Чтение 15–й страницы книги ~Хромой бес~

И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый дальний конец города и
купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги.
Выбрали и бумагу и конверты такие, каких не осталось больше в лавке, -
предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты
выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
Вернувшись домой, к Грушиной, сочинили и письмо от княгини. Когда,
через два дня, письмо
было готово, его надушили шипром. Остальные конверты и бумагу сожгли,
чтобы не осталось улик.
Грушина написала своей подруге, в какой именно день опустить письмо, -
рассчитали, чтобы оно пришло в воскресенье, тогда почтальон принесет его при
Передонове, и это будет лишним доказательством неподдельности письма.
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться из гимназии. Случай
ему помог: последний урок его был в классе, дверь которого выходила в
коридор близ того места, где висели часы и бодрствовал трезвонящий в
положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов послал
сторожа в учительскую за классным журналом, а сам переставил часы на
четверть часа вперед, - никто этого не заметил.
Дома Передонов отказался от завтрака и сказал, чтобы обед сделали
позже, - ему-де нужно ходить по делам.
- Путают, путают, а я распутывай, - сердито сказал он, думая о кознях,
которые строят ему враги.
Надел мало употребляемый им фрак, в котором уже было ему тесно и
неловко: тело с годами добрело, фрак садился. Досадовал, что нет ордена. У
других есть, - даже у Фаластова из городского училища есть, - а у него нет.
Все директоровы штуки: ни разу не хотел представить. Чины идут, этого
директор не может отнять, - да что в них, коли никто не видит. Ну, да вот
при новой форме будет видно. Хорошо, что там погоны будут по чину, а не по
классу должности. Это важно будет, - погоны, как у генерала, и одна большая
звездочка. Сразу всякий увидит, что идет по улице статский советник.
"Надо поскорее заказать новую форму", - думал Передонов.
Он вышел на улицу и только тогда стал думать, с кого бы начать.
Кажется, самые необходимые в его положении люди - исправник и прокурор
окружного суда. С них бы и следовало начать. Или с предводителя дворянства.
Но начинать с них Передонову стало страшно. Предводитель Верига - генерал,
метит в губернаторы. Исправник, прокурор - это страшные представители
полиции и суда.
"Для начала, - думал Передонов, - надо выбрать начальство попроще и там
осмотреться, принюхаться, - видно будет, как относятся к нему, что о нем
говорят". Поэтому, решил Передонов, всего умнее начать с городского головы.
Хотя он - купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде
бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в других
городах и даже в столице у него есть знакомые, довольно важные.
И Передонов решительно направился к дому городского головы.
Погода стояла пасмурная. Листья с деревьев падали покорные, усталые.
Передонову было немного страшно.
В доме у городского головы пахло недавно натертыми паркетными полами и
еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети
хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, - "она у меня под гувернанткой
ходит", говорил отец, - чинно пребывали в своих
покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели в сад, мебель
стояла удобная, игры разнообразные в горницах и в саду, детские звенели
голоса.
В лицевых же на улицу покоях верхнего жилья, там, где принимались
гости, все было зытянуто и жестко. Мебель красного дерева словно была
увеличена во много раз по образцу игрушечной. Обыкновенным людям на ней
сидеть было неудобно, - сядешь, словно на камень повалишься. А грузный
хозяин - ничего, сядет, примнет себе место и сидит с удобством. Навещавший
голову почасту архимандрит подгородного монастыря называл эти кресла и
диваны душеспасительными, на что голова отвечал:
- Да, не люблю я этих дамских нежностей, как в ином доме: сядешь на
пружины и затрясешься, - сам трясешься и мебель трясется, - что тут
хорошего? А впрочем, и доктора мягкой мебели не одобряют.
Городской голова, Яков Аникиевич Скучаев, встретил Передонова на пороге
своей гостиной. Это был мужчина толстый, высокий, черноволосый, коротко
стриженый; держался он с достоинством и любезностью, не чуждой некоторой
презрительности в отношении к людям малоденежным.
Усевшись торчком в широком кресле и ответив на первые любезные
хозяиновы вопросы, Передонов сказал:
- А я к вам по делу.
- С удовольствием. Чем могу служить? - любезно осведомился хозяин.
В хитрых черных глазах его вспыхнул презрительный огонек. Он думал, что
Передонов пришел просить денег в долг, и решил, что больше полутораста
рублей не даст. Многие в городе чиновники должны были Скучаеву более или
менее значительные суммы. Скучаев никогда не напоминал о возврате долга, но
зато не оказывал дальнейшего кредита неисправным должникам. В первый же раз
он давал охотно, по мере своей свободной наличности и состоятельности
просителя.
- Вы, Яков Аникиевич, как городской голова - первое лицо в городе, -
сказал Передонов, - так мне надо поговорить с вами.
Скучаев принял важный вид и слегка поклонился, сидя в кресле.
- Про меня в городе всякий вздор мелют, - угрюмо говорил Передонов,-
чего и не было, наплетут.
- На чужой роток не накинешь платок,- сказал хозяин, - а впрочем, в
наших палестинах, известно, кумушкам что и делать, как не язычки чесать.
- Говорят, что я в церковь не хожу, а это неправда, - продолжал
Передонов, - я хожу. А что на Ильин день не был, так у меня тогда живот
болел, а то я всегда хожу.
- Это точно, - подтвердил хозяин, - это могу сказать, случалось вас
видеть. А впрочем, ведь я не всегда в вашу церковь хожу. Я больше в
монастырь езжу. Так уж это у нас в роду повелось.
- Всякий вздор мелют, - говорил Передонов. - Говорят, будто бы я
гимназистам гадости
рассказываю. А это вздор. Конечно, иногда расскажешь на уроке
что-нибудь смешное, чтоб оживить. У вас у самого сын - гимназист. Ведь он
вам ничего такого про меня не рассказывал?
- Это точно, - согласился Скучаев, - ничего такого не было. А впрочем,
ведь они, мальчишки, прехитрый народ: чего не надо, того и не скажут. Оно,
конечно, мой еще мал, сболтнул бы по глупости, однако ничего такого не
сказывал.
- Ну, а в старших классах они сами все знают, - сказал Передонов, - да
я и там худых слов не говорю.
- Уж это такое дело, - отвечал Скучаев, - известно, гимназия - не
базарная площадь.
- А у нас уж такой народ, - жаловался Передонов, - того наблекочут,
чего и не было. Так вот я к вам: вы - городской голова.
Скучаев был весьма польщен тем, что к нему пришли. Он не совсем
понимал, для чего это и в чем тут дело, но из политики не показывал и вида,
что не понимает.
- И еще про меня худо говорят. - продолжал Передонов, - что я с
Варварой живу. Говорят, что она мне не сестра, а любовница. А она мне,
ей-богу, сестра, только дальняя, четвероюродная, на таких можно венчаться. Я
с нею и повенчаюсь.
- Так-с, так-с, конечно, - сказал Скучаев, - а впрочем, венец делу
конец.
- А раньше нельзя было, - говорил Передонов, - у меня важные причины
были. Никак нельзя. А я бы давно повенчался. Уж вы мне поверьте.
Скучаев приосанился, нахмурился и, постукивая пальцами, пухлыми и
белыми, по темной скатерти на столе, сказал:
- Я вам верю. Если так, то это, действительно, другой разговор. Теперь
я вам верю. А то, признаться сказать, сомнительно было, как это вы с вашей,
с позволения сказать, подругой не венчавшись живете. Оно сомнительно,
знаете, потому, ребятенки - острый народ; они перенимают, если что худое.
Доброму их трудно научить, а худое само. Так оно, точно, сомнительно было. А
впрочем, кому какое дело, - я так об этом сужу. А что вы пожаловали, так это
мне лестно, потому что мы хоть и лыком шиты, дальше уездного училища свету
не видали, ну, а все-таки почтен доверием общества, третий срок головой
хожу, так мое слово у господ горожан чего-нибудь да стоит.
Скучаев говорил и все больше запутывался в своих мыслях, и ему
казалось, что никогда не кончится ползущая с его языка канитель. И он
оборвал свою речь и тоскливо подумал:
"А впрочем, ровно бы из пустого в порожнее переливаем. Беда с этими
учеными, - думал он, - не поймешь, чего он хочет. В книгах-то ему все ясно,
ученому человеку, а вот как из книги нос вытащит, так и завязнет и других
завязит".
Он с тоскливым недоумением уставился на Передонова, острые глаза его
потухли, тучное тело осунулось, он казался уж не тем бодрым деятелем, как
давеча, а просто глуповатым стариком.
Передонов тоже помолчал немного, как бы завороженный хозяиновыми
словами, потом сказал,
щуря глаза с неопределенно-хмурым выражением:
- Вы - городской голова, так вы можете сказать, что все это - вздор.
- То есть, насчет чего же? - осторожно осведомился Скучаев.
- А вот, - объяснил Передонов, - если в округ донесут, что я в церковь
не хожу или там другое что, так вот, если приедут и спрашивать будут.
- Это мы можем, - сказал голова, - это уж вы, во всяком случае, будьте
благонадежны. Если что, так уж мы за вас постоим, - отчего же за хорошего
человека слова не замолвить. Хоть адрес вам от думы поднесем, если
понадобится. Это мы все можем. Или, примерно, звание почетного гражданина, -
отчего же, понадобится, все можно.