компрессик...
платок, обмакнула его в таз на умывальнике, опять подошла к кровати и,
осторожно положив на лоб Тони, разгладила его ладонью.
старенькая Ида. Вот здесь, на кровати... Понимаешь, я все время думаю о
завтрашнем дне... Как мне быть? У меня голова кругом идет...
гриб с натянутым на него чулком, склонила голову с гладко расчесанными
седыми волосами и, неустанно следя за каждым своим стежком, спросила:
упустит. Помнишь, как было с Кларой? На такой же прогулке... Конечно, я
могу этого избежать, могу не оставаться одна, не подпускать его близко к
себе... Но тогда... тогда это конец! Послезавтра он уезжает, он сам
сказал. Да ему и нельзя дольше оставаться здесь, если завтра ничего не
будет решено... Завтра он непременно объяснится... Но что же мне сказать,
Ида, если он спросит? Ты еще никогда не была замужем и поэтому не очень-то
знаешь жизнь. Но ты честный, разумный человек, и тебе уже сорок два года.
Неужели ты ничего не можешь посоветовать? Мне так нужен совет...
что тут уж и советовать нечего, деточка моя! Он не может уехать, не
переговорив с тобой и с твоей мамой. А если ты этого не хочешь, так надо
было раньше отослать его...
быть, того не миновать! Но только я поневоле все время думаю: еще не
поздно, еще можно отказаться! И вот я лежу и мучаюсь...
в жизни это не так уж важно; зато он добрейший человек, не способный ни на
что дурное, это уж можешь мне поверить... Когда я вспоминаю Грюнлиха... О
господи!.. Тот вечно твердил: "Я живой, я находчивый", и старался этими
словами прикрыть то, что он просто мошенник... Перманедер совсем другое...
Он для таких штук, я бы сказала, слишком неповоротлив, слишком
благодушен... хотя, с другой стороны, это тоже недостаток, - можно голову
дать на отсечение, что он никогда не станет миллионером. И по-моему, он
даже слишком склонен распускаться, жить "спустя рукава", как они говорят
на юге... Но там все такие, Ида, вот в чем дело. Ты пойми, в Мюнхене,
когда он был среди таких же людей, которые так же говорят, как и он, и так
же себя держат, я его, прямо скажу, любила. Он мне казался милым,
простосердечным, добрым. И очень скоро я заметила, что это взаимно. Может
быть, тут играло роль и то, что он считал меня богатой женщиной? Боюсь,
более богатой, чем я есть... потому что, ты ведь знаешь, мама уже не может
много дать за мной... Но это, я уверена, его не остановит. Он за деньгами
не гонится... Да, так что же я хотела сказать, Ида?
вырван из привычной обстановки, где люди совсем другие - строже,
честолюбивее... как бы это выразиться... благоприличнее, - здесь я часто
за него краснею; да, да, откровенно признаюсь тебе, Ида, потому, что я
всегда говорю, что думаю... я стесняюсь его, хотя это, может быть, и дурно
с моей стороны. Ты знаешь, он уже не раз говорил "мне" вместо "меня". На
юге так говорят, Ида, даже самые образованные люди, когда они весело
настроены, и ничей слух это не режет, никого не сердит, никто даже и
внимания не обращает... А здесь... мать на него косится, Том вскидывает
бровь, дядя Юстус вздрагивает и еле сдерживается, чтобы не фыркнуть...
Знаешь эту крегеровскую манеру... А Пфиффи Будденброк переглядывается со
своей матерью или с Фридерикой и Генриеттой... И мне становится так
стыдно, что, кажется, взяла бы да убежала из комнаты. И тогда я даже
представить себе не могу, что выйду за него замуж...
праздновать. И ты только представь себе, если мне все время будет стыдно
перед нашими, перед Кистенмакерами, Меллендорфами и вообще перед всеми
гостями из-за того, что в нем так мало внешнего благородства. Ах, с виду
Грюнлих был куда аристократичнее, но душа, душа у него была черная, как -
если верить Христиану - любил говорить покойный господин Штенгель... Ох,
Ида, голова кругом идет! Перемени мне, пожалуйста, компресс... Нет! Видно,
чему быть, того не миновать! - снова начала она после того, как со вздохом
облегчения приняла от Иды свежесмоченный платок. - Ведь самое, самое
главное, что я опять стану замужней дамой и не буду больше прозябать здесь
на положении разведенной жены!.. Ах, Ида, я последние дни все думаю о
прошлом: как впервые появился Грюнлих и какие сцены он мне устраивал -
отвратительно, Ида!.. А потом Травемюнде, Шварцкопфы... - медленно
проговорила она, и взор ее несколько мгновений мечтательно покоился на
заштопанной пятке чулка в руках у Иды. - А потом помолвка, Эймсбюттель...
и наш дом - такой аристократический и красивый. И какие я тогда заказала
себе пеньюары, Ида! С Перманедером, конечно, ничего этого не будет. Но что
поделаешь, жизнь учит нас скромности... И визиты доктора Клаасена, а потом
ребенок... и банкир Кессельмейер, и... конец! О, это было ужасно! Да,
женщина, которая прошла через такие испытания... Но Перманедер ни в какие
грязные аферы не пустится, в этом его заподозрить нельзя; в деловом
отношении мы, думается, можем на него положиться. Я вполне верю, что они с
Ноппе очень недурно зарабатывают на нидерпауровской пивоварне. А когда я
стану его женой - вот посмотришь, Ида, - я уж сумею подстегнуть его
честолюбие и позабочусь о том, чтобы он преуспевал и не жалел своих сил и
нам бы не пришлось краснеть за него. Потому что такое обязательство он, уж
конечно, берет на себя, женясь на урожденной Будденброк...
Грюнлиху... Десять лет! И вот все начинается сначала, и мне опять нужно
говорить кому-то "да"! Знаешь, Ида, жизнь ведь ужасно серьезная штука!..
Только тогда разговоров было не обобраться, все ко мне приставали, мучили
меня, а теперь все притихли и считают, что я обязательно соглашусь. Ты
пойми, Ида, в этой моей помолвке с Алоизом - видишь, я уже зову его Алоиз,
потому что чему быть, того не миновать, - нет ничего торжественного и
радостного. И речь, собственно, идет совсем не о счастье. Я вступаю в этот
брак, чтобы спокойно и трезво загладить первое свое замужество, ибо таков
мой долг перед семьей и фирмой. И мать так считает, и Том тоже...
счастья...
тоже есть. Мать... что ж, она, пожалуй, не стала бы настаивать, потому что
все сомнительное в жизни она обходит со своим "assez". Но Том... Том этого
хочет. Нет, уж тут ты ничего не говори, я его знаю как свои пять пальцев.
Хочешь, я тебе скажу, что он думает. Он думает: "Любой, любой, кроме
абсолютно недостойного". Потому что речь сейчас идет уже не о блестящей
партии, а о том, чтобы вторым браком хоть как-нибудь загладить неудачу с
первым. Вот что думает Том. И будь уверена, что не успел господин
Перманедер переступить порог нашего дома, как он уже потихоньку собрал все
сведения о нем. И так как они оказались более или менее благоприятными, то
для него это решенное дело. Том политик и знает, чего хочет. Кто выставил
за дверь Христиана? Может, это сильно сказано, Ида, но так оно есть. А
почему? Потому что Христиан компрометировал семью и фирму. А я, по мнению
Томаса, делаю то же самое, - конечно, не словами или поступками, но самим
фактом своего существования в качестве разведенной жены. Он хочет положить
этому конец, и он прав! И я, честное слово, не меньше люблю его из-за
этого и думаю, что он мне платит тем же. В конце концов я все эти годы
только и мечтала снова начать жить, потому что очень уж мне тоскливо у
матери, - прости меня, господи, если это грех! Но мне ведь едва минуло
тридцать, и я чувствую себя молодой. Люди по-разному устроены, Ида. У тебя
в тридцать лет были уже седые волосы, потому что у вас это семейное, и
твой дядя Праль, который умер от удушья...
времени восклицая: "В конце концов - чему быть, того не миновать!" И потом
забылась на пять часов глубоким и мирным сном.
6
с Иоганнесштрассе, к восьми часам собственной персоной подавший на
Менгштрассе вместительный экипаж с низкими боковыми стенками, объявил:
"Через часок проглянет солнышко", и все на том успокоились.
вместе и теперь, уже одетые для прогулки, собрались внизу, дожидаясь Герды
и Тома. Г-жа Грюнлих в кремовом платье с атласным бантом, завязанным под
подбородком, несмотря на недолгий сон, выглядела очаровательно. Всем
сомнениям и тревогам, видимо, пришел конец, ибо на ее лице, когда она,
разговаривая с гостем, неторопливо застегивала пуговки своих ажурных
перчаток, было написано уверенное спокойствие, даже торжественность. Давно
забытые чувства вновь охватили ее. Сознание собственной значительности,
важности решения, перед которым она поставлена, сознание, что вот опять
для нее настала пора вписать новые строки в историю семьи, переполняли ее
душу и заставляли сильнее биться сердце. Этой ночью она видела во сне
страницу, где ей предстояло отметить свое вступление во второй брак, -
событие, которое начисто сотрет то черное пятно в фамильной тетради. Она с
Панов Вадим
Свержин Владимир
Земляной Андрей
Маккэфри Энн
Майер Стефани
Афанасьев Роман