Антон Семенович Макаренко

ВОСЬМИТОМНИК

т. 3
М. 1983.

П Е Д А Г О Г И Ч Е С К А Я П О Э М А

С преданностью и любовью

нашему шефу, другу и учителю

М а к с и м у Г о р ь к о м у

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Разговор с завгубнаробразом

В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом#1 вызвал меня к себе и
сказал:

- Вот что, брат, я слышал, ты там ругаешься сильно... вот что твоей
трудовой школе#2 дали это самое... губсовнархоз...

- Да как же не ругаться? Тут не только заругаешься - взвоешь: какая там
трудовая школа? Накурено, грязно! Разве это похоже на школу?

- Да... Для тебя бы это самое: построить новое здание, новые парты
поставить, ты бы тогда занимался. Нев зданиях, брат, едло, важно нового
человека воспитать, а вы, педагоги, саботируете все: здание не такое, и
столы не такие. Нету у вас этого самого вот... огня, знаешь, такого -
революционного. Штаны у вас навыпуск!

- У меня как раз не навыпуск.

- Ну, у тебя не навыпуск... Интеллигенты паршивые!.. Вот ищу, ищу, тут
такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек - по улице
пройти нельзя, и по квартирам лазят. Мне говорят: это ваше дело,
наробразовское... Ну?

- А что - "ну"?

- Да вот это самое: никто не хочет, кому ни говорю - руками и ногами,
зарежут, говорят. Вам бы это кабинетик, книжечки... Очки вон надел...

Я рассмеялся:

- Смотрите, уже и очки помешали!

- Я ж и говорю, вам бы все читать, а если вам живого человека дают, так
вы, это самое, зарежет меня живой человек. Интеллигенты!

Завгубнаробразом сердито покалывал меня маленькими черными глазами и
из-под ницшевских усов изрыгал хулу на всю нашу педагогическую братию. Но
ведь он был неправ, этот завгубнаробразом.

- Вот послушайте меня...

- Ну, что "послушайте"? Ну, что ты можешь такого сказать? Скажешь: вот
если бы это самое... как в Америке! Я недавно по этому случаю книжонку
прочитал, - подсунули. Реформаторы... или как там, стой! Ага!
Реформаториумы#3. Ну, так этого у нас еще нет.

ПРИМЕЧАНИЕ 3 с.499. Реформаториумы - учреждения для
перевоспитания несовершеннолетних правонарушителей в некоторых
кап странах; детские тюрьмы.

- Нет, вы послушайте меня.

- Ну, слушаю.

- Ведь и до революции с этими босяками справлялись. Были колонии
малолетних преступников...

- Это не то, знаешь... До революции это не то.

- Правильно. Значит, нужно нового человека по-новому делать.

- По-новому, это ты верно.

- А никто не знает - как.

- И ты не знаешь?

- И я не знаю.

- А вот у меня это самое... есть такие в губнаробразе, которые знают...

- А за дело браться не хотят.

- Не хотят, сволочи, это ты верно.

- А если я возьмусь, так они меня со света сживут. Что бы я ни сделал,
они скажут: не так.

- Скажут стервы, это ты верно.

- А вы им поверите, а не мне.

- Не поверю им, скажу: было б самим браться!

- Ну а если я и в самом деле напутаю?

Завгубнаробразом стукнул кулаком по столу:

- Да что ты мне: напутаю, напутаю! Ну, и напутаешь! Чего ты от меня
хочешь? Что я не понимаю, что ли? Путай, а нужно дело делать. Там будет
видно. Самое главное, это самое... не какая-нибудь там колония малолетних
преступников, а, понимаешь, социальное воспитание... Нам нужен такой
человек вот... наш человек! Ты его сделай. Все равно, всем учиться нужно.
И ты будешь учиться. Это хорошо, что ты в глаза сказал: не знаю. Ну и
хорошо.

- А место есть? Здания все-таки нужны.

- Есть, брат. Шикарное место. Как раз там и была колония малолетних
преступников. Недалеко - верст шесть. Хорошо там: лес, поле, коров
разведешь...

- А люди?

- А людей я тебе сейчас из кармана выну. Может, тебе еще и автомобиль
дать?

- Деньги?..

- Деньги есть. Вот получи.

Он из ящика стола достал пачку.

- Сто пятьдесят миллионов. Это тебе на всякую организацию. ремонт там,
мебелишка какая нужна...

- И на коров?

- С коровами подождешь, там стекол нет. А на год смету составишь.

- Неловко так, посмотреть бы не мешало раньше.

- Я уже смотрел... что ж, ты лучше меня увидишь? Поезжай - и все.

- Ну, добре, - сказал я с облегчением, потому что в тот момент ничего
страшнее комнат губсовнархоза для меня не было.

- Вот это молодец! - сказал завгубнаробразом. - Действуй! Дело святое!

2. Бесславное начало колонии имени Горького

В шести километрах от Полтавы на песчаных холмах - гектаров двести
соснового леса, а по краю леса - большак на харьков, скучно поблескивающий
чистеньким былужником.

В лесу поляна, гектаров в сорок. В одном из ее углов поставлено пять
геометрически правильных кирпичных коробок, составляющих все вместе
правильный четырехугольник. Это и есть новая колония для правонарушителей.

Песчаная площадка двора спускается в широкую лесную прогалину, к
камышам небольшого озера, на другом берегу которого плетни и хаты
кулацкого хутора. Далеко за хутором нарисован не небе ряд старых берез,
еще две-три соломенные крыши. Вот и все.

До революции здесь была колония малолетних преступников. В 1917 году
она разбежалась, оставив после себя очень мало педагогических следов. Судя
по этим следам, сохранившимся в истрепанных журналах-дневниках, главными
педагогами в колонии были дядьки, вероятно, отставные унтер-офицеры, на
обязанности которых было следить за каждым шагом воспитанников как во
время работы, так и во время отдыха, а ночью спать рядом с ними, в
соседней комнате. По рассказам соседей-крестьян можно было судить, что
педагогика дядек не отличалась особой сложностью. Внешним ее выражением
был такой простой снаряд, как палка.

Материальные следы старой колонии были еще незначительнее. Ближайшие
соседи колонии перевезли и перенесли в собственные хранилища, называемые
коморами и клунями, все то, что могло быть выражено в материальных
единицах: мастерские, кладовые, мебель. Между всяким добром был вывезен
даже фруктовый сад. Впрочем, во всей этой истории не было ничего,
напоминающего вандалов. Сад был не вырублен, а выкопан и где-то вновь
насажен, стекла в домах не разбиты, а аккуратно вынуты, двери не высажены
гневным топором, а по-хозяйски сняты с петель, печи разобраны
по-кирпичику. Только буфетный шкаф в бывшей квартире директора остался на
месте.

- Почему шкаф остался? - спросил я соседа, Луку Семеновича Верхолу,
пришедшего с хутора поглядеть на новых хозяев.

- Так что, значится, можно сказать, что шкафчик етой нашим людям без
надобности. Разобрать его, - сами ж видите, что с него? А в хату, можно
сказать, в хату он не войдет - и по высокости, и поперек себя тоже...

В сараях по углам было свалено много всякого лома, но дельных предметов
не было. По свежим следам мне удалось возвратить кое-какие ценности,
утащенные в самые последние дни. Это были: рядовая старенькая сеялка,
восемь столярных верстаков, еле на ногах державшихся, конь - мерин,
когда-то бывший кигизом, - в возрасте тридцати лет и медный колокол.

В колонии я уже застал завхоза Калину Ивановича. Он встретил меня
вопросом:

- Вы будете заведующий педагогической частью?

Скоро я установил, что Калина Иванович выражается с украинским
проносом, хотя принципиально украинского языка не признавал. В его словаре
было много украинских слов, и "г" он произносил всегда на южный манер. Но
в слове "педагогический" он почему-то так нажимал на литературное
великорусское "г", что у него получалось, пожалуй, даже чересчур сильно.