последние годы начавшая оттеснять К.-Ф.Кеппена. Оба сына Кистенмакера,
Эдуард и Стефан, уже работали в отцовском деле.
отличали других suitiers, - Юстуса Крегера например; напротив, он даже
похвалялся добродушной грубоватостью и в обществе, особенно дамском,
позволял себе очень многое, учитывая свою репутацию шумливого, дерзкого и
веселого оригинала. Однажды во время званого обеда у Будденброков, когда
задержались с подачей какого-то блюда и хозяйка уже пришла в
замешательство, а праздно сидевшие за столом гости начали испытывать
некоторую неловкость, он восстановил общее веселье, крикнув на весь стол
своим зычным голосом: "Я уж устал дожидаться, хозяюшка!"
довольно сомнительные анекдоты, обильно уснащенные нижненемецкими
оборотами. Сенаторша Меллендорф, смеясь до слез, то и дело восклицала в
изнеможении: "О боже, господин консул, да замолчите вы хоть на минутку!"
сердечно всей остальной компанией. Даже консул Фритше оставил свое занятие
и спустился с лесенки павильона: он не терял надежды, что Будденброки,
хотя бы в следующем году, будут вновь способствовать процветанию его
курорта.
стараясь как можно чище выговаривать слова, так как знал, что мадемуазель
Будденброк не очень-то жалует его за распущенные манеры.
единым словом не выдать своей досады.
празднике? - осведомилась его супруга.
аристократично? - шепнула г-жа Хагенштрем сенаторше Меллендорф...
еще из девиц не купался сегодня? Марихен, Юльхен, Луисхен? Ваши подруги,
конечно, с удовольствием составят вам компанию, мадемуазель Антония...
отказал себе в удовольствии прогуляться с ними по нагретому солнцем песку.
Хагенштрем.
откликнулась Юльхен.
поравнялись с камнями, на одном из которых сидел Мортен с книгой в руках,
Тони издали быстро-быстро покивала ему головой.
глаза так и впились в Мортена, который довольно меланхолично созерцал эту
нарядную компанию.
взморье, наверно, отчаянная скука.
8
быстролетные, каких она еще не знавала в Травемюнде. Ничто больше не
угнетало ее, она расцвела, слова и движения ее стали по-прежнему резвы и
беззаботны. Консул с удовлетворением смотрел на дочь, когда по воскресным
дням приезжал в Травемюнде вместе с Томом и Христианом. В эти дни они
обедали за табльдотом, слушали курортный оркестр, сидя за чашкой кофе под
тентом кондитерской, смотрели на рулетку в курзале, вокруг которой
толпилась веселящаяся публика, как, например, Юстус Крегер и Петер
Дельман. Консул никогда не позволял себе играть.
колбасу и совершала дальние прогулки с Мортеном: по прибрежному шоссе в
соседнее селенье и к "Храму моря", с высоты которого открывался далекий
вид на море и сушу, или в рощицу на пригорке, позади курзала, где висел
большой гонг, сзывавший гостей к табльдоту. А не то они садились в лодку и
переезжали через Траву к "Привалу", где среди камней попадался янтарь.
излишней пылкостью и нетерпимостью. По любому вопросу у него было наготове
строгое и справедливое суждение, которое он и высказывал с достаточной
откровенностью, - правда, сильно при этом краснея. Тони огорчалась и
бранила его, когда он, неуклюже и гневно взмахнув рукой, объявлял всех
дворян жалкими идиотами; но в то же время очень гордилась, что он
чистосердечно и доверительно высказывал ей те свои взгляды, которые
тщательно скрывал от родителей. Однажды он сказал:
Да-да, настоящий скелет, хоть кое-где и скрепленный проволокой; и я на
него напялил полицейский мундир... Здорово, правда? Но только, ради бога,
ни слова моему отцу.
городскими знакомыми, и они увлекали ее на пикник или на прогулку по морю
под парусами. В такие дни Мортен "сидел на камнях". Эти камни сразу же
стали у них символическим понятием. "Сидеть на камнях" значило: быть в
одиночестве и скучать. Когда погода стояла дождливая и серая пелена, куда
ни глянь, окутывала море, так что оно сливалось с низко нависшими тучами и
песок на взморье становился мокрым, а дороги и вовсе размывало, Тони
говорила:
на веранде или в гостиной. И единственное, что мне остается, это слушать
ваши студенческие песни, Мортен, хотя они мне ужас как надоели.
сидишь с вами, так это уже не камни!..
нисколько не стеснялся.
одновременно поднимались из-за стола, торопясь уйти. - Далеко ли
собрались, молодые люди?
тебе пойти к себе в комнату и малость подзубрить эти самые... нервные
узлы? Пока ты вернешься в Геттинген, ты все перезабудешь...
идет, ведь у него каникулы! И потом - что ж, ему так и не иметь никакого
удовольствия от общества нашей гостьи?
песок так тверд и гладок, что ходьба по нему нисколько не утомляет, и где
в изобилии рассыпаны мелкие белые ракушки, самые обыкновенные, но
попадаются и крупные, продолговатые, переливчатые, как опал; а также
желтовато-зеленые мокрые водоросли с полыми плодами, которые издают треск,
если их раздавишь, и множество медуз - простых, цвета воды, и
ядовито-красных или желтых - стоит наступить на такую во время купанья, и
тебе обожжет ногу.
Тони, - я все старалась добыть из медузы пеструю звезду. Я набирала в
носовой платок целую кучу этих тварей, приносила их домой и аккуратненько
раскладывала на балконе, когда там было солнце, чтобы они испарялись...
ведь звезды-то должны были остаться! Как бы не так!.. Придешь посмотреть,
а там только большое мокрое пятно и пахнет прелыми водорослями.
соленый свежий ветер - тот, что мчится из дальних стран вольно и
безудержно, звоном наполняет уши, дурманит, вызывает головокружение... Они
шли среди необъятной мирной тишины, наполненной равномерным гулом моря,
тишины, которая любому шороху, близкому и дальнему, сообщает таинственную
значительность.
расселинах, за внезапными резкими выступами которых скрывались с глаз
извивы берега. Почва под ногами становилась все каменистее, и они
карабкались наверх, чтобы продолжать путь к "Храму моря" по отлогой
тропинке среди кустарника. "Храмом моря" назывался круглый балаган с
дощатыми стенами, внутри сплошь испещренными надписями, инициалами,
сердечками, стихами... Тони и Мортен усаживались на узкую, грубо
сколоченную скамеечку в одной из обращенных к морю загородок, остро
пахнувших деревом, как и кабины купален.
птицы перекликались между собой да шелест деревьев сливался с негромким