженно молчал ее отец, тяжко опершись на косу.
Услышав плач ее, мужики неожиданно загудели, чтобы потом так же неожи-
данно затихнуть.
назначенных яиц никто не принес. Уже неписанно была объявлена война, но
обе стороны молчали, выжидая ходов противника. Поп Иван Магнитов, прики-
нувшись трудно-болящим, не служил никакой службы даже и ради Петрова
дня, хоть и грозили ему чреватые последствиями мужиковские недоуменья.
Даже ребятам своим воспретил Иван Магнитов выбегать на улицу, чтоб не
напоминать о существовании в Ворах Магнитова Ивана.
в Чекмасово, на телефон, чтоб сговориться с уездом. Провода, пущенные по
деревьям, оказались перерезанными. Из проводов наделала себе летучая
братия невиданные запасы балалаечных струн. И в тот день, когда, отчаяв-
шись совсем, в третий раз отправился Половинкин в Чекмасово, весело зве-
нели на девяти дезертирских балалайках те самые советские провода.
гий верзила Петька Ад. Он обхватывал себя самого длиннющими руками, под-
бирал полы рваной шинели и, с прыжка, укоротившись в росте, такого пля-
сака показывал, что у толстопятого пензяка Тешки, первого плясуна у себя
в Пензенской, зеленело от зависти в глазах.
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Белоусов Валерий
Афанасьев Роман