Чтение 40–й страницы книги ~Сыновья и любовники~

увидела, что волосы у него на лбу влажные от спешки, увидела, что он
обижен и по обыкновению сердито хмурится.

- Наверно, она уж очень обворожительна, то-то ты не мог с ней
расстаться, в такой поздний час тащился за нею восемь миль.

Он разрывался между еще не рассеявшимися чарами прогулки с Мириам и
сознанием, что мать волнуется. Решил было молчать, не отвечать ни слова.
Но не смог ожесточиться в сердце своем и пренебречь матерью.

- Я и правда люблю с ней разговаривать, - с досадой ответил он.

- А больше тебе разговаривать не с кем?

- Гулял бы я с Эдгаром, ты бы слова не сказала.

- Сказала бы, и ты это знаешь. Знаешь, что с кем бы ты ни пошел, я
скажу - после того, как ты ездил в Ноттингем, в такой поздний час это для
тебя слишком далеко. И потом, - в голосе ее вдруг вспыхнули гнев и
презренье, - это отвратительно... ухаживанья парней и девиц.

- Никакое это не ухаживанье! - крикнул Пол.

- Не знаю, как еще ты это называешь.

- Не ухаживанье это! Думаешь, мы крутим любовь и все такое? Мы просто
разговариваем.

- Невесть до какого часу и в какой дали, - съязвила она в ответ.

Сердито, рывком Пол схватился расшнуровывать башмаки.

- Отчего ты так злишься? - спросил он. - Просто ты ее невзлюбила.

- Вовсе не невзлюбила. Просто мне не нравится, когда дети увиваются
друг за другом, и никогда не нравилось.

- Но ты же не против, когда Энни уходит с Джимом Ингером.

- Они разумнее вас обоих.

- Почему?

- Наша Энни не из этих, кто себе на уме.

Пол не понял, что она имела в виду. Но лицо у матери было усталое.
После смерти Уильяма она так и не оправилась, и глаза стали болеть.

- Знаешь, - сказал он, - на природе так славно. Мистер Слит справлялся
о тебе. Сказал, он по тебе соскучился. Тебе немножко лучше?

- Мне надо было уже давным-давно лежать в постели, - ответила она.

- Да что ты, мама, сама знаешь, ты бы не легла раньше четверти
одиннадцатого.

- Еще как легла бы!

- Ну, мамочка, когда ты мной недовольна, ты чего только не наговоришь!

Он поцеловал ее в лоб, так хорошо знакомый: глубокие морщины меж
бровей, зачесанные назад красивые седеющие волосы, что гордо обрамляют
виски. Поцеловав мать, он не сразу снял руку с ее плеча. Потом медленно
пошел ложиться. Он уже не помнил про Мириам, видел только зачесанные
кверху седеющие волосы над высоким лбом матери. Странно, почему она
уязвлена.

При следующей встрече с Мириам он сказал:

- Не давай мне сегодня задерживаться... не поздней, чем до десяти. Моя
мама так из-за этого расстраивается.

Мириам задумчиво опустила голову. Спросила:

- Почему она расстраивается?

- Она говорит, когда мне рано вставать, я не должен возвращаться
поздно.

- Хорошо, - довольно спокойно, лишь чуть насмешливо сказала Мириам.

Пол обиделся. Но опять задержался допоздна.

Ни Пол, ни Мириам не признали бы, что между ними какая-то там любовь.
Для подобной сентиментальности он считал себя слишком здравомыслящим, а
она себя - слишком возвышенной. Оба они взрослели с опозданием, и
психологическое созревание намного отставало даже от физического. Мириам,
как и ее мать, была сверх меры чувствительна. Малейшая вульгарность
отталкивала ее, коробила до боли. Братья были неотесанны, но на язык не
грубы. Дела фермы все мужчины обсуждали вне стен дома. Однако, быть может,
из-за постоянных рождений и зачатий, которые естественны на каждой ферме,
Мириам относилась к этому с особой настороженностью, и малейший намек на
возможность подобных отношений леденил ей кровь, вызывал чуть ли не
отвращенье. Пол перенял это у нее, и их близость была совершенно невинная,
лишенная живых красок жизни. Упомянуть, что кобыла вот-вот ожеребится, и в
мысль не приходило.

В девятнадцать лет Пол зарабатывал всего двадцать шиллингов, но был
счастлив. Занятия живописью шли хорошо, и вообще жилось неплохо. В
Страстную пятницу он затеял прогулку в Хемлок-стоун. Пошли трое его
сверстников, а еще Энни и Артур, Мириам и Джеффри. Артур был учеником
электрика в Ноттингеме, но праздник проводил дома. Морел, как обычно,
спозаранку был на ногах и, посвистывая, пилил во дворе. В семь часов семья
услышала, что он накупил горячих булочек с изображением креста по три
пенни за штуку; он превесело болтал с девочкой, которая их принесла, и
называл ее "милочка". Он отослал нескольких мальчишек, предлагавших еще
булочки, объясняя, что их "обошла" девочка. Потом поднялась миссис Морел,
и семья вразброд потянулась вниз. Какая же это роскошь для каждого вот
так, посреди недели, поваляться в постели и встать поздней обычного. Пол и
Артур до завтрака читали и завтракали, не умывшись, без курток. Еще одна
праздничная роскошь. В комнате тепло. И никаких забот и тревог. В доме
ощущался достаток.

Пока сыновья читали, миссис Морел прошла в сад. Они теперь жили в
другом доме, старом, недалеко от их прежнего на Скарджил-стрит, откуда
съехали вскоре после смерти Уильяма. И тотчас из сада раздался крик:

- Пол, Пол! Иди сюда, смотри!

То был голос матери. Он отбросил книгу и вышел. Сад был длинный,
протянулся до поля. День стоял серый, холодный, со стороны Дербишира дул
резкий ветер. За полем беспорядочно громоздились крыши Бествуда, а над
всем этим возвышалась церковь и шпиль церкви конгрегационалистов. А еще
дальше леса и холмы, до смутно сереющих на горизонте вершин Пеннинских
гор. Пол посмотрел в сад, поискал глазами мать. Вот над молодыми кустами
смородины показалась ее голова.

- Иди сюда! - позвала она.

- Зачем? - отозвался он.

- Подойди, увидишь.

Она пришла посмотреть на почки на кустах смородины. Пол направился к
ней.

- Подумать только, ведь я могла никогда их не увидеть! - сказала она.

Сын подошел. Под забором, на маленькой клумбе, Перепутались жалкие
листочки, какие всегда тянутся из молодых луковиц, и тут же цвели три
пролески. Миссис Морел показала Полу на густо-синие цветы.

- Ты только посмотри на них! - воскликнула она. - Я глядела на почки
смородины, а потом говорю себе: "Что-то там такое синее, может, пакет от
сахара?", и вот видишь! Пакет от сахара! Три пролески, и такие красавицы!
Но откуда они тут взялись?

- Не знаю, - сказал Пол.

- Но это же просто чудо! Я-то думала, что знаю в этом саду каждую
былинку и каждую сорную травку. А как они хорошо тут пристроились, правда?
Видишь, крыжовенный куст их прикрывает. Ничто их не повредило, не тронуло!

Пол присел на корточки, повернул маленькие синие колокольчики.

- Какой чудесный синий цвет! - сказал он.

- Еще бы! - воскликнула миссис Морел. - Наверно, они родом из
Швейцарии, говорят, там цветы чудесные. Представляешь, каковы они среди
снега! Но откуда они тут взялись? Неужели их занесло ветром?

И тут Пол вспомнил, что высадил однажды в этом месте горсть жалких
луковичек.

- И ничего мне не сказал.

- Нет, я думал, подожду, может, расцветут.

- Вот видишь, что получилось! Вдруг бы я их не заметила. И ведь у меня
в саду никогда в жизни не росла пролеска.

Миссис Морел была в восторге, просто ликовала. Сад всегда дарил ей
радость. Пол был счастлив за мать, наконец-то она живет в доме, где сад
протянулся до самого поля. Каждое утро, после завтрака, она выходила и с
удовольствием там бродила. Она и вправду знала там каждую былинку и каждую
сорную травку.

Все готовы были отправиться на прогулку. Запаслись едой, и веселая,
радостная компания двинулась в путь. У мельницы они перегнулись через
стену, с одного конца желоба, по которому мчался поток, бросили в воду
листок бумаги и увидели, как его вынесло с другого конца. На станции
Эллинг они постояли на пешеходном мостике, перекинутом через пути,
полюбовались холодным мерцаньем металла.

- Вы бы видели, как в половине шестого здесь проносится Летучий
шотландец! - сказал Леонард, у которого отец был стрелочником. - Ого, как
трубит!

И все посмотрели на рельсы - в сторону Лондона, потом в сторону
Шотландии, и всех словно коснулось дыхание этих двух сказочных краев.

В Илкестоне перед пивными толпились углекопы, в ожидании когда
откроются двери. Тут повсюду царили безделье и праздность. Над
Стентон-гейтским литейным цехом вспыхивало пламя. Что ни попадалось на
глаза, вызывало в компании Пола споры и разговоры. В Трауэлле они
вернулись из графства Дербишир в Ноттингемшир. К Хемлок-стоуну подошли в
час обеда. На поле полно было народу из Ноттингема и Илкестона.

Они ожидали увидеть древний и величественный памятник. А оказалось,
просто кривой и кособокий обломок скалы, что-то вроде гнилого гриба,
одиноко торчит на краю поля. Леонард и Дик сразу принялись вырезать на
старом красном песчанике свои инициалы "Л.У." и "Р.П.", но Пол удержался,
он читал в газете язвительные замечания о любителях вырезать свои имена,
не умеющих найти иной путь в бессмертие. Потом вся мужская часть компании
полезла на скалу, чтобы сверху обозреть окрестности.

Внизу, на поле, повсюду закусывали или веселились фабричные парни и
девушки. Дальше виден был сад старого поместья. Его окружала живая
изгородь из тиса, по краям газона густо росли желтые крокусы.