Хлопцы косили глазами на Лаптя и невольно подражали его живой, горячей
мимике, в которой Лапоть умел отразить все человеческие идеи. А когда мы
пели:
Лапоть выразительно показал на наших трубачей, вливающих в наше пение
серебрянные голоса корнетов.
направлению к кухонному окну:
тарелке!
Белухин ответил им, осклабясь в шутке, сдержанно расттавленным тенором:
честное слово! А сейчас лопайте борщ!
неожиданно увидел открытые глаза Джуринской. Она стояла в дверях
столовой, и из-за ее плеча выглядывала улыбающаяся физиономия Юрьева. Я
поспешил к ним.
линий остриженных голов, белых плеч и дружеских улыбок.
задрожали губы. - Это все ваши? А эти... где? Да рассказывайте, что здесь
у вас происходит?
называется преображением. А впрочем... это все наши.
об этой работе#34 говорить словами восторга.
работ тяжелых, неприятных, неинтересных, многие работы требуют большего
терпения, привычки преодолевать болевые угнетающие ощущения в организме;
очень многие работы только потому и возможны, что человек привык страдать
и терпеть#35.
научились давно, но мотивации этого преодоления нас теперь не всегда
удовлетворяют. Снисходя к слабости человеческой природы, мы терпим и
теперь некоторые мотивы личного удовлетворения, мотивы собственного
благополучия, но мы неизменно стремимся воспитывать широкие мотивации
коллективного интереса. Однако многие проблемы в области этого вопроса
очень запутаны, и в Куряже приходилось решать их почти без помощи со
стороны.
механику человеческого усилия, укажет, какое место принадлежит в нем воле,
самолюбию, стыду, внушаемости, подаражанию, страху, соревнованию и как все
это комбинируется с явлениями чистого сознания, убежденности, разума. Мой
опыт, между прочим, решительно утверждает, что расстояние между элементами
чистого сознания и прямыми мускульными расходами довольно значительно и
что совершенно необходима некоторая цепь связующих более простых и более
материальных элементов#36.
сознании. Куряжская толпа была в течение одного дня приведена к
уверенности, что приехавшие отряды привезли ей лучшую жизнь, что к
куряжанам прибыли люди с опытом и помощью, что нужно идти дальше с этими
людьми. здесь решающими не были даже соображения выгоды, здесь
происходило, конечно, коллективное внушение, здесь решали не расчеты, а
глаза, уши, голоса и смех. Все же в результате первого дня куряжане
безоглядно захотели стать членами горьковского коллектива хотя бы уже и
потому, что это был коллектив, еще не испробованная сладость в их жизни.
мало. На другой же день это обнаружилось во всей своей сложности. Еще с
вечера были составлены сводные отряды на разные работы, намечен-
ные в декларации комсомола, почти ко всем сводным были прикреплены
воспитатели или старшие горьковцы, настроение у куряжан с самого утра было
прекрасное, и все-таки к обеду выяснилось, что работают очень плохо. После
обеда многие уже не вышли на работу, где-то попрятались, часть по привычке
потянулась в город и на Рыжов. Я сам обошел все сводные отряды - картина
была везде одинакова. Вкрапления горьковцев казались везде очень
незначительными, преобладание куряжан бросалось в глаза, и нужно было
опасаться, что начнет преобладать и стиль их работы, тем более что среди
горьковцев было очень много новеньких, да и некоторые старики,
растворившись в куряжской пресной жидкости, грозили просто исчезнуть, как
активная сила.
красиво действуют в сложившемся коллективе, было опасно. Нарушителей было
очень много, возиться с ними было делом сложным, требующим много времени,
и неэффективным, ибо всякая мера взыскания только тогда производит
полезное действие, когда она выталкивает человека из общих рядов и
поддерживается несомненным приговором общественного мнения. Кроме того,
внешние меры слабее всего действуют в области организации мускульного
усилия.
привыкли к трудовому усилию, не имеют "ухватки", не умеют работать, у них
нет привычки равняться по трудовому усилию товарищей, нет той трудовой
гордости, которая всегда отличает коллективиста; все это не может
сложиться в один день, для этого нужно время. К сожалению, я не мог
ухватиться за такое утешение. В этом пункте давал себя знать уже известный
мне закон: в педагогическом явлении нет простых зависимостей, здесь менее
всего возможна силлогистическая формула, дедуктивный короткий бросок.
усилия грозило выработать общий стиль работы, выраженный в самых средних
формах, и ликвидировать пружинную, быструю и точную ухватку горьковцев.
между тем это самый существенный, самый важный отдел коллективного
воспитания. Стиль - самая нежная и скоропортящаяся штука. За ним нужно
ухаживать, ежедневно следить, он требует такой же придирчивой заботы, как
цветник. Стиль создается очень медленно, потому что он немыслим без
накопления, традиций, то есть положений и привычек, принимаемых уже не
чистым сознанием, а сознательным уважением к опыту старших поколений, к
великому авторитету целого коллектива, живущего во времени. Неудача многих
детских учреждений происходила оттого, что у них не выработался стиль и не
сложились привычки и традиции, а если они и начинали складываться,
переменные инспектора наробразов регулярно разрушали их, побуждаемые к
этому, впрочем, самыми похвальными соображениями. Благодаря этому
соцвосовские "ребенки" всегда жили без единого намека на какую бы то ни
было преемственность не только "вековую", но даже годовалую.
доверчивые отношения к ребятам. Но этого было мало. Для настоящей
победы от меня требовалась теперь педагогическая техника. В области этой
техники я был так же одинок, как и в 1920 году, хотя уже не был так
юмористически неграмотен. Одиночество это было одиночеством в особом
смысле. И в воспитательском, и в ребячьем коллективе у меня уже были
солидные кадры помощников; располагая ими, я мог смело идти на самые
сложные операции. Но все это было на земле.
педагогическая техника в области собственно воспитания считалась ересью.
состава газом, название которому даже не успели придумать. Впрочем, это
была все та же старомодная душа, над которой упражнялись еще апостолы.
Предполагалось (рабочяя гипотеза), что газ этот обладает способностью
саморазвития, не нужно только ему мешать. Об этом было написано много
книг, но все они повторяли, в сущности, изречения Руссо:
благоговения и предупредительности перед природой из вышеуказанного газа
обязательно должна вырасти коммунистическая личность. На самом деле в
условиях чистой природы вырастало только то, что естественно могло
вырасти, то есть обыкновенный полевой бурьян, но это никого не смущало -
для небожителей были дороги принципы и идеи. Мои указания на практическое
несоответствие получаемого бурьяна заданным проектам коммунистической
личности называли делячеством, а если хотели подчеркнуть мою настоящую
сущность, говорили:
слова, часто встречающиеся у Ленина: "сознательная дисциплина". Для
всякого здравомыслящего человека в этих словах заключается простая,
понятная и практически необходимая мысль: дисциплина должна сопровождаться
пониманием ее необходимости, полезности, обязательности, ее классового
значения. В педагогической теории это выходило иначе: дисциплина должна
вырастать не из социального опыта, не из практического товарищеского
коллективного действия, а из чисто сознания, из голой интеллектуальной
убежденности, из пара души, из идей. Потом теоретики пошли дальше и
решили, что "сознательная дисциплина" никуда не годится, если она
возникает вследствие влияния старших. Это уже не дисциплина по-настоящему
сознательная, а натаскивание и, в сущности, насилие над паром души. Нужне
не сознательная дисциплина, а "самодисциплина". Точно так же не нужна и
Самойлова Елена
Березин Федор
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Трубников Александр