крайнее утомление. Раскланивавшиеся с ним граждане замечали, что на его
покрасневшие глаза то и дело навертывались слезы, а крепко сжатые губы
даже чуть-чуть кривились. Время от времени он делал гримасу, словно глотая
какую-то жидкость, обильно наполнявшую его рот, и по движению лицевых
мускулов было заметно, что он при этом судорожно сжимает челюсти.
никогда не бывало! - крикнул ему кто-то из-за угла Мюленштрассе, кого он
не сразу заметил, и перед ним вырос Стефан Кистенмакер, его друг и
почитатель, во всех общественных вопросах неизменно повторявший его
мнение.
густые брови и длинный нос с очень пористой кожей. Года два назад,
заработав солидный куш, он вышел из виноторгового дела, которое теперь вел
в одиночку его брат Эдуард, и с тех пор зажил как рантье; но так как он
почему-то стыдился этого звания, то постоянно делал вид, что занят по
горло. "Я подрываю свое здоровье работой, - объявлял он, проводя рукой по
седеющей, завитой щипцами шевелюре. - Но человек затем и живет, чтоб
трудиться, не щадя своих сил". Он часами простаивал на бирже с серьезной и
важной миной, хотя биржевые операции не имели к нему ни малейшего
касательства. Кроме того, он занимал множество ни к чему не обязывающих
должностей и недавно даже был назначен на пост директора городских
купален. Он с величайшим усердием и буквально в поте лица своего выполнял
обязанности присяжного, маклера, душеприказчика.
разгуливаешь.
Минутами я ничего не вижу. У меня безумная боль.
не успел побывать, так как утром был занят в конторе, а потом не хотел
пропустить заседание. И вот, видишь, все-таки не выдержал и теперь иду к
господину Брехту...
Всего хорошего, Кистенмакер! Сам понимаешь, что я спешу...
избавиться от боли! Вели выдернуть! Раз - и кончено, это самое лучшее!
становилось только хуже. Он уже давно ощущал дикую, жгучую, сверлящую
боль, а теперь еще начала жестоко ныть и вся нижняя челюсть. В воспаленной
надкостнице колотились огненные молоточки; от этого слезы выступали на
глазах сенатора, его бросало то в жар, то в холод. Бессонная ночь
совершенно доконала его нервы. Разговаривая с Кистенмакером, он собрал все
силы, чтобы голос не изменил ему.
поднялся во второй этаж, где на дверях была прибита медная дощечка:
"Зубной врач Брехт". Он не видел горничной, которая отворила ему дверь. В
коридоре стоял теплый запах бифштексов и цветной капусты. Потом на него
вдруг пахнуло острым запахом приемной. "Присядьте, пожалуйста! Сию
минуточку!" - крикнул какой-то бабий голос. Это был Иозефус. Он сидел в
своей блестящей клетке, коварно поглядывая на пришельца злобными глазами.
в "Флигенде блеттер", но тут же с отвращением захлопнув журнал, прижал к
щеке прохладный серебряный набалдашник своей трости, закрыл воспаленные
глаза и застонал. Вокруг была тишина, только Иозефус, кряхтя и щелкая,
грыз железные прутья своей клетки. Г-н Брехт, даже если и не был занят,
почитал долгом чести заставлять пациентов дожидаться.
маленьком столике, стакан воды, противно отзывавшей хлороформом, затем
отворил дверь в коридор и раздраженным голосом крикнул, что просит г-на
Брехта поторопиться, если тот ничем особо важным не занят: у него боль
нестерпимая.
крючковатый нос зубного врача.
большое зубоврачебное кресло с зелеными плюшевыми подлокотниками.
Усаживаясь, Томас Будденброк коротко объяснил врачу, в чем дело, откинул
голову и закрыл глаза.
металлической палочкой, приступил к осмотру больного зуба. От его рук
несло миндальным мылом, изо рта - бифштексом и цветной капустой.
побледнел еще больше.
инструменты. Достав их, он снова приблизился к пациенту.
исполнение свою угрозу, обильно смазав десну какой-то остро пахнущей
жидкостью. Потом он, тихо, даже заискивающе попросив сенатора не двигаться
и пошире раскрыть рот, приступил к работе.
Он почти не чувствовал, как г-н Брехт накладывает щипцы и только по хрусту
во рту и непрерывно нарастающему, все более болезненному, неистовому
давлению в голове понял, что все идет как надо. "Слава богу! - подумал он.
- Надо перетерпеть. Оно будет все нарастать, нарастать без конца,
сделается нестерпимым, катастрофическим, безумной, пронзительной,
нечеловеческой болью, разрывающей мозг... И все останется позади... Надо
перетерпеть".
Брехта передались всему телу Томаса Будденброка, его даже слегка подкинуло
в кресле; до него донесся какой-то пискливый звук в глотке дантиста.
Внезапно он ощутил страшный толчок, сотрясение - ему показалось, что у
него переламываются шейные позвонки, - и тут же услышал короткий хруст,
треск. Он быстро открыл глаза. Давление прошло, но неистовая боль жгла
воспаленную, истерзанную челюсть, и он ясно почувствовал, что это не
вожделенный конец муки, а какая-то неожиданная катастрофа, только еще
усложнившая все дело. Г-н Брехт отошел от него. Бледный как смерть, он
стоял, прислонившись к шкафчику с инструментами и бормотал:
значит, поранена десна - и спросил почти уже в бессознательном состоянии:
не годится... но я обязан был попытаться...
встать, но остался сидеть, закинув голову. - Вы, дражайший господин Брехт,
не можете требовать от меня больше того, что в силах человеческих... Я не
так-то уж крепок... На сегодня с меня во всяком случае хватит. Не будете
ли вы так добры открыть на минуточку окно.
заглянуть ко мне завтра или послезавтра, в любое время, и мы, таким
образом, отложили бы операцию. Признаюсь, что я и сам... Сейчас я только
позволю себе смазать вам десну и предложить полосканье, чтобы смягчить
боль.
г-ном Брехтом, сожалительно пожимавшим плечами, - это было все, на что еще
хватало его слабых сил.
приемную. Этот крик донесся до Томаса Будденброка уже на лестнице.
скорее лечь, попытаться уснуть... Больной нерв как будто успокоился, во
рту ощущалось только какое-то тупое, нудное жженье. - Так, значит,
домой..." И он медленно шел по улицам, машинально отвечая на поклоны, с
задумчивым и недоумевающим выражением в глазах, словно размышляя о том,
что, собственно, с ним творится.
шагов через двадцать почувствовал дурноту. "Надо зайти в пивную на той
стороне и выпить рюмку коньяку", - подумал Томас Будденброк и стал
переходить улицу. Но едва он достиг середины мостовой, как... словно
чья-то рука схватила его мозг и с невероятной силой, с непрерывно и
страшно нарастающей быстротой завертела его сначала большими, потом все
меньшими и меньшими концентрическими кругами и, наконец, с непомерной,
грубой, беспощадной яростью швырнула в каменный центр этих кругов... Томас
Будденброк сделал полоборота и, вытянув руки, рухнул на мокрый булыжник
мостовой.
туловища. Он упал лицом вниз, и под головой у него тотчас начала
растекаться лужица крови. Шляпа покатилась вниз по мостовой, шуба была
забрызгана грязью и выпачкана талым снегом, вытянутые руки в белых
Каменистый Артем
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Земляной Андрей
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман