сени, как навстречу им из конторы, с пером в руках, уже спешит сенатор. И
медленно, медленно, втихомолку проливая слезы, маленький Иоганн опять
привыкает жить без моря, скучать, в вечном страхе помнить о Хагенштремах и
утешаться обществом Кая, г-на Пфюля и музыкой.
тотчас же спрашивают, как нравится ему в школе после каникул, и все это с
лукавым подмигиванием - им-де вполне понятно его положение - и с вздорным
высокомерием взрослых, считающих чувства детей поверхностными,
заслуживающими только шутливого отношения; и Ганно отвечает на их вопросы.
появляется домашний врач, доктор Лангхальс, чтобы проверить, каковы
результаты пребывания на курорте. Он обстоятельно беседует с сенаторшей,
затем призывается Ганно и его, полураздетого, подвергают осмотру - для
установления status praesens [настоящего положения (лат.)], как говорит
доктор Лангхальс, глядя на свои ногти. Он ощупывает его чахлую
мускулатуру, измеряет ширину груди, выслушивает сердце, заставляет
рассказать о всех его жизненных отправлениях и под конец колет иглой его
тоненький палец, чтобы у себя дома произвести анализ крови; по-видимому,
он опять не слишком-то доволен своим пациентом.
обнимая Ганно, а другую кладя ему на плечо, и при этом смотрит на
сенаторшу и Иду Юнгман, - но вид у нас все еще очень грустный.
Лангхальс и смотрит на Ганно своими томными глазами. Ганно меняется в
лице: что значит этот вопрос, на который доктор Лангхальс, по-видимому,
ждет ответа? Безумная, фантастическая надежда, поддержанная ребяческой
верой, что господь бог всемогущ, - назло всем учителям на свете, -
зарождается в нем.
Лангхальса. Но тот, задавая этот вопрос, ничего, собственно, не имел в
виду.
скажется со временем! - говорит он, похлопывая по плечу маленького
Иоганна, отстраняет его от себя и, кивнув головой сенаторше и Иде Юнгман
уверенно, благожелательно и ободрительно, как полагается знающему врачу, с
которого не сводят взволнованного вопросительного взгляда, поднимается.
Консультация окончена.
зарубцовывавшейся и при каждом соприкосновении с грубой будничной жизнью
вновь начинавшей болеть и кровоточить, - Ганно встречал у тети Антонии;
она с нескрываемым удовольствием слушала его рассказы о жизни в Травемюнде
и от всей души присоединялась к его славословиям.
прекрасное место! Веришь, я по гроб жизни буду с радостью вспоминать об
одном лете, которое я провела там совсем еще глупой девчонкой. Я жила у
людей, очень мне приятных и которым я, кажется, тоже нравилась, потому что
я тогда была прехорошенькой попрыгуньей и почти всегда веселой... да, да,
теперь, будучи старой женщиной, я вправе это сказать! Они, надо тебе
знать, были очень славные люди, честные, добродушные, прямолинейные и
вдобавок такие умные, образованные, отзывчивые, каких я уже потом в жизни
не встречала. Да, общение с ними было для меня весьма полезно. Я
утвердилась там в моих взглядах и приобрела пропасть разных знаний, очень
и очень пригодившихся мне в жизни. И если бы не случилось... ну, словом,
если бы не произошли разные события, как всегда в жизни бывает... то я,
дурочка, извлекла бы еще немало ценных сведений. Хочешь знать, какой
глупышкой я была тогда? Я все старалась добыть из медузы пеструю звезду. Я
набирала в носовой платок целую кучу этих тварей, приносила их домой и
аккуратно раскладывала на балконе, когда там было солнце, чтобы они
испарялись... - ведь звезды-то должны были остаться! Как бы не так...
придешь посмотреть, а там только большое мокрое пятно и пахнет прелыми
водорослями.
4
помиловании, и бывший директор был выпущен на свободу за полгода до
истечения срока.
отнюдь не послужило для нее источником радости и что ей, пожалуй, было бы
приятнее, если бы все так и осталось по-старому. Она мирно жила с дочерью
и внучкой на Линденплаце, встречаясь с семьей брата и своей пансионской
подругой Армгард фон Майбом, урожденной фон Шиллинг, которая после смерти
мужа переселилась в город. Г-жа Перманедер давно поняла, что только в
родном городе она может чувствовать себя по-настоящему дома. Памятуя свой
мюнхенский опыт и учитывая свое все растущее стремление к покою и вконец
расстроенное пищеварение, она не имела ни малейшей охоты на старости лет
переезжать в какой-нибудь другой город своего объединенного отечества или,
еще чего доброго, за границу.
один вопрос, вопрос весьма серьезный... Продолжаешь ли ты всем сердцем
любить своего мужа? Любишь ли ты его так, чтобы вместе с ребенком
последовать за ним, куда бы его ни занесла судьба? Ведь о том, чтобы он
остался здесь, не может быть и речи.
могли означать все, что угодно, верная супружескому долгу, ответила
точь-в-точь, как в свое время и при сходных обстоятельствах на вилле близ
Гамбурга ответила отцу сама Тони, то отныне уже следовало считаться с
предстоящей разлукой супругов.
г-жа Перманедер в закрытом экипаже самолично привезла зятя из тюрьмы. Она
доставила его в свою квартиру на Линденплаце. Смущенно и растерянно
поздоровавшись с женой и ребенком, он ушел в приготовленную для него
комнату и стал с утра до вечера курить сигары, не осмеливаясь выйти на
улицу, и обычно даже обедал в одиночку, - поседевший, вконец разбитый
человек.
был могучий организм. И все же дело с ним обстояло плохо. Больно было
видеть, как этот человек, по всей вероятности не совершивший ничего
такого, чего бы не совершало изо дня в день большинство его коллег и
притом с чистой совестью, - человек, который, не попадись он случайно в
руки правосудия, без сомнения, шествовал бы по жизненному пути с высоко
поднятой головой и неомраченным душевным спокойствием, - был так
окончательно сломлен гражданским своим падением, обвинительным приговором
и трехлетним отбытием наказания. На суде он с глубочайшей уверенностью
утверждал, и сведущие люди с ним соглашались, что смелый маневр,
предпринятый им в интересах страхового общества и своих собственных, в
деловом мире не является редкостью и классифицируется как usance. Но
юристы, люди, по его мнению, ровно ничего в этих делах не смыслящие,
воспитанные в совсем иных понятиях и ином мировоззрении, признали его
виновным в мошенничестве. И этот приговор, скрепленный авторитетом
государства, до такой степени подорвал его веру в себя, что он не решался
больше смотреть людям в глаза. Его упругая походка, бодрая манера вилять
корпусом, сжимать руки в кулаки и вращать глазами, сверхъестественное
простодушие, позволявшее ему с высоты своего дикарского невежества
задавать назойливые вопросы и рассказывать в обществе бог знает какие
истории, - от всего этого не осталось и следа! Настолько, что домашним
становилось страшно от его подавленности, запуганности, полной утраты
чувства собственного достоинства.
комнате за курением сигар, он начал читать газеты и писать письма. А по
прошествии еще восьми или десяти дней в довольно неопределенных выражениях
объявил, что в Лондоне для него, по-видимому, наклевывается место, но он
хочет поехать туда сначала один, чтобы все подготовить, и, только когда
жизнь уже будет налажена, вызвать к себе жену и ребенка.
города, даже не показавшись на глаза ее родне.
Гамбурга, в котором он извещал ее о своем решении ни в коем случае не
соединяться с семьей и даже ничего не сообщать о себе, покуда он не сумеет
обеспечить пристойное существование ей и ребенку. Это была последняя весть
о Гуго Вейншенке, с тех пор никто о нем ничего не слышал. И хотя
впоследствии многоопытная, предусмотрительная и энергичная г-жа Перманедер
и пыталась с помощью газетных объявлений разыскать зятя, чтобы, как она
объясняла со значительным видом, убедительнее обосновать прошение о
разводе, вызванном злоумышленным оставлением семьи, - он как в воду канул.
Так вот и случилось, что Эрика Вейншенк с маленькой Элизабет остались жить
у матери в ее светлой квартирке на Линденплаце.
5
своей привлекательности в качестве предмета городских пересудов. Ведь
каждому из супругов была свойственна известная экстравагантность и
загадочность, а следовательно, и самый их союз не мог не заключать в себе
Буджолд Лоис
Распопов Дмитрий
Орлов Алекс
Фазиль Искандер
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий