удовольствия, чем, например, выехав на прогулку с семьей, зайти на
мельницу, иступить в разговор с польщенным хозяином и походя, за
благодушной беседой, заключить выгодную сделку. Компаньон его ни на что
подобное не был способен.
охотно взялся за работу; более того, казалось, что именно в работе он
находит счастье и удовлетворение. Много дней подряд он ел с таким
аппетитом, так смачно курил свою коротенькую трубочку и так поводил
плечами под сукном своего английского жакета, что не оставалось никаких
сомнений в бодром и радостном состоянии его духа. По утрам, почти в одно
время с Томасом, он спускался вниз, в контору, и усаживался в вертящееся
кресло рядом с г-ном Маркусом, наискосок от брата, - ибо, так же как и оба
совладельца, пользовался привилегией сидеть в кресле; он начинал с
просмотра "Ведомостей", с удовольствием при этом докуривая свою утреннюю
папиросу, затем доставал из нижнего ящика конторки старый коньяк, наливал
себе рюмку, потягивался, чтобы почувствовать себя бодрее, произносил:
"Ну-с!" - и, быстро водя языком во рту, приступал к работе. Его английские
письма были необыкновенно складны и деловиты, ибо писал он по-английски
так же, как говорил, - свободно, непринужденно, не затрудняясь подбором
выражений.
состояние духа.
человека чувствовать себя счастливым! - объявлял он. - Почтенное дело,
возвышающее тебя в собственных глазах, живое, интересное. Я, можно
сказать, рожден для него! Притом я ведь как-никак Будденброк!.. Нет,
никогда в жизни я себя так хорошо не чувствовал! Утром со свежей головой
придешь в контору, просмотришь газету, покуришь, подумаешь о том о сем,
опрокинешь рюмочку коньяку, немножко поработаешь - не успел оглянуться,
уже обед. Ты ешь в кругу семьи, отдыхаешь и снова берешься за труды. Для
писем тебе даются бланки, отпечатанные на превосходной гладкой бумаге,
отличное перо, линейка, нож для разрезанья, печатка - все первейшего
сорта, изящное... И вот ты начинаешь орудовать этими предметами -
аккуратно, по порядку... а там, глядишь, и работе конец. Завтра тоже день.
И когда подымаешься наверх к ужину, чувствуешь себя уж до того
довольным... каждая частичка тела исполнена довольства... руки довольны!..
довольны!..
подробно разъяснять это чувство, стараясь втолковать им: - Ну вот,
например, ты сжала кулак, понимаешь?.. Не очень сильно, потому что
утомлена работой! Но ладонь не потная, она тебя не раздражает. Ей хорошо,
приятно. В душе у тебя поднимается ощущение самоудовлетворенности... ты
можешь сидеть сложа руки и не скучать.
раздражение, сказал:
повторил слов Христиана, только добавил: - Во всяком случае, когда я
работаю, то вижу перед собой другую цель.
раздумье и затем начал рассказывать историю какой-то драки, виденной им в
Вальпараисо и закончившейся смертоубийством.
Грюнлих, в то время как консульша, Клара и Клотильда ужасались, а мамзель
Юнгман и Эрика слушали с открытыми ртами, у Томаса почему-то не
пользовались ни малейшим успехом. Он обычно прерывал их холодными и
колкими замечаниями, как бы желая сказать, что, по его мнению, Христиан
преувеличивает и подвирает, - хотя на самом деле это было не так, а только
рассказывал он очень красочно и увлеченно. Может быть, Томаса уязвляло,
что младший брат больше видел, чем он сам? Или же ему не по душе была
хвала беспорядку, экзотике и насилию, слышавшаяся в этих рассказах о
поножовщине и пистолетных выстрелах. Так или иначе, но Христиан нимало не
смущался неодобрительным отношением брата к его повествованьям; он так
упивался своим рассказом, что вопрос об успехе или неуспехе уже не заботил
его, а кончив, озирался вокруг с видом задумчивым и отсутствующим.
неблагоприятно, то, во всяком случае, вина за это ложилась не на
Христиана, никогда не выказывавшего, да и не питавшего к брату какой-либо
неприязни и отнюдь не позволявшего себе осуждать его или вообще как-то
оценивать. Хоть он ничего и не говорил, но все его поведение доказывало,
что он не оспаривает превосходства брата, его большей серьезности, лучших
способностей, деловитости и положительности, Но как раз это-то
беспредельное, безразличное, покорное подчинение и сердило Томаса, ибо
Христиан заходил в нем уже так далеко, покорялся так охотно и неизменно,
что невольно начинало казаться, будто он вовсе не придает значения
моральному превосходству, деловитости, серьезности и положительности.
ничего не говорил, начинает со всевозрастающим нерасположением относиться
к нему, на что, впрочем, у Томаса имелись достаточные причины, ибо, увы,
трудовое рвение Христиана после первой, а тем более второй недели заметно
пошло на убыль. Выразилось это сперва в том, что приготовления к рабочему
дню, бывшие поначалу как бы искусственно и утонченно растянутой радостью
предвкушения, то есть чтение газеты, докуривание утренней папиросы и питье
коньяку, постепенно стали занимать все больше и больше времени, а под
конец на эти приготовления уходили уже все часы до обеда. Затем, как-то
само собой вышло, что Христиан начал сваливать с себя бремя обязательного
сиденья в конторе, - по утрам, с неизменной папиросой в зубах, он позже
начинал эти свои приготовления, обедать отправлялся в клуб и возвращался с
большим опозданием, а иногда и вовсе не возвращался.
арендовал в первом этаже одного ресторана несколько благоустроенных залов,
где можно было пообедать, а также непринужденно и не совсем невинно
провести время, - к услугам посетителей здесь имелась рулетка.
Завсегдатаями клуба являлись и некоторые ветреные отцы семейств, как,
например, консул Крегер и, уж само собой разумеется, Петер Дельман.
Полицей-президент Кремер был здесь "главным у брандспойта", по выражению
доктора Гизеке - Андреаса Гизеке, сына брандмайора и однокашника
Христиана, теперь видного адвоката; младший Будденброк наново сдружился с
ним, хотя тот и слыл заядлым suitier.
приятель с большинством членов клуба, - почти все они были учениками
Марцеллуса Штенгеля, - был встречен здесь с распростертыми объятиями.
Правда, как коммерсанты, так и люди ученых профессий держались одинаково
невысокого мнения о его умственных способностях, но умели ценить его дар
развлекать общество. В клубе он давал лучшие свои "представления",
рассказывал самые занятные истории. Усевшись за рояль, он изображал
виртуоза, "показывал" английских и заатлантических актеров и оперных
певцов, с невиннейшим видом повествовал о головокружительных любовных
историях, случившихся в самых разных уголках земного шара, так что ни у
кого уже не оставалось сомнений, что Христиан Будденброк самый заправский
suitier; он доверительно сообщал и о собственных любовных похождениях - на
кораблях, в вагонах железных дорог, в Сан-Паоло, в Уайтчепеле (*33), в
девственных лесах...
слушателей, голосом немного жалобным и тягучим, затейливо и карикатурно,
как английский юморист. Так, он поведал своим приятелям историю
запаршивевшей собаки, которую переслали в ящике из Вальпараисо в
Сан-Франциско. Одному богу известно, в чем заключалась соль этого
анекдота, но в передаче Христиана он звучал необыкновенно комично. И в то
время как все кругом с ног валились от хохота, он сам, горбоносый, худой,
с непомерно длинной шеей и уже заметно поредевшими рыжеватыми волосами,
сидел неподвижно, скрестив длинные кривые ноги и сохраняя на лице какое-то
беспокойное, необъяснимо серьезное выражение, тогда как его маленькие
глаза задумчиво перебегали с одного слушателя на другого... Минутами
начинало казаться, что это его особа возбуждает смех, что смеются над
ним... Но Христиана это не смущало.
тамошней нестерпимой жаре и о некоем молодом лондонце по имени Джонни
Тендерстром, кутиле, "бесценном" парне, которого, "разрази меня господь, я
никогда не видел за работой", и тем не менее весьма дельном коммерсанте...
контору шеф... мы, восемь человек, валяемся, как сонные мухи, и курим,
чтобы хоть москитов-то отогнать. Боже милостивый! "Ну-с, - говорит шеф, -
что-то не видно, чтобы вы работали, милостивые государи!.." - "No, sir, -
отвечает Джонни Тендерстром, - теперь вы убедились в этом собственными
глазами, сэр!" И при этом мы пускаем Дым ему прямо в физиономию. Боже
милостивый!
с раздражением спросил однажды Томас. Но на самом деле раздражала его не
любимая приговорка брата, а то, что Христиан рассказывал эту историю лишь
для того, чтобы презрительно и насмешливо отозваться о работе вообще.
урожденная Крегер. - Случается, что братья ненавидят и презирают друг
друга. Это ужасно, и, однако, это бывает. Но не надо говорить об этом.
Лучше делать вид, что ничего не замечаешь. Даже думать не надо".
Шилова Юлия
Березин Федор
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Верещагин Олег
Лукин Евгений