Постройка корпусов завода была закончена, и, как всегда это бывает, именно
теперь скопилась такая масса работы, что, казалось, ее невозможно
когда-нибудь переделать. Кое-где стояли на фундаментах станки, другие
станки еще прибывали и прибывали, и ставить их было негде: то фундамент не
готов, то подсыпка не сделана. Колонистский двор, как ни берегли его,
обратился все-таки в хаос. На новых зданиях стоят леса, везде разбросаны
бараки, сараи, остатки досок, щебень, просто обломки кирпича, зияют
известковые ямы, валяются разбитые носилки, куски фанеры, куски рогожи, и
все это присыпано вездесущим строительным прахом, от которого нет спасения
уже и в главном здании.
производство Соломона Давидовича, и вокруг него распостраняется такой же
хаос, только этот хаос умирания.
это в среднем по колонии; правый фланг, девочки, "теснили отступающего в
панике противника" на линиях двадцатых чисел декабря, но все равно завод
Соломона Давидовича умирал. Токарные "козы" выбывали из строя одна за
другой, в машинном отделении деревообделочного цеха было не лучше.
Стадион, заваленный хламом обрезков, бракованных деталей, массой
дополнительной приблудной дряни, представлял настолько отвратительное
зрелище, что Захаров категорически запретил с наступлением холодов
возвращаться на стадион для работы. Раза два на стадионе почему-то
начинались пожары. Их легко тушили, оставались черные пятна обугленных
участков, от этого стадион казался еще печальнее. Соломон Давидович
говорил колонистам:
перенести новый завод, но нельзя переносить еще и пожары! Разве можно для
моего сердца такие нагрузки? С какой стати?
все равно сгорит.
говорить что-нибудь другое?
Давидович! Его все равно нужно подпалить.
моду приходить по вечерам к Захарову и дремать на диване. Захаров
спрашивал его:
не спите? Вежь загореться может и под утро?
загорелся, а Соломон Давидович спозаранку спать лег". А если я лягу и в
двенадцать часов, так это будет прилично, как вы думаете?
зашел к Захарову и сказал:
еще работать в этом самом механическом и на стадионе?
услышали "сбор бригадиров". Никому не пришло в голову, что этот короткий,
из трех звуков сигнал наносит последний удар старому производству Соломона
Давидовича.
бригад перебросить на строительство, чтобы скорее привести в порядок новый
завод и начать на нем работу. Колонисты встретили это предложение овацией.
Воргунов и предожение и овацию выслушал с недоверчивой тревогой,
присматривался к ребятам и задал только один вопрос:
сущность вопроса, а Воргунов смотрел на них и не понимал их недоуменных
взглядов. Соломон Давидович с осуждением пыхнул губами:
так они разберут, к вашему сведению, и все сложат в порядке: лапы
отдельно, копыта отдельно, а рожки и хвости тоже отдельно. Вы можете
спокойно произвести инвентаризацию.
его разбирают? Он же будет кусаться!
черт давно разобраны и сложены в музеях. А леса мы разберем, Петр
Петрович!
посмотрит, как колонисты разберут леса.
Боевая сводка гласила:
годовой план швейного цеха выполнен полностью, девочки после короткого
штурма взяли правые башни города, на башнях развевается Красный флаг СССР.
города. Надеемся, что завтра, несмотря на выходной, наши части левого
фланга и центра вступят также в город".
красный флаг. Это замечательное событие так долго ожидалось, что просто
глазам не верилось, когда оно наступило.
диаграмму: действительно, на башнях стоит маленький, узенький красный флаг
и на нем написано: СССР. И на диаграмме было еще видно, как из города
разбегаются враги: они были совсем не синие, они оказались черненькие,
мелкие, довольно противные. Петр Васильевич Маленький нарисовал их тушью,
и, видно, много времени ушло на эту работу, потому что врагов было очень
много.
порядке. Оркестру и знаменной бригаде быть в распоряжении дежурного
бригадира".
парадных костюмах, их встретили знаменным салютом, а потом поздравляли и
вообще хвалили. Конечно, у девочек не было таких "коз" и такого леса, как
у мальчиков, но все-таки нельзя было отрицать, что они здорово поработали,
и поэтому никто из мальчиков им не завидовал, а, напротив, все радовались
и смотрели на девочек сияющими глазами.
речь. Он гордился тем, что только он один понимал, какая это прелесть -
Оксана! Никто другой не мог так хорошо сказать, как Оксана:
думать, что придут девчата в такую красивую комнату, а сорок хлопцев на
серебрянных трубах заиграют девчатам почет? А сами те хлопцы, которые
играли и которые под знаменем нашим стоят, они вместе с нами, и Соломоном
Давидовичем, и с новым нашим главным инженером Петром Петровичем, и с
другими людьми, и самое главное - с Алексеем Степановичем, и с другими,
которых здесь нет, а которые сейчас на работе, и с учителями нашими, и с
мастерами, и с рабочими - все как один человек послухали, что нам сказала
партия большевистская, и что говорил нам Ленин... И послухали и работали
как герои, и не как наймиты, и сделали сколько тысяч и сотен тысяч столов,
и масленок, и чертежных столов, и трусиков, и ковбоек; сделали и людям
послали на потребу. И вот сейчас мы завоевали для себя и для нашей страны
новый завод, такой завод, который будет делать машинки, будем делать для
Красной Армии, бо Красная Армия теперь должна не только пулями, а и
машинами побивать врагов. И не для одной Красной Армии, а и для
трудящихся. И никто из колонистов, ни один человек не ховался в обозе, как
говорит товарищ Киров, самый первый друг и помощник товарища Сталина, а
только один, может быть, гад и до сегодняшнего дня живет между нами, и еще
не покарала его наша рука. И вчера еще пропадали инструменты на заводе.
Видели, как черненькие разбегаются из нашего
города, которых нарисовал штаб соревнования? Такой же черненький и между
нами живет. И девчата просят нас, товарищи колонисты: не нужно нам покоя,
и не нужно нам никакой радости, пока не найдем его и не... не арестуем. И
девчата еще просят, чтоб такое торжество устроить тогда, когда найдем его,
какого еще торжества не было у нас!
станках работал, кто на правом, а кто на левом фланге, а кто в центре.
Сразу вспомнили и театральный занавес, и часы, серебрянные часы Захарова,