только Юргена. За последним, правда, никаких прегрешений не числилось, но
ума он был очень ограниченного. С большим трудом окончив гимназию, он
последнее время проживал в Иене, где не слишком успешно и без особого
удовольствия изучал право.
и с опаской приглядывался к собственным детям. У него были все основания
возлагать большие надежды на старшего сына, человека серьезного и
деловитого. О Христиане же его патрон, м-р Ричардсон, писал, что молодой
человек хотя и проявил несомненные способности к усвоению английского
языка, но далеко не всегда выказывает должный интерес к делу и питает
чрезмерную слабость к соблазнам мирового города, в частности к театру. Сам
Христиан в письмах не переставал твердить о своем желании повидать мир и
настойчиво просил у отца разрешения подыскать себе должность "за океаном",
- он имел в виду Южную Америку, может быть, Чили. Консул в ответном письме
назвал его "искателем приключений" и потребовал, чтобы он еще один год,
четвертый по счету, проработал у м-ра Ричардсона для пополнения своих
практических знаний. Затем последовал дальнейший обмен письмами по поводу
всех этих планов, а летом 1851 года Христиан Будденброк отбыл в
Вальпараисо, где заранее исхлопотал себе место. Уехал он прямо из Англии,
даже не побывав в родном городе.
удовлетворением наблюдал и за тем, с какой решительностью и чувством
собственного достоинства Тони отстаивала свою позицию "урожденной
Будденброк", хотя можно было заранее предвидеть, что разведенной жене не
раз придется столкнуться с предвзятым отношением и злорадством других
семейств.
и бросила шляпу на софу в ландшафтной. - Эта Меллендорф, эта урожденная
Хагенштрем, эта Землингер, эта Юльхен, эта тварь... Ты только подумай,
мама, она мне не кланяется! Ждет, чтобы я поклонилась первая. Что ты на
это скажешь? Я встретилась с ней на Брейтенштрассе и прошла мимо, высоко
подняв голову; при этом я смотрела ей прямо в лицо...
границы. Почему ты не можешь первая поклониться мадам Меллендорф? Вы
однолетки, и она такая же замужняя женщина, какой и ты была недавно...
Хагенштремы еще, пожалуй, возомнят себя вправе смотреть на нее сверху
вниз, так и самим фактом удач и процветания этой семьи.
со сладкой булочкой и оплеухой, - продолжавший вместе с г-ном Штрунком
возглавлять прекрасно поставленное и доходное импортное дело, какой-нибудь
год спустя женился на дочери консула Хунеуса, богатейшего человека в
городе, который умудрился путем лесоторговых операций обеспечить каждому
из своих трех детей двухмиллионное наследство. Брат Германа, Мориц,
несмотря на свою слабую грудь, блестяще окончив университетский курс,
обосновался в родном городе в качестве юриста и имел большую практику. Он
слыл человеком недюжинного ума, хитрым, остроумным и даже тяготевшим к
изящным искусствам. В его наружности не сохранилось никаких
землингеровских черт, разве что желтое лицо да зубы острые и редкие.
пор как дядя Готхольд удалился от дел и только и знал, что беззаботно
расхаживать на своих коротких ногах, облаченных в широчайшие панталоны, по
нанятой им скромной квартирке и поедать из жестяной коробочки карамель от
кашля, - он был большой сластена, - его отношение к любимцу отца -
единокровному брату - становилось все более кротким и философическим, что,
впрочем, не помешало ему, отцу трех незамужних дочерей, испытать затаенное
удовлетворение по поводу неудачного замужества Тони. Что же касается его
жены, урожденной Штювинг, а главное, дочерей - трех старых дев двадцати
шести, двадцати семи и двадцати восьми лет, то они выказывали к несчастью,
постигшему их кузину, и к ее бракоразводному процессу интерес несколько
чрезмерный, во всяком случае, куда больший, чем в свое время к ее помолвке
и свадьбе. В "детские дни", которые после смерти старой мадам Крегер стали
устраиваться по четвергам на Менгштрассе, Тони приходилось быть настороже.
каждом слове она как-то смешно раскачивалась, а уголки ее рта увлажнялись.
- Итак, значит, решение состоялось? И всего прошлого как не бывало?
ее старшая сестра. - Положение Тони сейчас куда печальнее, чем до
замужества.
выходить замуж.
придумывая, как бы поискуснее осадить кузину. - Тут ты глубоко
заблуждаешься, верь мне! Как-никак, а я узнала жизнь! Я уже больше не
наивная дурочка. А кроме того, второй раз выйти замуж куда легче, чем
первый.
звучало еще язвительнее и недоверчивее.
чтобы вообще упоминать об этом событии. Тони иногда навещала свою бывшую
воспитательницу в ее красном домике (Мюлленбринк, 7), где и сейчас обитало
несколько молодых девушек, хотя пансион начал мало-помалу выходить из
моды; иногда же почтенная старая дева получала приглашение к Будденброкам
отведать оленьего седла или фаршированного гуся. Придя туда, она
поднималась на цыпочки и чмокала Тони в лоб, растроганно, выразительно и
звонко. Ее простодушная сестра, мадам Кетельсен, в последнее время стала
быстро глохнуть и так никогда толком и не поняла, что собственно случилось
с Тони. Она разражалась теперь своим ребячливым и от избытка искренности
почти жалобным смехом в самые неподходящие минуты, так что Зеземи
приходилось то и дело стучать кулачком по столу, восклицая: "Налли!.."
Будденброка, сглаживалось все больше и больше как в городе, так и в семье.
Сама Тони лишь изредка вспоминала о своем замужестве, подмечая в чертах
подрастающей Эрики сходство с Бендиксом Грюнлихом. Она опять стала
одеваться в светлое, делать прическу с завитками на лбу и, как прежде,
охотно бывала на вечерах в знакомых семьях.
случай на долгое время покинуть город, а здоровье консула, к сожалению,
настоятельно требовало теперь длительного пребывания на курортах.
капнуть кофе на брюки и оттереть пятно холодной водой, как мне уже
обеспечен острый приступ ревматизма... А прежде чего-чего только я себе не
позволял!
совершали оттуда с образовательной целью поездки в Мюнхен через Нюрнберг,
в Вену через Зальцбург и Ишль, возвращались домой через Прагу - Дрезден -
Берлин. И хотя мадам Грюнлих из-за проявившегося у нее в последние годы
нервического катара желудка принуждена была во время пребывания на
курортах придерживаться строгого режима, она относилась к этим
путешествиям, как к весьма желательной смене впечатлений, - и ни от кого
не скрывала, что дома ей живется скучновато.
она, задумчиво устремив взор к потолку. - Конечно, я узнала жизнь... Но у
меня становится как-то уныло на душе именно оттого, что я вечно сижу дома.
Словно я дурочка какая-то! Надеюсь, ты не думаешь, папа, будто я хочу
сказать, что мне у вас плохо? О, тогда бы меня следовало попросту вздуть
за черную неблагодарность! Но знаешь, чему-чему только...
больше заполонял обширный дом ее отца, ибо с годами и со все обостряющимся
болезненным состоянием консула возрастало и его благочестие, а теперь еще
и стареющая консульша начала находить утешение в религии.
время стало законом, чтобы семья и прислуга дважды в день - утром и
вечером - собирались в маленькой столовой послушать главу из Священного
писания, которую читал хозяин дома. Кроме того, год от года на Менгштрассе
учащались посещения пасторов и миссионеров, ибо этот почтенный
патрицианский дом, - где, кстати сказать, так отлично кормили, - в мире
лютеранского и реформатского духовенства, а также среди немецких и
зарубежных миссионеров давно уже пользовался славой гостеприимнейшего
приюта, и в него со всех концов стекались одетые в черное длинноволосые
мужчины, чтобы прожить здесь несколько дней, - в уверенности, что их ждут
в этом доме душеспасительные беседы, питательный стол и щедрая лепта на
нужды церкви. Местные проповедники, давно ставшие друзьями консула, тоже
нередко сюда наведывались.
легкую усмешку, но Тони просто-напросто потешалась над этими посетителями,
более того - она словно поставила себе задачей при всяком удобном случае
высмеивать духовных особ.
себя заботу о хозяйстве. Однажды, когда в доме гостил приезжий
проповедник, аппетит которого возбуждал всеобщее удивление, она коварно
заказала на обед шпековый суп, традиционное кушанье их города, - навар из
свиного сала и кислой капусты, куда намешивался, можно сказать, целый
обед: ветчина, картофель, маринованные сливы, земляные груши, цветная
капуста, бобы, репа и прочая снедь, вдобавок еще сдобренная фруктовым