Чтение 117–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

и говорит: я тебе сказал, так и делай, да... А еще говорит: если будешь
волынить... и хлопцы тоже... Ой, спальни какие, ой-ой-ой, и хлопцы
говорят: нельзя терпеть, а Коваль говорит - с вами посоветуется...

- Я понимаю, что говорят хлопцы и что говорит Коваль, но никак не
пойму, чего ты от меня хочешь?

Синенький застыдился:

- Я ничего не хочу... А только Лапоть говорит...

- Ну?

- А Коваль говорит: посоветуемся...

- Что именно говорит Лапоть? Это очень важно, товарищ Синенький.

Синенькому так понравился мой вопрос, что он даже не расслышгал его:

- А?

- Что сказал Лапоть?

- Ага... Он сказал: давай сигнал на сбор.

- Вот это и нужно было сказать с самого начала.

- Так я ж говорил вам...

Товарищ Зоя взяла двумя пальцами румяные щеки Синенького и обратила его
губы в маленький розовый бантик:

- Какой прелестный ребенок!

Синенький вырвался из ласковых рук Зои, вытер рукавом рубашки рот и
обиженно закосил на Зою:

- Ребенок... Смотри ты!.. А если бы я так сделал?.. И вовсе не
ребенок... А колонист вовсе.

Халабуда легко поднял Синенького на руки вместе с его трубой.

- Хорошо сказал, честное слово, хорошо, а все-таки ты поросенок.

Синенький с удовольствием принял предложенную ему партию и против
поросенка не заявил протеста. Зоя и это отметила:

- Кажется, звание поросенка у них наиболее почетное.

- Да брось! - сказал недовольно Халабуда и опустил Синенького на землю.

Собирался разгореться какой-то спор, но пришел Коваль, а за Ковалем и
Лапоть.

Коваль по-деревенски стеснялся начальства и моргал из-за плеча Брегель,
предлагая мне отойти в сторонку и поговорить. Лапоть начальства не
стеснялся:

- Он, понимаете, думал, Коваль, что для него здесь пуховые перины
приготовлены. А я считаю - ничего не нужно откладывать. Сейчас собрание, и
прочитаем им нашу декларацию.

Коваль покраснел от необходимости говорить при начальстве, да еще при
"бабском", но от изложения своей точки зрения не отказался:

- На что мне твои перины, и не говори глупостей! А только - чи заставим
мы их подчиниться нашей декларации? И как ты его заставишь? Чи за комир
(воротник) его брать, чи за груды?

Коваль опасливо глянул на Брегель, но настоящая опасность грозила с
другой стороны:

- Как это: за груды? - тревожно спросила товарищ Зоя.

- Да нет, это ж только так говорится, еще больше покраснел Коваль. - На
что мне ихние груды, хай им! Я завтра пойду в горком, нехай меня завтра
на село посылает...

- А вот вы сказали: "мы заставим". Как это вы хотите заставить?

Коваль от озлобления сразу потерял уважение к начальству и даже
ударился в другую сторону:

- Та ну его к... Якого черта! Чи тут работа, чи теревени (болтовня)
бабськи... К чертову дьяволу!..

И быстро ушел к клубу, пыльными сапогами выворачивая из куряжской почвы
остатки монастарских кирпичных тротуаров.

Лапоть развел руками перед Зоей:

- Я вам это могу обьяснить, как заставить. Заставить - это значит...
ну, значит, заставить, тай годи!

- Видишь, видишь? - подпрыгнула товарищ Зоя перед Брегель. - Ну, что ты
теперь скажешь?

- Синенький, играй сбор, - приказал я.

Синенький вырвал сигналку из рк Халабуды, задрал ее к крестам собора и
разорвал тишину отчетливым, задорно-тревожным стакатто. Товарищ Зоя
приложила руки к ушам:

- Господи, трубы эти!.. Командиры!.. Казарама!..

- Ничего, - сказал Лапоть, - зато видите, вы уже поняли, в чем дело.

- Звонок гораздо лучше, - мягко возразила Брегель.

- Ну что вы: звонок! Звонок - дурень, он всегда одно и то же кричит. А
это разумный сигнал: общий сбор. А есть еще "сбор командиров", "спать", а
есть еще тревога. Ого! Если вот Ванька затрубит тревогу, так и покойник на
пожар выскочит, и вы побежите.

Из-за углов флигелей, сараев, из-за монастырских стен показались группы
колонистов, направлящиеся к клубу. Малыши часто срывались на бег, но их
немедленно тормощили разные случайные впечатления. Горьковцы и куряжане
уже смешались и вели какие-то беседы, по всем признакам имевшие характер
нравоучения. Большинство куряжан все же держалось в стороне.

В пустом прохладном клубе стали все тесной толпой, но белые сорочки
горьковцев отделились ближе к алтарному возвышению, и я заметил, что
это делалось по указанию Таранца, на всякий случай концентрировавшего
силы.

Бросалась в глаза малочисленность ударного кулака горьковцев. На
четыреста человек собрания их было десятков пять: второй, третий и десятый
отряды возились с устройством скота, да у Осадчего на Рыжове осталось
человек двадцать, не считая рабфаковцев. Кроме того, наши девочки в счет
не шли. Их очень ласково, почти трогательно, с поцелуями и причитаниями
приняли куряжские девчата и разместили в своей спальне, которую недаром
Оля Ланова с таким увлечением приводила в порядок.

Перед тем как открыть собрание, Жорка Волков спросил у меня шепотом:

- Значит, действовать прямо?

- Действуй прямо, - ответил я.

Жорка вышел на алтарное возвышение и приготовился читать то, что мы все
шутя называли декларацией. Это было постановление комсомольской
организации горьковцев, постановление, в которое Жорка, Волохов, Кудлатый,
Жевелий и Горьковский вложили пропасть инициативы, остроумия, широкого
русского размаха и скрупулезной арифметики, прибавив к этому умеренную
дозу нашего горьковского перца, хорошей товарищеской любви и любовной
творческой жестокости.

"Декларация" считалась до тех пор секретным документом, хотя в
обсуждении ее принимали участие очень многие - она обсуждалась несколько
раз на совещании членов бюро в Куряже, а во время моей поездки в колонию
была еще раз просмотрена и проверена с Ковалем и комсомольским активом.

Жорка сказал небольшое вступительное слово:

- Товарищи колонисты, будем говорить прямо: черт его знает, с чего
начинать! Но вот я вам прочитаю постановление ячейки комсомола, и вы сразу
увидите, с чего начинать и как оно все пойдет. Сейчас ты не работаешь и не
комсомолец, и не пионер, черте-шо, сидишь в грязи, и что ты такое сть
в самом деле? С какой точки тебя можно рассматривать? Прямо с такой точки:
ты есть продовольственная база для вшей, для клопов, тараканов, блох и
всякой сволочи.

- А мы виноваты, что ли! - крикнул#35 кто-то.

- А как же, конечно, виноваты, - немедленно отозвался Жорка. - Вы
виноваты, и здорово виноваты. Какое вы имеете право расти дармоедами, и
занудами, и сявками? Не имеете права. Не имеете права, и все! И грязь у
вас в то же время. Какой же человек имеет право жить в такой грязи? Мы
свиней каждую неделю с мылом моем, надо вам посмотреть. Вы думаете,
какая-нибудь свинья не хочет мыться или говорит: "Пошли вы вон от меня с
вашим "мылом"? Ничего подобного: кланяется и говорит: "Спасибо". А у
вас мыла нет два месяцп...

- Так не давали, - сказал с горькой обидой кто-то из толпы.

Круглое лицо Жорки, еще не потерявшее синих следов ночной встречи с
классовым врагом, нахмурилось и поострело.

- А кто тебе должен давать? Здесь ты хозяин. Ты сам должен считать, как
и что.

- А у вас кто хозяин? Может, Макаренко? - спросил кто-то и спрятался в
толпе.

Головы повернулись в сторону вопроса, но только круги таких же движений
ходили на том месте, и несколько лиц в центре довольно ухмылялись.

Жорка широко улыбнулся:

- Вот дурачье! Антону Семеновичу мы доверяем, потому что он наш, и мы
действуем вместе. А это здоровый дурень у вас спросил. А только пусть он
не беспокоится, мы и таких дурней научим, а то, понимаете, сидит и смотрит
по сторонам: где ж мой хозяин?

В клубе грохнули хохотом: очень удачно Жорка сделал глупую морду
растяпы, ищущего хозяина.

Жорка продолжал:

- В советской стране хозяин есть пролетарий и рабочий. А вы тут сидели
на казенных харчах, гадили под себя, а политической сознательности у вас,
как у петуха.

Я уже начинаю беспокоиться: не слишком ли Жорка дразнит куряжан, не
мешало бы поласковее. И в этот же момент тот же неуловимый голос
крикнул:

- Посмотрим, как вы гадить будете!

По клубу прошла волна сдержанного, вредного смеха и довольных,
понимающих улыбок.

- Можешь свободно смотреть, - серьезно-приветливо сказал Жорка. Я тебе
могу даже кресло возле уборной поставить, сиди себе и смотри. И даже очень
будет для тебя полезно, а то и на двор ходить не умеешь. Это все-таки
хоть и маленькая квалификация, а знать каждому нужно.

Хоть и краснели куряжане, а не могли отказаться от смеха, держались
друг за друга и пошатывались от удовольствия. Девочки пищали, отвернувшись