сумасшедшего наследника несостоятельным должником, но вот теория удержания
Привалова в Узле - это, я вам скажу, гениальнейшая мысль. Тут нужен артист
своего дела... Да!.. И какой чертовский нюх у этого дядюшки по части
психологии... Ха-ха!.. Женщины... И в женщинах знает толк, бестия!.. "Нужно
настоящую женщину..." То-то вот и есть: где ее взять, эту настоящую женщину,
в каком-нибудь Узле!.. Нет, это идея... Ха-ха-ха!.. Клади на ноты и
разыгрывай..."
которые как-то не удовлетворяли требованиям предстоящей задачи. "Нет, это
все не то..." - думал Половодов с закрытыми глазами, вызывая в своей памяти
ряд знакомых женских лиц... "Сестры Бахаревы, Алла, Анна Павловна, Аня
Пояркова... черт знает, что это за народ: для чего они живут, одеваются,
выезжают, - эти жалкие создания, не годные никуда и ни на что, кроме
замужества, которым исчерпываются все их цели, надежды и желания. Тьфу!..
Разве в состоянии их птичьи головки когда-нибудь возвыситься до настоящей
идеи, которая охватывает всего человека и делает его своим рабом. Привалов,
кажется, ухаживает за старшей Бахаревой, но из этого едва ли что-нибудь
выйдет, потому что он явился немного поздно для этого в Узел... Вот Зося
Ляховская, та, конечно, могла выполнить и не такую задачу, но ее просто
немыслимо привязать к такому делу, да притом в последнее время она какая-то
странная стала, совсем кислая". "А может быть, Зося еще пригодится
когда-нибудь, - решил Половодов про себя, хрустя пальцами. - Только вот это
проклятое девичество все поперек горла стоит". Дальше Половодов задумался о
дамах узловского полусвета, но здесь на каждом шагу просто была мерзость, и
решительно ни на что нельзя было рассчитывать. Разве одна Катя Колпакова
может иметь еще временный успех, но и это сомнительный вопрос. Есть в Узле
одна вдова, докторша, шустрая бабенка, только и с ней каши не сваришь. "Ну,
да это пустяки: было бы болото - черти будут, - утешал себя Половодов; он
незаметно для себя пил вино стакан за стаканом и сильно опьянел. - А вот
дядюшка - это в своем роде восьмое чудо света... Ха-ха-ха!.. Перл..."
разговаривал сам с собой. Такая беседа один на один и особенно странный смех
донеслись даже до гостиной, через которую проходила Антонида Ивановна в
белом пеньюаре из тонкого батиста.
кабинет.
заметила на себе пристальный мутный взгляд мужа.
спросила она мужа.
Представь себе...
мужьям, Половодов внимательно рассматривал жену, ее высокую фигуру в полном
расцвете женской красоты, красивое лицо, умный ленивый взгляд, глаза с
поволокой. Право, она была красива сегодня, и в голове Половодова мелькнула
собственная счастливая мысль: чего искать необходимую для дела женщину,
когда она стоит перед ним?.. Да, это была та самая женщина, о которой он
сейчас думал. Белый пеньюар Антониды Ивановны у самой шеи расстегнулся на
одну пуговицу, и среди рюша и прошивок вырезывался легкими ямочками конец
шеи, где она срасталась с грудью; только на античных статуях бывает такая
лепка бюста. Половодов знал толк в пластике и любовался теперь женой глазами
настоящего артиста.
горнего места.
вышла из комнаты. Ей было ужасно жарко, жарко до того, что решительно ни о
чем не хотелось думать; она уже позабыла о пьяном хохотавшем муже, когда
вошла в следующую комнату.
VIII
к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко было ехать в Шатровские
заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что Надежда
Васильевна уехала туда. Эта последняя причина служила для Привалова главной
побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое
приваловское гнездо.
полчаса, чтобы ехать прямо к Половодову. Когда он уже надевал перчатки, в
комнату ворвался Виктор Васильич в своей табачной визитке.
со всех сторон. - Значит, едем? Только для чего ты во фрак-то вытянулся,
братец... Испугаешь еще добрых людей, пожалуй. Ну, да все равно, едем.
глаз не кажет, да еще спрашивает: "куда!" Эх, ты... Ну, да я на тебя не
сержусь, а приехал специально за тобой потому, что послала мамка. А то бы
мне наплевать на тебя совсем... Ей-богу! Дуйся, как мышь на крупу... Экая
важность, что тятенька тебе голову намылил: ведь я не сержусь же на него,
что он мне и на глаза не велел к себе показываться. Нисколько. А почему?
Отец, конечно, умный человек, поумнее нас с тобой; если разобрать, так он
все-таки старик, да еще и больной старик... То-то вот ты и есть Еруслан
Лазаревич! Мама ждала-ждала, а потом и послала за тобой. "Уж не болен ли,
говорит, Сереженька с дороги-то, или, может, на нас сердится..." А я ей
прямо так и сказал: "Вздор, за задние ноги приволоку тебе твоего
Сереженьку..." Нет, кроме шуток, едем поскорее, мне, право, некогда.
скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там дела, а
только старик даже рад будет. Ей-богу... Мы прямо на маменькину половину
пройдем. Ну, так едешь, что ли? Я на своей лошади за тобой приехал.
чучелом в своем фраке. Ты уж меня извини...
мистифицирует ли его Виктор Васильич.
пролетке бочком, - если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей,
вечерком... Понимаешь - по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс
сыграть, ну, ты и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит и даже
похудела за эти дни.
подъезжали к бахаревскому дому.
все обстоит благополучно... Обожди с месяц, а там я с тобой могу вместе
ехать.
пеняла ему, зачем он забыл их.
о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе же сердце болит... Вот отец-то какой
у нас: чуть что - и пошел...
не думал обидеться на него за наш последний разговор. Но мне, Марья
Степановна, было слишком тяжело все это время...
приехал ты на родную сторону, а тебя и приголубить некому. Вот нету
матери-то, так и приласкать некому... Бранить да началить всегда мастера
найдутся, а вот кто пожалеет-то?
поцеловал руку у доброй старухи. Прежнее теплое чувство охватило его, и он
опять был не один, как за несколько минут перед этим. Половина Марьи
Степановны на этот раз показалась ему особенно уютной - все в ней дышало
такой патриархальной простотой, начиная со старинной мебели и кончая геранью
на окнах. Привалов невольно припомнил обстановку Агриппины Филипьевны и
Половодова, где все дышало фальшивой официальной роскошью, все было устроено
напоказ.
Степановна, усаживая гостя на низенький диванчик из карельской березы, - и
болен-то ты, и на нас-то на всех рассердился, и бог знает какие пустяки в
голову лезут. А потом и не стерпела: дай пошлю Витю, ну, и послала, может,
помешала тебе?
тогда принял тебя... Горяч он стал больно: то ли это от болезни его, или
годы уж такие подходят... не разберу ничего.
ней. Объяснив при помощи знаков, что седой старик с большой бородой