притекать из невидимых источников. Все зависит от того, насколько ты
влиятелен, насколько сильна твоя воля. Умело направишь мощное излучение
своей воли, и к тебе приходят деньги - пустой фетиш, волшебно наделенный
могуществом, слово, начертанное на клочке бумаги. Так ничто, пустота
оборачивается успехом. Ах, Слава! Уж если и продавать себя, то только ей!
Ее можно презирать, даже продаваясь, однако не так уж это и плохо!
представлений о "запретном" и о "ценном". Ему непременно хотелось прослыть
"очень хорошим" писателем. А "очень хорош" тот, кто в моде. Мало быть
просто очень хорошим и удовольствоваться этим. Ведь большинство "очень
хороших" опоздало к автобусу Удачи. А ведь живешь, в конце концов, только
раз, и уж если опоздал на свой автобус, место тебе на обочине, рядом с
остальными неудачниками.
Ведь они-то на свой автобус не опоздали, могут теперь и немного
покрасоваться, прокатившись на империале.
паралич, все чаще он замыкался или впадал в безумную тоску. Так напоминала
о себе в его сознании давняя боль. Конни хотелось кричать от отчаяния. Что
же делать человеку, если у него разлаживается что-то в механизме сознания?
Пропади все пропадом! Неужто так и нести свой крест! Но нельзя _во всем_
бессовестно предавать!
что толку слезы лить! Слезами горю не поможешь!
нужно. Вот самое простое решение неразрешимой, в принципе, задачи. Что
жизнь дает, то и ладно, только бы поскорее, поскорее бежала жизнь: и
Клиффорд, и его рассказы, Рагби, дворянство, деньги, слава - пусть все
промелькнет поскорее. Любовь, связи, всякие там увлечения - чтоб как
мороженое: лизнул раз, другой, и хватит! С глаз долой, из сердца вон. А
раз из сердца вон, значит, все это ерунда. Половая жизнь в особенности.
Ерунда! Заставишь себя так думать - вот и решена неразрешимая задача. И
впрямь, секс - что бокал с коктейлем. И то, и другое, как ни смакуешь, а
быстро кончается; и то, и другое одинаково возбуждает и пьянит.
чем решиться, она тщательно обдумает каждый шаг. Нужно выбрать мужчину.
Удивительно! Но на свете нет мужчины, от кого б она хотела родить. От
Микаэлиса? Бр-р! Подумать-то страшно. Скорей она от кролика родит! От
Томми Дьюкса? Он очень хорош собой, но трудно представить его отцом,
продолжателем рода. Томми - словно замкнутый сосуд. А из остальных
довольно многочисленных знакомцев Клиффорда всякий вызывал отвращение,
стоило ей подумать об отцовстве. Кое-кого она, пожалуй, взяла бы в
любовники, даже Мика. Но родить ребенка?! Ни за что! Унизительно и
омерзительно!
Как через сито просеет она мужчин, и старых, и молодых, пока, наконец,
найдет подходящего.
стогнах его, аще обрящете мужа..." [Книга пророка Иеремии, 5:1] В
Иерусалиме при Иисусе Христе невозможно было найти мужчину среди многих и
многих тысяч. Но у нее-то запросы меньше. C'est une autre chose, совсем
другое дело!
англичанином, и уж конечно не ирландцем. Настоящий иностранец!
Лондон, а еще через год отправит его на юг Франции или Италии. Главное -
терпение! Торопиться с ребенком не следует. Дело это ее, и только ее,
единственное, что в глубине своей причудливой женской души она считала
важным. Уж она-то не польстится на случайного мужчину! Любовника найти
можно в любую минуту, а вот отца будущего ребенка... нет, тут нужно
терпение и еще раз терпение! Цели столь разнятся! "Обыдите пути
Иерусалимские"... Но она ищет не любовь, а всего лишь мужчину. И относись
она к нему хоть с неприязнью - неважно. Главное, чтоб это был мужчина, а
отношение - дело десятое! Оно затрагивает совсем иные струнки души.
Клиффорду не проехать. А Конни все же пошла погулять. Она гуляла в
одиночестве каждый день, больше любила лес, там-то ее никто не потревожит.
Кругом - ни души.
мальчонка-посыльный заболел гриппом и не вставал с постели - в Рагби вечно
кто-нибудь да болел гриппом. Конни вызвалась отнести записку.
Серо, стыло, тихо. Молчат и шахты: они работают неполную неделю, и сегодня
- выходной. Кончилась жизнь.
падают с голых ветвей. Затаилась в лесной чащобе меж вековых деревьев
унылая, безнадежная, сковывающая пустота.
старая-престарая грусть, и душа Конни умирялась, как никогда, - в жестоком
и бездушном мире обыденности. Она любила самую суть старого леса,
бессловесно донесенную до нее вековыми деревьями. И сколько силы, сколько
жизни таилось в их молчании. Деревья тоже терпеливо выжидают: гордые,
неукротимые, исполненные молчаливой силы. Может, они просто ждут, когда
наступит конец: их спилят, пни выкорчуют, конец лесу, конец их жизни. А
может, их гордое и благородное молчание - так молчат сильные духом -
означает нечто иное.
мрачноватый, сложенный из темного песчаника - с фронтоном и затейливой
печной трубой. В доме, казалось, никто не живет, кругом ни души, тихо,
дверь заперта. Но из трубы тонкой струйкой бежал дымок, а палисадник под
окнами ухожен, земля взрыхлена.
пытливый и зоркий. Захотелось вообще уйти - передавать хозяйское
распоряжение - ох как неловко. Она тихо постучала. Никто не открыл.
Заглянула в окно: маленькая угрюмая комнатка, стерегущая свое уединение -
не подходи!
беда, что не открывают, она не отступится! За домом земля поднималась
крутым бугром, так что весь задний двор, окруженный низкой каменной
стеной, оказывался как бы в низине. Завернув за угол, Конни остановилась.
В двух шагах от нее мылся егерь, не замечая ничего вокруг. Он был по пояс
гол, плисовые штаны чуть съехали, открыв крепкие, но сухие бедра. Он
нагнулся над бадьей с мыльной водой, окунул голову, мелко потряс ею,
прочистил уши - каждое движение тонких белых рук скупо и точно, так моется
бобер. Делал он все сосредоточенно, полностью отрешившись от окружающего.
Конни отпрянула, отошла за угол, а потом и вовсе - в лес. Она сама не
ждала, что увиденное так потрясет ее. Подумаешь, моется мужчина, какая
невидаль!
ее глубине. Она увидела белые нежные ягодицы, полускрытые неуклюжими
штанами, чуть очерченные ребра и позвонки; почуяла отрешенность и
обособленность этого человека, полную обособленность, почуяла и
содрогнулась. Ее просто ослепила чистая нагота человека, замкнувшего и
свой одинокий дом и свою одинокую душу. Ошеломила ее и красота чистого
существа. Нет, не плотская красота привлекла ее, даже не собственно
красота тела - прекрасного сосуда, а тот теплый белый свет жизни, горевший
в нем. Он-то и выделял очертания сосуда, до которого можно дотронуться.
запечатлелось. А разумом она пыталась отнестись ко всему иронично. Надо
же, баню устроил во дворе! И мыло, конечно, самое дешевое - желтое,
пахучее. А за издевкой появилась досада: с какой стати должна она
лицезреть чей-то немудреный туалет?
одно: распоряжение Клиффорда нужно передать, и ничто ее не остановит.
Подождет немного - пусть егерь оденется, только бы не ушел. Судя по всему,
он куда-то собирался.
изменилось. Залаяла собака. Конни постучала, сердце, вопреки воле, едва не
выпрыгивало из груди.
Дверь распахнулась так неожиданно, что Конни вздрогнула. Егерь и сам,
видно, смутился, но тотчас же на губах заиграла усмешка.
маленькой мрачноватой комнаты.
проговорила она по обыкновению тихо, чуть с придыханием.
даже пришлось отвернуть лицо. "Какая милая женщина, застенчивость красит
ее еще больше", - подумал он и с ходу взял инициативу в свои руки.
оставалась открытой.
поручение, безотчетно глядя ему прямо в глаза. А в них столько тепла,
столько доброты, чудесной, теплой доброты, обращенной к женщине просто и
естественно.
сокрылся за стеклянной стеной. Пора уходить, но Конни мешкала - беспокоен
Верещагин Олег
Корнев Павел
Адамов Григорий
Березин Федор
Акунин Борис
Шилова Юлия