Клары и Клотильды, приходилось волей-неволей принимать участие и Тони. Раз
в неделю в большой столовой за раздвинутым столом, при свете ламп и
канделябров, пили чай или бишоф не менее двадцати дам - в возрасте,
заставляющем уже думать о тепленьком местечке в царстве божием, - ели
вкуснейшие бутерброды и пудинги, а также читали вслух тексты из Священного
писания и распевали духовные песнопения, занимаясь при этом рукоделием.
Работы их в конце года распродавались на благотворительном базаре, а
вырученные деньги пересылались в Иерусалим на поддержание миссионерской
деятельности.
избранного круга, к которому принадлежала и консульша Будденброк, входили:
сенаторша Лангхальс, консульша Меллендорф и старая консульша Кистенмакер;
другие дамы, настроенные на более светский и менее благочестивый лад, -
мадам Кеппен, например, - втихомолку подсмеивались над своей подругой
Бетси. Неизменными посетительницами "Иерусалимских вечеров" были еще жены
местных священников, вдовая консульша Будденброк, урожденная Штювинг, и
Зеземи Вейхбродт со своей неученой сестрой. А так как перед лицом господа
нашего Иисуса Христа не существует рангов и социальных различий, то на
"Иерусалимских вечерах" изредка появлялись и дамы куда менее
высокопоставленные - например, маленькое морщинистое существо, славное
своим благочестием и образчиками вязаний, обиталищем которого был
госпиталь Святого духа, некая Гиммельсбюргер, последняя в роде. "Последняя
Гиммельсбюргер", - скорбно представлялась она и при этом чесала спицей под
чепцом.
оригинальные старые девы - близнецы, которые рука об руку разгуливали по
городу в сильно выцветших платьях, в пастушеских шляпах XVIII века и
"творили добро". Фамилия их была Герхардт, и они утверждали, что
происходят по прямой линии от Пауля Герхардта (*34). Поговаривали, что
сестры вовсе не так бедны, но жизнь они вели самую жалкую и все раздавали
бедным.
стыдившаяся, - конечно, господь бог смотрит в сердце, но ваши туалеты
слишком уж непрезентабельны... надо следить за собой.
не сумевшую побороть в себе светскую даму, со снисходительным, любовным и
сострадательным превосходством, которое внушает бедняку богач, алчущий
доступа в царствие небесное. Ибо это были отнюдь не глупые создания; у них
были маленькие, как у попугаев, головки с уродливыми сморщенными личиками
и живые, чуть подернутые мутной пеленой карие глаза, смотревшие на мир со
странным выражением кротости и всезнания. Таинственным, чудесным знанием
были исполнены и сердца старых дев. Им было известно, что в наш последний
час все некогда любимые нами и уже представшие господу с благостными
песнопениями явятся препроводить нас в царствие небесное. Они произносили
слово "господь" с уверенной непринужденностью первых христиан, из уст
самого вседержателя слышавших: "Малый еще миг, и вы узрите меня". Сестры
располагали также удивительнейшими теориями касательно внутренних
озарений, предчувствий, передачи и внушения мыслей на расстоянии. Одна из
них, Леа, была глуха и, несмотря на это, всегда знала, о чем идет речь.
читать на "Иерусалимских вечерах"; кроме того, дамы находили, что она
читает красиво, с захватывающей выразительностью. Она вынимала из
объемистого ридикюля стариннейшую книгу, вышина которой до смешного не
соответствовала ее ширине, с гравированным на меди изображением своего
предка - мужчины с неестественно раздутыми щеками, - брала ее в обе руки
и, для того чтобы и самой хоть что-нибудь слышать, начинала читать
страшным голосом, завывавшим, как ветер в печной трубе:
такую особу!" Но она ничего не говорила и, в свою очередь, поедая пудинг,
размышляла, станет ли и она со временем такой уродиной, как эти Герхардт.
и миссионеров, посещения которых после смерти консула, пожалуй, еще
участились; кроме того, она считала, что они забрали слишком уж много
власти в доме и слишком дорого обходятся.
раздражалась гневными тирадами относительно тех, что пожирают "домы
вдовиц" и произносят слишком уж долгие проповеди.
зрелая женщина, знающая жизнь, а не какая-нибудь дурочка, не считала для
себя обязательным верить в их безусловную добродетель.
ближнего! Но одно я должна сказать: удивляюсь, как жизнь тебе еще не
доказала, что те, кто ходит в длинных сюртуках и через каждые два слова
говорит "господи, господи", сами отнюдь не безгрешны.
его сестра, оставалось невыясненным. У Христиана на этот счет вообще
никакого мнения не сложилось; с него было достаточно и того, что он,
сморщив нос, приглядывался к этим господам, а потом "показывал" их в клубе
или дома.
звания. Однажды дело зашло так далеко, что некий миссионер по имени
Ионатан, побывавший в Сирии и Аравии, - мужчина с укоризненным взором
больших глаз и печально отвислыми щеками, - подошел к ней и с
меланхолической строгостью в голосе потребовал от нее решения вопроса:
совместимы ли ее завитые щипцами кудряшки на лбу с истинно христианским
смирением?.. Ах, он недооценил колкую и саркастическую находчивость Тони
Грюнлих. Несколько секунд она молчала, лицо ее свидетельствовало о
напряженной работе мысли. Наконец воспоследовал ответ:
ваших собственных локонах! - И, шурша платьем, она выплыла из комнаты,
слегка вздернув плечи и закинув голову.
мало волос, точнее, - у него был просто голый череп.
Берлина, прозванный "Слезливым Тришке", ибо во время своей воскресной
проповеди он, дойдя до одного определенного места, всякий раз проливал
слезы, - так вот, Слезливый Тришке, примечательный разве что своим бледным
лицом, красными глазами и лошадиными челюстями, который уже больше недели
гостил у Будденброков и попеременно то ел взапуски с бедной Клотильдой, то
возносил молитвы господу, влюбился в Тони... и влюбился не в ее
бессмертную душу, - о нет! - а в ее верхнюю губку, пышные волосы, красивые
глаза и прельстительные формы! И сей слуга господень, оставивший в Берлине
жену и целую кучу детей, не устыдился послать со слугой Антоном во второй
этаж, где помещалась спальня мадам Грюнлих, письмо, являвшее собою удачную
смесь из библейских текстов и льстиво-нежных слов. Ложась спать. Тони
нашла это письмо, пробежала его глазами и тотчас же решительным шагом
направилась вниз, в спальню консульши, где при свече, нимало не стесняясь,
громким и твердым голосом прочитала матери послание благочестивого
пастыря, после чего дальнейшее пребывание Слезливого Тришке на Менгштрассе
стало уже невозможным.
раньше я была дурочкой, наивным ребенком, но жизнь научила меня не
доверяться людям. Большинство из них - мошенники... да! Увы, это так!
Грюнлих! - Это имя прозвучало как воинственный клич, как короткий зов
фанфары, который Тони, вздернув плечи и подъяв взоры к небесам, бросила в
пространство.
6
жидкими, но очень длинными белокурыми бакенбардами, которые он иногда,
удобства ради, закидывал за плечи. Его круглый череп сплошь покрывали
мелкие тугие завитки, а большие оттопыренные уши, по краям сильно загнутые
внутрь, заострялись кверху, как у лисы. Нос на его лице казался маленькой
плоской пуговкой, скулы сильно выдавались вперед, а серые, обычно
прищуренные и немного растерянные глаза обладали способностью вдруг
шириться, делаться все больше, больше, выкатываться, чуть ли не
выскакивать из глазниц.
Средней Германии и теперь, по пути на родину, где ему достался приход,
заехал сюда. Снабженный рекомендациями одного из своих собратьев, который
уже отведал на Менгштрассе голубиного супа и ветчины с луковым соусом, он
нанес консульше визит, получил приглашение прожить в ее доме те несколько
дней, которые должно было продлиться его пребывание в городе, и водворился
в просторной комнате для гостей - первый этаж, по коридору.
Тибуртиус, как оказывалось, все еще не видел то одной, то другой
достопримечательности - "пляски мертвых" и апостольских часов в
Мариенкирхе, ратуши, "Дома корабельщиков", вращающего глазами солнца в
соборе. Прошло наконец десять дней, он все заговаривал об отъезде, но по
первому же слову консульши, предлагавшей ему еще погостить, вновь
откладывал его.
нимало не интересовали завитые кудряшки на лбу г-жи Антонии, и он не писал
ей писем. Но зато тем внимательнее приглядывался к Кларе, младшей и более
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Сертаков Виталий