Болтон. Ее историй-хватило бы на многие и многие тома.
нельзя давать волю нездоровому любопытству. О сокровенном можно слушать
либо из уважения к человеческой душе, измученной нескончаемой внутренней
борьбой, либо из разумного сочувствия. Ибо даже сатира - одно из
проявлений сочувствия. И жизнь наша течет по тому руслу, куда устремляется
наше сочувствие и неприятие. Отсюда и важность искусно написанного романа:
он направляет нашу сочувствующую мысль на нечто новое и незнакомое или
отвращает наше сочувствие от безнадежного и гибельного. Искусно написанный
роман откроет нам самые потаенные уголки жизни. Потому что прежде всего
потаенные уголки нашей чувственной жизни должны омыться и очиститься
волной чужого понимания и сочувствия.
неприятие, которое разрушающе и умертвляюще подействует на наше сознание.
Роман ведь может прославлять и самые низменные чувства, коль скоро они
почитаются обществом "чистыми". Тогда роман, подобно сплетне, становится
злонамеренным, даже более злонамеренным, чем клеветническая сплетня, ибо
роман, предположительно, всегда защищает добро. Миссис Болтон в своих
рассказах всегда защищала добро. "Он оказался недостойным человеком, ведь
она такая славная". Хотя даже со слов миссис Болтон Конни поняла: женщина,
о которой идет речь, из тех, кто мягко стелет, да потом жестко спать, а
мужчина пусть и гневлив, но прямодушен. Но за гневное прямодушие он
прослыл "недостойным", а лицемерная женщина объявлена "славной". Вот по
какому злонамеренному, но обывательски привычному руслу направилось
сочувствие миссис Болтон.
не все романы, в особенности самые популярные. Читатель в наши дни
откликается, лишь когда взывают к его порокам.
совсем в ином свете: отнюдь не скучная, сонная заводь, как казалось со
стороны, а страшный водоворот роковых страстей. Клиффорд знал многих селян
в лицо, Конни - лишь двоих-троих. Рассказы миссис Болтон, казалось,
живописали не английский поселок, а африканские дебри.
неделе-замуж вышла. Ну, да знаете вы мисс Олсоп, дочь старика Джеймса,
сапожника. У них еще дом на Диком Поле. Так вот старик прошлой осенью
помер. Восемьдесят три года, а все крутился, как молодой. А тут, надо ж,
поскользнулся на бугре, что в Добролесье, - там ребятня с горки каталась -
сломал ногу. Тут бедняге и конец пришел. Надо ж - такая смерть! Ну так
вот, деньги он все оставил дочери, Тэтти, а сыновьям - ни гроша. А
Тэтти-то уж в годах, на пять лет старше... Да, ей осенью пятьдесят три
стукнуло. Они хоть все веры и сектантской, но страсть как богомольны.
Тэтти лет тридцать в воскресной школе занятия вела, покуда отец не умер. А
потом закрутила с одним мужиком из Кинбрука, может, вы и видели его:
немолодой, нос такой сизый, одевается щегольски. Уилкок ему фамилия, на
дровяном складе у Гаррисона работает. Ему лет шестьдесят пять, не меньше,
а посмотреть на них с Тэтти, ну прямо как голубки воркуют, идут под руку,
расцеловываются у ворот. А то еще: она к нему на колени сядет и выставится
из окна на всеобщее обозрение, а окно большое, выступом таким - это в ее
доме на Диком Поле. У Уилкока уж сыновьям за сорок. Сам всего два года как
овдовел. Кабы мертвые могли из могил восставать, старый Джеймс Олсоп
непременно б к дочери заявился да приструнил ее - при жизни-то в строгости
держал! А вот теперь поженились. Уехали жить в Кинбрук, говорят, она с
утра до ночи чуть не в ночной рубашке по дому разгуливает - вот уж пугало
так пугало! Смотреть противно, когда на старости лет такое непотребство
творят. Ей-Богу, хуже молодых! Это все кино, по-моему, виновато. Но разве
людей удержишь! Я все время говорю: надо смотреть фильмы для души
полезные, и упаси Господь от всяких там мелодрам да любовных картин! Хоть
бы детей уберегли! А вон как все оборачивается: старые хуже малых. Уму
непостижимо! Вот и говори после этого о морали! Всем наплевать. Всяк
живет, как вздумается. И не очень-то страдают, прямо скажу. Правда, сейчас
безобразят меньше, на шахтах работы мало, значит, и денег в обрез. Зато
роптать стали, вот беда, причем особо стараются бабы! Мужики-то знай
работают да терпят, что им еще, беднягам, остается! А вот бабы прямо из
кожи лезут вон. Сначала пускают пыль в глаза, жертвуют деньги на свадебный
подарок принцессы Марии, а потом видят, что ей досталось, и с зависти чуть
не бесятся: "Ишь, ей меховщики шесть шуб отвалили! Лучше б мне одну! И
зачем я только десять шиллингов отдала! Небось от принцессы и гроша не
дождешься! Я плаща купить не в состоянии, мой старик крохи домой приносит,
а этой крале, вишь, вагонами добро отгружают. Пора б и нам, беднякам,
деньжатки иметь, хватит богачам роскошествовать. Стыдоба - мне на плащ
денег не скопить!" "Будет вам! - говорю. - Скажите спасибо, что сыты и
одеты, и без обновки проживете!" Тут уж все разом - на меня. "А-а! Небось
принцесса Мария в обносках ходить, да при этом еще и судьбу благодарить не
станет, а нам, значит, шиш? Таким, как она, вагоны шмоток, а мне и плаща
купить не на что! Стыд и срам! Подумаешь, принцесса! Цветет и пахнет! Дело
все в ее деньгах. А их у нее куры не клюют: а деньги, как известно, к
деньгам идут. Вот мне почему-то никто и гроша не подаст, а чем я хуже!
Только про образованность не заводите! Не в этом дело, а в деньгах. Мне
вот позарез плащ нужен, а не купить - денег нет". Только о тряпках и
думают. Не задумываясь, за зимнее пальто семь, а то и восемь гиней
выложат, - это шахтерские-то дочери, прошу не забывать. За летнюю детскую
шляпку - двух гиней не пожалеют! Нарядятся и идут в церковь. В мое-то
время девчонки и дешевым шляпкам были рады-радешеньки. Они там в своей
методистской церкви праздник какой-то справляли, так для ребятишек, что в
воскресную школу ходят, помост поставили, огромный, чуть не до потолка. И
я собственными ушами слышала, как мисс Томпсон - она занимается с
девочками-первогодками - сказала, что там нарядов на детишках не меньше,
чем на тысячу фунтов! Такое уж наше время! Его вспять не повернешь. У всех
на уме - одни только тряпки. Что у девчонок, что у мальчишек. Парни тоже
каждый грош на себя тратят: одежда, курево, выпивка в шахтерском клубе,
поездки в Шеффилд по два раза в неделю. Нет, жизнь стала совсем иной.
Молодые ничего не боятся, никого не почитают. Кто постарше, те
поспокойнее, подобрее, умеют женщине уступить, лучшее отдать. До добра
это, правда, тоже не доводит. Женщины - сущие ангелы с рожками! А молодые
парни в отцов своих не пошли. Ничем не поступятся, не пожертвуют, ни-ни.
Все только для себя. Скажешь им: "Не трать все деньги, подумай о доме!" А
они: "Успеется! А пока молод, нужно веселиться! Остальное подождет!" Да,
молодежь нынешняя и груба, и себялюбива, знаете ли. Все заботы на старших
перекладывают. Куда ни посмотри - срамота одна.
всегда побаивался тамошнего люда, но полагал, что живут они тихо и
спокойно.
веяния? - спросил он.
опять-таки бабы надрываются, из тех, кто по уши в долгах. Мужики их и не
слушают. Нет, наш Тивершолл красным никогда не станет. Тихий у нас народ,
скромный. Иной раз какой смутьян из молодых высунется. Да и то, не из-за
политики, а ради собственного кармана, чтоб заработать побольше да тут же
спустить на выпивку, да чтоб в Шеффилд лишний раз съездить. Больше им и не
нужно ничего. Как в карманах пусто, тут и начинают слушать красных
пустобрехов. Но всерьез им никто не верит.
полоса затянется, молодежь может и взбрыкнуть. Говорю вам, эти баловни
только себя любят. Но, право, даже не представляю, способны ли они на
что-нибудь, разве что гонять на мотоциклах да с девицами в Шеффилде на
танцульки ходить. Они всерьез ни к чему не относятся. И не заставишь их
никак. Те, кто посолиднее, надевают вечерние костюмы и едут в Шеффилд,
покрасоваться перед девушками в танцзале, потанцевать всякие там
новомодные чарльстоны. Иной раз автобус полнехонек: парни все приодеты,
наши, шахтерские парни, в танцзал торопятся. А сколько с девицами в своих
машинах да на мотоциклах в Шеффилд катят! И ничто в жизни их больше не
волнует. Разве что скачки в Донкастере и Дерби, ведь они делают ставки на
каждый заезд. Ах да, еще футбол забыла! Хотя нынче и футбол не тот, что
раньше, не сравнить! Теперь на поле не играют, а словно в забое трудятся.
Нет, молодежь скорее в Шеффилд или Ноттингем на мотоциклах рванет в
субботу вечером.
"Микадо", в танцзале торчат или в кино. А уж девчонки-то нынешние похлеще
парней, ничего не стесняются, что хотят, то и воротят.
начинают. Но куда им до большевиков! Нашим-то ребятам только деньги на
развлечения подавай, девчонкам тоже - деньги да тряпки. А больше ни о чем
и заботы нет. Мозгов маловато, чтоб в социалисты податься. Да и всерьез
они ничего на свете не принимают и вовек не примут.
мира сего". Одно и то же. И в Тивершолле, и в Мейфэре, и в Кенсингтоне
люди одинаковы. Все сословия слились, объединились в погоне за деньгами. И
в гонке этой и девушки, и юноши. Отличают их лишь достаток и аппетиты.
собственным шахтам. Он, наконец, почувствовал свою причастность. Более
того - свою необходимость и важность. Ведь, в конце концов, кто, как не
он, хозяин в Тивершолле, и шахты - его плоть и кровь. Сознание своего
могущества было внове, до сих пор Клиффорд страшился этого чувства.
две: собственно "Тивершолл" и "Новый Лондон". Некогда "Тивершолльская"
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Корнев Павел
Пехов Алексей
Орлов Алекс