Чтение 66–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

Чобот непременно ее встречал и хмуро усаживался с нею на какой-нибудь
скамье, нисколько не смущая ее своей хмуростью и ничего не изменяя в ее
внутреннем мире; я сомневался в том, что этот ребенок может полюбить
Чобота, но хлопцы возражали мне хором:

- Кто? Наташа? Да она за Чобота в огонь и в воду, даже и не задумается.

В это время у нас, собственно говоря, вовсе не было свободы заниматься
романами. Наступили те дни, когда солнце принимается за обычный штурм,

работая по восемнадцати часов в сутки. Подражая ему, и Шере наваливал на
нас столько работы, что мы только молча отдувались, вспоминали не без
горечи, что еще осенью с большим энтузиазмом утвердили на общем собрании
его посевной план. Официально у Шере считалось шестиполье, но на деле
выходило гораздо более сложное. Шере почти не сеял зерновых. На черном
паре у него было гектаров семь озимой пшеницы, в сторонке спрятались
небольшие нивы овса и ячменя, да для опыта на небольшом клочке завел он
какую-то невиданную рожь, предсказывая, что ни один селянин никогда не
угадает, что это рожь, "а будет только мекать".

Пока что мекали не сеялне, а мы. Картофель, бураки, баштаны, капуста,
целая плантация гороха - и все это разных сортов, в которых трудно было
разобраться. Говорили при этом хлопцы, что Шере на полях развел настоящую
контрреволюцию:

- То у него король, а то царь, а то королева.

Действительно разграничив все участки идеальными прямыми межами и
изгородями, Шере везде поставил на деревянных столбиках фанерные плакатики
и на каждом написал, что посеяно и сколько. Колонисты, - вероятно, те
которые охраняли посевы от ворон, - однажды утром поставили рядом свои
надписи и очень обидели Шере таким поступком. Он потребовал срочного
совета командиров и непривычно для нас кричал:

- Что это за насмешки, что это за глупости? Я так называю сорта, как
они у всех называются. Если принято называть этот сорт "Королем
андалузским", так он и называется во всем мире - не могу я придумать свое
название. А это - хулиганство! Для чего выставили: генерал Буряк,
полковник Горох? А это что: капитаны Кавуны и поручики Помидорчики?

Командиры улыбались, не зная как им быть со всей этой камарильей.
Спрашивали по-деловому:

- Так кто же это такое свинство устроил? То булы короли, а то сталы
просто капитаны, черт зна що...

Хлопцы не могли удержаться от улыбок, хотя и побаивались Шере.

Силантий понимал напряженность конфликта и старался умерить его:

- Видишь, какая история: такой король, которого можно, здесь это,
коровам кушать, так он не страшный, пускай остается королем.

И Калина Иванович стоял на стороне Шере:

- По какому случаю шум поднявся? Вам хочется показать, что вы вот какие
револююционеры, с королями воевать кортит#12, головы резать паразитам? Так
почему вы так беспокоитесь? Ось дадим вам по ножу и будете резать, аж пот
с вас градом.

Колонисты знали, что такое "гичку резать", и встретили заявление Калины
Ивановича с глубоким удовлетворением. На том дело о контрреволюции на
наших полях и прекратилось; а когда Шере высадил из оранжереи против
белого дома двести кустов роз и поставил надписи: "Снежная королева", ни
один колонист не заявил протеста. Карабанов только сказал:

- Королева так королева, черт с нею, абы пахла.

Больше всего мучили нас бураки. По совести говоря, это отвратительная
культура: ее только сеять легко, а потом начинаются настоящие истерики. Не
успела она вылезти из земли, а вылазит она медленно и вяло, уже нужно ее
полоть. Первая полка бурака - это драма. Молодой бурак для новичка ничем
не отличается от сорняка, поэтому Шере на эту полку требовал старших
колонистов, а старшие говорили:

- Ну что ты скажешь - бураки полоть? Та неужели мы свое не отпололи?

Кончили первую полку, вторую мечтают все побывать на капусте, на
горохе, а уже и сенокосом пахнет - смотришь, в воскресной заявке Шере
скромно написано: "На прорывку бурака - сорок человек".

Вершнев, секретарь совета, с возмущением читает про себя эту наглую
строчку и стучит кулаком по столу:

- Да что это такое: опять бурак? Да когда он кончится, черт
проклятый!.. Вы, может, по ошибке старую заявку дали?

- Новая заявка, - спокойно говорит Шере. - Сорок человек, и, пожайлуста,
старших.

На совете сидит Мария Кондратьевна, живущая на даче в соседней с нами
хате, ямочки на ее щеках игриво посматривают на возмущенных колонистов.

- Какие вы ленивые мальчики! А в борще бурак любите, правда?

Семен наклоняет голову и выразительно декламирует:

- Во-первых, бурак кормовой, хай вин сказыться! Во-вторых, пойдемте с
нами на прорывку. Если вы сделаете нам одолжение и проработаете хотя бы
один день, так тому и быть, собираю сводотряд и работаю на бураке, аж пока
и в бурты его, дьявола, не похороним.

В поисках сочувствия Мария Кондратьевна улыбается мне и кивает на
колонистов:

- Какие! Какие!..

Мария Кондратьевна в отпуску, поэтому и днем ее можно встретить в
колонии. Но днем в колонии скучно, только на обед приходят ребята, черные,
пыльные, загоревшие. Бросив сапки в углу Кудлатого, они, как конница
Буденного, галопом слетают с крутого берега, развязывая на ходу завязки
трусиков, и Коломак закипает в горячем ключе из их тел,
криков, игры и всяких выдумок. Девчата пищат в кустах на берегу:

- Ну, довольно вам, уходите уже! Хлопцы, а хлопцы, ну уходите, уже наше
время.

Дежурный с озабоченным лицом проходит на берег, и хлопцы на мокрые тела
натягивают горячие еще трусики и, поблескивая капельками воды на плечах,
собираются к столам, поставленным вокруг фонтана в старом саду. Здесь их
давно поджидает Мария Кондратьевна - единственное существо в колонии,
сохранившее белую человеческую кожу и невыгоревшие локоны. Поэтому она в
нашей толпе кажется подчеркнуто холеной, и даже Калина Иванович не может
не отметить это обстоятельство:

- Фигурная женщина, ты знаешь, а даром здесь пропадает. Ты, Антон
Семенович, не смотри на нее теорехтически. Она на тебя поглядаеть, как на
человека, а ты, как грак, ходишь без внимания.

- Как тебе не стыдно! - сказал я Калине Ивановичу. - Не хватает, чтобы
и я романами занялся в колонии.

- Эх ты! - крякнул Калина Иванович по-стариковски, закуривая трубку. -
В жизни ты в дурнях останешься, вот побачишь...

Я не имел времени произвести теоретический и практический анализ
качеств Марии Кондратьевны, - может быть, именно поэтому она все
приглашала меня на чай и очень обижалась на меня, когда я вежливо уверял
ее:

- Честное слово, не люблю чай.

Как-то после обеда, когда разбежались колонисты по работам, задержались
мы с Марией Кондратьевной у столов, и она по-дружески просто сказала мне:

- Слушайте вы, Диоген#13 Семенович! Если вы сегодня не придете ко мне
вечером, я вас буду считать просто невежливым человеком.

- А что у вас? Чай? - спросил я.

- У меня мороженое, понимаете вы, не чай, а мороженое... Специально
для вас делаю.

- Ну хорошо, - сказал я с трудом, - в котором часу приходить на
мороженое?

- В восемь часов.

- Но у меня в половине девятого рапорты командиров.

- Вот еще жертва педагогики... Ну хорошо, приходите в девять.

Но в девять часов, сразу после рапорта, когда я сидел в кабинете и
сокрушался, что нужно идти на мороженое и я не успел побриться, прибежал
Митька Жевелий и крикнул:

- Антон Семенович, скорийше, скорийше!..

- В чем дело?

-Чобота хлопцы привели и Наташку. Этот самый дед, как его... ага, Мусий
Карпович.

- Где они?

- А в саду там...

Я поспешил в сад. В сиреневой аллее на скамейке сидела испуганная
Наташа, окруженная толпой наших девочек и женщин. Хлопцы по всей алее
стояли группами и о чем-то судачили. Карабанов ораторствовал:

И правильно. Жалко, что не убили гадину...

Задоров успокаивал дрожащего, плачущего Чобота:

- Да ничего страшного. Вот Антон придет, все устроит.

Перебивая друг друга, они рассказали мне следущее.

За то, что Наташа не просушила какие-то плахты, забыла, что ли, Мусий
Карпович вздумал ее проучить и успел два раза ударить вожжами. В этот
момент в хату вошел Чобот. Какие действия произвел Чобот, установить было
трудно - Чобот молчал, - но на отчаянный крик Мусия Карповича сбежались
хуторяне и часть колонистов и нашли хозяина в полуразрушенном состоянии,
всего окровавленного, в страхе забившегося в угол. В таком же печальном
состоянии был и один из сыновей Мусия Карповича. Сам Чобот стоял посреди
хаты и "рычав, як собака", по выражению Карабанова. Наташу нашли потом у
кого-то из соседей.

По случаю всех этих событий произошли переговоры между колонистами и
хуторянами. Некоторые признаки указывали, что во время переговоров не
оставлены были без употребления кулаки и другие виды защиты, но ребята об
этом ничего не говорили, а повествовали эпически-трогательно:

- Ну мы ничего такого не делали, оказали это... первую помощь в
несчастных случаях, а Карабанов и говорите Наташе: "Идем, Наташа в
колонию, ты ничего не бойся, найдутся добрые люди, знаешь, в колонии, мы с