тоже, чтобы не заниматься "отцовскими расчетами"... А ну, говорите-ка,
отвечайте! Это еще что такое, а? Что мне еще тут приходится выслушивать,
ну-те!
подозревая, оправляла сбившийся передник; Мортен же имел вид закоснелого
грешника... При их появлении г-н Грюнлих даже не пошевелился: сидя на
самом краешке дивана в своем наглухо застегнутом ульстере, он сохранял все
то же величавое спокойствие.
Мортену.
куртки; взор его был мрачен, от сдерживаемой злобы он даже надул щеки.
день чтоб духу твоего здесь не было! Изволь с самого утра отправляться в
Геттинген. Что это за чепуха такая?! Вздор! Чтоб больше я об этом не
слышал.
руки, - как же это можно так сгоряча?.. Кто знает... - Она умолкла. Лучшие
ее надежды, здесь, на ее глазах, рассыпались прахом.
лоцман г-на Грюнлиха.
успела привязаться к Тони, и голос ее звучал растроганно.
облегчение, и поднялся. - Как я уже заявлял, у меня каждая минута на
счету, и экипаж ждет. Разрешите, - продолжал он, взмахнув перед
Шварцкопфом своей шляпой сверху вниз, - господин старший лоцман, выразить
вам мое полное удовлетворение по поводу вашего мужественного и
решительного поведения. Честь имею!
частью своего грузного тела, как бы говоря: "А как же иначе?"
его матери.
12
позавтракал в столовой. Все опять сидели вместе, как и в первый день;
только лето уже прошло, и на веранде есть было невозможно из-за холода и
ветра, да не было Мортена, уехавшего в Геттинген. Они с Тони даже как
следует не простились. Старший лоцман не спускал с них глаз в последнюю
минуту.
привязан внушительный чемодан Тони. Она была бледна и в своей пушистой
осенней кофточке дрожала от холода, усталости, волнения, всегда связанного
с отъездом, и тоски, которая время от времени ее охватывала, мучительно
стесняя ей сердце. Она поцеловала маленькую Мету, пожала руку ее матери и
кивнула г-ну Шварцкопфу в ответ на его слова:
трое Шварцкопфов взмахнули платками...
затянуто белесой пеленой; ветер гнал по Траве мелкую рябь; мелкие капли
дождя стучали по окну кареты. В конце Первой линии рыбаки сидели у дверей
своих домишек и чинили сети; любопытные босоногие ребятишки сбегались со
всех сторон посмотреть на экипаж, - они-то остаются здесь...
чтобы еще раз взглянуть на маяк, потом откинулась на спинку и закрыла
глаза, усталые и сейчас болезненно чувствительные. Она почти не спала ночь
от волнения, спозаранку начала укладывать чемодан и ничего не ела за
завтраком. Во рту у нее пересохло. Она чувствовала себя до того слабой,
что даже не пыталась сдерживать горячие слезы, настойчиво и непрерывно
набегавшие ей на глаза.
Снова видела перед собой Мортена Шварцкопфа - он говорил с ней, как всегда
слегка наклонив голову и время от времени пытливо и благодушно взглядывая
на кого-нибудь из сидящих за столом; видела, как он смеется, открывая свои
великолепные зубы, о красоте которых он и не подозревал, - и на душе у нее
становилось покойно и весело. Она вспоминала все, что слышала от него,
все, что узнала во время их долгих и частых разговоров, и, давая себе
клятву сохранить все это в памяти, как нечто священное и неприкосновенное,
испытывала чувство глубокого удовлетворения. То, что король Пруссии
совершил несправедливость, то, что "Городские ведомости" - жалкий листок,
и то, что четыре года назад были пересмотрены законы Германского союза об
университетах, - все это навеки останется для нее прекрасными,
утешительными истинами, тайным сокровищем, которым она сможет наслаждаться
в любой день и час... Она будет думать об этом на улице, в семейном кругу,
за столом... Кто знает? Возможно, что она пойдет по предначертанному ей
пути и станет женой г-на Грюнлиха. Какое это имеет значение? Ведь когда он
с чем-нибудь обратится к ней, она вдруг возьмет да и подумает: а я знаю
что-то, чего ты не знаешь... Ведь в принципе-то дворяне заслуживают только
презрения.
невероятной отчетливостью различила говор Мортена; она слышала каждый звук
его благодушного, немного тягучего голоса, произносившего: "Сегодня нам,
фрейлейн Тони, придется сидеть на камнях..." Это воспоминание переполнило
меру. Боль и тоска сдавили грудь Тони, безудержные слезы хлынули из ее
глаз... Забившись в угол, обеими руками прижав к лицу платочек, она
плакала навзрыд.
шоссе.
кофточки. - Мне так тебя жалко! И я... как бы это сказать, очень хорошо
тебя понимаю. Но что поделаешь? Через это надо пройти. Верь мне, уж я-то
знаю...
года я уеду в Амстердам. Папа уже подыскал там место для меня... у "Ван
Келлена и компания"... И мне придется на долгие, долгие времена
распроститься...
промолчал; переложил папиросу из правого угла рта в левый, вскинул одну
бровь и отвернулся. - Это ненадолго, Тони, - сказал он немного погодя. -
Время свое возьмет... Все забудется...
Забыть... Да разве это утешение?
13
Бургфельд. Экипаж проехал через Городские ворота, по правую руку от
которых высились стены тюрьмы, и покатил вдоль Бургштрассе, через
Коберг... Тони смотрела на серые дома с островерхими кровлями, на масляные
фонари, привешенные к протянутым через улицу цепям, на госпиталь Святого
духа и почти уже оголенные липы вокруг нее. Боже мой, все здесь осталось
таким, как было! Все и стояло так - неизменно, величественно, покуда она в
Травемюнде вспоминала об этом, как о давнем, полузабытом сне. Эти серые
стены олицетворяли то старое, привычное, преемственное, что она как бы
заново увидела сейчас и среди чего ей предстояло жить. Она перестала
плакать и с любопытством огляделась вокруг. Боль разлуки стихла от вида
этих улиц, этих издавна знакомых людей, проходивших по ним. В это самое
мгновенье экипаж, уже катившийся по Брейтенштрассе, поравнялся с грузчиком
Маттисеном; он снял свой шершавый цилиндр с такой озлобленно-смиренной
миной, словно хотел сказать: "Что я? Я человек маленький".
перебирая ногами, остановились у будденброковского дома. Том заботливо
высадил сестру, в то время как Антон и Лина уже кинулись отвязывать
чемодан. Впрочем, войти в дом им удалось не сразу. Три громадные подводы,
груженные мешками с зерном, на которых размашистыми черными буквами было
выведено название фирмы: "Иоганн Будденброк", завернули в ворота,
прогромыхали по каменному настилу и въехали во двор. Очевидно, часть зерна
предполагалось сгрузить в дворовом амбаре, а остальное переправить в
амбары "Кит", "Лев" или "Дуб".
объятия.
вроде стыда промелькнуло в ее взоре. Но консул был добрый человек и ни
единым словом не упрекнул ее. Он сказал только:
Андреев Николай
Лондон Джек
Маркелов Олег
Каргалов Вадим
Свержин Владимир
Вронский Константин