Чтение 28–й страницы книги ~Флаги на башнях~

- Да это же Ванюша! Друг!

- Игорь! - со стоном сказал Ваня и точно захлебнулся.

Игорь уже тормошил его:

- Где ты пропал?

Виктолр загремелд возмущенно:

- Чернявин, к порядку! Забыл, что ли?

Игорь повернул к нему лицо, все вспомнил и с разгона, протягивая руки,
обратился к совету:

- Ах, да! Милорды!

Он сказал это слово так горячо, с такой душевной тревогой, с такой
любовью, что все не выдержали, снова засмеялись, но глаза сейчсас смотрели
на Игоря с живым и теплым интересом, и не было уже в них ни капельки
отчужденности.

- Товарищи! Все что хотите! Проножки? Хорошо! Алексей Степанович!
Делайте что хотите! Только примите этого пацана!

- А мухи?

- Черт с ними! Пожалуйста!

Виктор кивнул на старое место:

- Сядь пока, посиди.

30. СЛАВНАЯ, НЕПОБЕДИМАЯ ЧЕТВЕРТАЯ БРИГАДА

Виктор спросил:

- Тебе что нужно?

Ваня осмотрел всех, и ему все понравилось - такой знакомой была длинная
улыбка Игоря, так тепло ощущалось соседство Володи Бегунка и девушки в
красной повязке. Ваня не затруднился с ответом:

- Чего мне нужно? Я, знаете, что? Я буду здесь жить.

- Это еще посмотрим, будешь или нет.

Но Ваня был уверен в своем будущем:

- Буду. Уже целый месяц все сюда иду и иду.

- Ты бекспризорный?

- Нет... я еще не был беспризорным.

- Как тебя зовут?

- Ваня Гальченко.

- Родители у тебя есть?

Ваня на ьэтот вопрос не ответил, а только головой завертел, не
отрываясь от Виктора взглядом.

- Нету, значит, родителей?

- Они... они были, только взяли и уехали.

- Отец и мать? Уехали?

- Нет, не отец и мать.

- Разбери себя. Рассказывай по порядку.

- По порядку? Отец и мать умерли, давно, еще была война, тогда отец
пошел на войну, а мать умерла...

- Значит, родители умерли?

- Одни умерли, а потом были другие. Там... дядя был такой, и он меня
взял, и я жил, а потом он женился, и они уехали.

- Бросили тебя?

- Нет, не бросили. А сказали: пойди на станцию, купи один фунт
баранины. Я пошел и все ходил, а баранины нигде нету. А они взяли и
уехали.

- Ты пришел домой, а их нет?

- Нет. Ничего нет. И родителей нету, и вещей нету. Ничего нету. А там
жил хозяин такой, так он сказал: ищи ветра в поле.

- А потом?

- А потом я сделал ящик и ботинки чистил. И поехал в город.

- Та-ак, - протянул Виктор. - Как скажете, товарищи бригадиры?

Сказал Нестеренко:

- Пацан добрый, да и куда же ему деваться? Надо принять.

Кто-то несмело:

- Но у нас же мест нет?

Володя стоял у дверей:

- Вот я скажу, Торский!

- Говори.

- Мы с ним вместе будем. Вместе! На одной кровати.
Зырянский перед этим долго рассматривал Ваню, а теперь одобрительно
притянул его к себе:

- Правильно, Володька, давайте его в четвертую бригаду.

Игорь встал:

- А я прошу, если можно, в восьмую. Я тоже могу уступить пятьдесят
процентов жилплощади.

Володя обиженно закивал на Игоря головой:

- Смотри ты какой! Ты еще сам новенький! В восьмую! А твой бригадир
молчит! А ты за бригадира?

Виктор на Володьку прикрикнул:

- Володька, это что за разговоры!

Володя отошел к дверям, но на Игоря смотрел сердитым, темным глазом, и
полные губы его шевелились, продолжая что-то шептать, видно, по адресу
Игоря.

Из бригадиров коротко высказывалось несколько человек, каждый не
больше, как в десяти словах:

- Пока еще не разбаловался, нужно взять.

- Мальчишка правильный, видно. Берем.

- Это хорошо. Он еще не познакомился с рапзными там тетями, так из него
человек будет. А нам отгонять его от колонии, рука ни у кого не
повернется.

Клава Каширина недовольно сказала:

- И чего вы все одно и то же? Конечно, нужно принять, а только пускай
Алексей Степанович скажет, как там по правилам выходит.

Ее поддержали, обернулись к Захарову, но Володя Бегунок предупредил
слово заведующего:

- Вот постойте! Вот постойте! Вот я расскажу. Алексей Степанович,
понимте, в прошлом году пришел такой пацан, да этот, как же, Синичка
Гришка, он у тебя в десятой бригаде, Илюша. А его тогда не хотели
принимать. Сказали: места нету и закона такого нету. И не приняли. А он
две недели в лесу жил. И опять пришел. И опять его не приняли. Сказали:
почему такое нахальство, его не принимают, а он в лесу живет. И взяли его
и повезли в город, в спон, еще ты возил, помнишь, Нестеренко?

- Возил, - Нестеренко улыбнулся и покраснел.

- Возил, а он от тебя из трамвая убежал. Помнишь, Нестеренко?

- Да отстань, помню.

- Убежал и начал опять в лесу жить. А потом вы, Алексей Степанович,
взяли и сказали: черт с ним, давайте его возьмем. И еще тогда все
смеялись.

И видно было, что тогда все смеялись, потому что и теперь по лицам
заходили улыбки. А только нашелся голос и против Володькиной сентенции.
Голос принадлежал бригадиру третьей, некрасивому, сумрачному Брацану:

- Много у нас воли дали таким, как Володька. Он трубач, с дежурством
шляется целый день, так теперь уже и речи стал говорить на совете
бригадиров. По-твоему, всех принимать? Ты знаешь, какая у нас колония?

- Знаю... Правонарушительская?

- Такая она и есть.

- И вовсе ничего подобного.

Виктор прекратил прения:

- Довольно вам!

Но Воленко считал, что вопрос поднят важный:

- Нет, Виктор, почему довольно? Брацану нужно ответить.

- Ты ответишь?

- Надо ответить. Брацан давно загибает.

- Чего загибаю?

- Говори, Воленко.

- И скажу. Ты, Брацан, так считаешь: правонарушитель - человек, а все
остальные - шпана. Я не знаю, кто ты такой, правонарушитель или нет, и
знать не хочу. Я знаю, что ты хороший товарищ и комсомолец. Ты что?
Гордишься, что под судом был? В твоей бригаде Голотовский не был под
судом, а я Голотовскому все равно не верю. И вы ему не верите: скоро год,
как в третьей бригаде, а до сих пор не колонист.

Воленко кончил речь, но, видно, Брацана не убедил. Брацан, по-прежнему
сердитый, сидел на своем месте.

- Слово Алексею Степановичу.

- Ты, Филипп, нехорошо сделал, напрасно этот вопрос зацепил.
Правонарушители - это дети, которым прежде всего нужна помощь. Советская
власть так на них и смотрит. И правонарушителям этим гордиться нечем,
разве можно гордиться несчастьем! И вот пришел мальчик. У него тоже
несчастье, и ему тоже нужна помощь.

- А почему нашу колонию приспособили?

- Потому что в колонии прекрасно работаете и прекрасно живете. Теперь в
споне кричат: "Это наша колония!" А если бы наша колония была плохая, так
кричали бы на другое: "Это ваша колония!" А на самом деле эта колония...

Петька Кравчук, стоящий возле дверей, закричал:

- Наша!!

Покрывая общий смех, Виктор возмутился:

- Ну что ты скажешь! Он опять здесь! Вопрос выяснен. Голосую: кто за
то, чтобы принять Ваню Гальченко в четвертую бригаду?

Душа у Вани Гальченко замерла, когда поднялись руки. Только один его
глаз покосился на Брацана, и поразился: Брацан улыбался ему, и лицо у него
было красивое и вовсе не сумрачное.

- Единогласно. Алешка, бери его. Стойте, чего загалдели? С Чернявиным,