он чудной! До чего ж он чудной: склонился над книгой, хищник, но образован
и культурен; инвалид, но широк в плечах. Какое странное существо! Все
словно у ястреба, подчинено сильной, несгибаемой воле. Но ни искорки
тепла: ни единой искорки! Он из тех грядущих страшилищ, у которых вместо
души лишь тугая пружина воли, холодной и хищной. Конни стало страшно, она
даже поежилась. Но в конце концов лучик жизни, слабый, но такой теплый,
пересилил страх в душе: Клиффорд и не догадывается пока, что к чему.
испугалась пуще прежнего: Клиффорд неотрывно смотрел на нее; в белесых
глазах затаилось что-то жуткое и ненавидящее.
она.
помолчав, спросил. - А что это ты шьешь?
что ищет. Чувства упорядоченные, заключенные в красивую форму,
значительнее чувств стихийных.
что-то скрывал.
рамки. Во все времена существовали ограничения, их-то нам сейчас и не
хватает.
слушает он радио, и у диктора чувств не больше, чем у истукана, - люди
только притворяются, на самом же деле ничего-то они не чувствуют. Одни
лишь выдумки.
большим бы удовольствием он полистал работы по рудничному делу, или
поболтал бы с управляющим, или послушал бы радио.
чтобы лучше спал, Конни - чтобы избавиться от худобы. Таково было ее
нововведение.
приходится ей укладывать Клиффорда в постель. Она поставила мужнин пустой
стакан на поднос, взяла его и пошла к двери.
грезы. Спокойной ночи!
яростью поглядел ей вслед. Вот как! Даже не поцеловала! А он читал ей
вслух весь вечер! Как она жестокосердна! Пусть поцелуй - лишь дань обычаю,
однако на таких обычаях стоит жизнь. Просто большевичка какая-то!
Прирожденная большевичка! С холодной злобой смотрел он на дверь, за
которой скрылась жена. Он злобился!
соткан из одних нервов. Однако днем его поглощала работа, и он полнился
силой; потом - покоем, ибо все внимание поглощал радиоприемник. А к концу
дня подкрадывались тревога и страх - словно под ногами разверзалась
бездонная пропасть, вселенская пустота. И он пугался. Конни могла бы
прогнать эти страхи, если б только захотела. Но ясно, что она не хочет, не
хочет! Черствая и холодная, равнодушная ко всему, что бы он для, нее ни
делал. Жизнь положил ради нее, но ее каменное сердце не дрогнуло. Ей бы
только вершить свою волю. "Любит госпожа по-своему повернуть".
всецело был ее и только ее, чтобы он, Клиффорд, к нему никакого
касательства не имел!
румяный, широкоплечий, широкогрудый, сильный, что называется, в теле. И
все же он боялся умереть, маячила перед ним бездонная пропасть, куда канут
все его силы. Порой, обессилев и притомившись, он чувствовал себя
мертвецом, истинно - мертвецом.
Хитрый, с жесточинкой, холодный. И в то же время до бесстыдства дерзкий.
Трудно объяснить эту дерзость во взгляде: вот, дескать, я живу, живу
вопреки всем законам жизни, я восстал против этих законов и победил. "Не
познать тайн воли человеческой, Она и против ангелов восстает..."
надвигается, пожирает его пустота - страшно! Страшно и то, что он все
видит, ощущает - и не живет, ночь оставляла ему сознание, но крала жизнь.
миссис Болтон, а с ней - великое утешение. Она являлась в халате, с
распущенной по спине косой - проглядывало в ней что-то девичье, хотя в
темно-русой косе уже заметны серебряные нити. Сиделка заваривала Клиффорду
либо кофе, либо ромашковый чай, играла с ним в шахматы или в карты.
Подобно многим женщинам, она была великая умелица, все-то у нее выходило
хорошо, даже в шахматы она удивительнейшим образом научилась играть сносно
и достойно сопротивлялась даже тогда, когда у нее уже слипались глаза. Так
и сидели они в ночной тиши, связанные узами крепче любовных, - точнее,
сидела она, а он лежал в постели - и при скудном свете настольной лампы
играли, играли друг с другом, она - отгоняя сон, он - страх. Время от
времени они выпивали по чашке кофе с печеньем - и все молча, не нарушая
ночной тиши, без слов понимая, что нужны друг другу.
Еще она вспомнила своего Теда, давным-давно нет его на белом свете, а для
нее он все как живой. И вместе с воспоминаниями в душе поднимался
стародавний ропот; она роптала на жизнь, на людей, по чьей хозяйской воле
погиб муж. Конечно, они не помышляли убить его, но в чувствах своих она
все равно считала их убийцами. А потому в самых потаенных уголках души она
во всем разуверилась, и порядки для нее больше не существовали.
Чаттерли слились воедино, и она вдруг прониклась чувствами этой женщины к
сэру Клиффорду, ко всему, что он представляет, чувствами недобрыми и
бунтливыми. И в то же время она играет с ним в карты, даже на ставку в
шесть пенсов. И ей льстило: как же, она за одним столом с дворянином, и
неважно, что проигрывает ему.
обычно он. И сегодня ночью ему везло. Значит, заиграется до зари. К
счастью, светать стало рано, часов около пяти.
обошел лес, вернулся домой, поужинал. Но спать не лег, а присел у камина и
задумался.
супружество. О жене он всегда вспоминал с обидой. Она представлялась ему
грубой, жестокой. Правда, он не видел ее с весны 1915 года, когда ушел в
армию. А она осталась и поныне живет рядом, в трех милях, и характер
сделался еще сквернее. Дай Бог, чтоб больше никогда ее не видеть.
глупая жизнь, служба при конюшне; потом его приметил и приветил полковник,
и ему, Меллорсу, он полюбился; потом его произвели в лейтенанты,
дослужился б и до капитана, но тут умер от воспаления легких полковник,
сам едва не отправился на тот свет; здоровье, однако, пошатнулось,
прибавилось забот и хлопот; он демобилизовался, вернулся в Англию, начал
работать.
господском лесу. На охоту ездить некому, всех дел - лишь растить фазанов.
(Людям с ружьями он бы не стал служить.) Он хотел уединиться, отгородиться
от жизни - и всего лишь. Но прошлого не отринуть. Рядом и родная деревня,
и мать, к которой он особой любви не питал. Так бы и жил себе, день да
ночь - сутки прочь, без людей, без надежды. Он просто не знал, как
распорядиться собою.
офицерской среде, он повидал и офицерских жен, и их семьи, и чиновников и
потерял всякую надежду близко сойтись с ними. Люди среднего или высшего
сословия отличались удивительной способностью: встречать чужака мертвящим
холодом и отталкивать, давая понять, что он не их поля ягода.
что с годами, пока его не было дома, забылось: мелочность, грубость - как
все это претило ему. Да, и впрямь очень важно хотя бы делать вид, что не
трясешься над каждым грошом, что стоишь выше всех мелочей жизни. Но
простой люд даже не удосуживался делать вид. Каждый пенс - потерянный или
выгаданный, скажем, на покупке мяса, значил для них больше, чем
пропущенное или добавленное слово в Евангелии. Видеть такое Меллорсу было
невыносимо.
понял, сколь тщетны все надежды разрешить споры о заработной плате. (Лишь
смерть способна разрубить этот гордиев узел.) А в жизни оставалось лишь
махнуть рукой на деньги.
по-иному станешь относиться. Такие люди мало-помалу все свои интересы
сосредотачивали на деньгах. Их тяга к деньгам раковой опухолью заполняла
ум и душу, пожирая без разбора как имущих, так и бедняков! А он отказался
подчиниться этой тяге.
Увы.
растить фазанов, чтобы в одно прекрасное утро после завтрака их
перестреляли толстопузые люди. И прахом, прахом идет труд...