ударом, ее постигшим.
9
снег, хотя солнце время от времени и пробивалось сквозь клубящийся туман,
- один из тех дней, когда в портовом городе колючий норд-ост злобно
завывает вокруг церковных шпилей и нет ничего проще, как схватить
воспаление легких.
мать с очками на носу, склонившуюся над листком бумаги.
листок. - Не пугайся! Какая-то неприятность... Я ничего не понимаю... Это
из Берлина... Что-то, видимо, случилось...
вздулись на его висках - так крепко он стиснул зубы. Затем он энергичным
движением протянул руку, словно говоря: "Выкладывай, что там стряслось,
только поскорей, пожалуйста! Я не нуждаюсь в подготовке".
пальцы кончики длинных усов, прочитал несколько строчек, начертанных на
телеграфном бланке. Это была депеша, гласившая: "Не пугайтесь. Я, Эрика
будем транзитом. Все кончено. Ваша несчастная Антония".
взглянул на консульшу. - Что это значит?
имеет в виду "не задерживаясь в пути" или что-нибудь в этом роде...
каких-нибудь десять минут назад. Но, видимо, что-то случилось, и нам
остается только ждать, пока все разъяснится. Бог даст, беда минует нас.
Садись завтракать, Том.
стакан.
ребячество!
надеяться, не пожелает ввалиться в дом среди ночи, то, видимо, это будет
завтра. Пошли кого-нибудь известить меня...
даже позвонила Иде Юнгман, которая спала теперь в крайней комнате на
втором этаже, и, велев подать себе сахарной воды, до рассвета просидела на
постели с вышиваньем в руках. Утро тоже прошло в тревожном ожидании. Но за
завтраком консул объявил, что Тони если и приедет сегодня, то через Бюхен,
поездом, прибывающим в три тридцать три пополудни. Около этого времени
консульша сидела в ландшафтной, пытаясь читать книгу, на черном кожаном
переплете которой красовалась тисненая золотом пальмовая ветвь.
блестящей кованой решеткой, потрескивали дрова. Консульша вздрагивала и
смотрела в окно всякий раз, когда с улицы доносился стук колес. А в четыре
часа, когда она перестала прислушиваться и, казалось, забыла о приезде
дочери, внизу вдруг захлопали двери. Она быстро обернулась к окну и
протерла кружевным платочком запотевшие стекла: у подъезда стояли дрожки,
и кто-то уже поднимался по лестнице!
но передумала, и снова опустилась на место и с каким-то почти
отсутствующим видом повернула голову к дочери, которая, оставив в дверях
Эрику, уцепившуюся за Иду Юнгман, почти бегом приближалась к ней.
шляпа с вуалью. Она очень побледнела и выглядела усталой; глаза ее были
красны, а верхняя губка дрожала, как в детстве, когда Тони плакала. Она
воздела руки, потом уронила их, опустилась перед матерью на колени и,
жалобно всхлипывая, зарылась лицом в складки ее платья. Все это
производило такое впечатление, словно она прямо из Мюнхена бегом
примчалась сюда и вот теперь поникла у цели, выбившаяся из сил, но
спасенная. Консульша молчала.
вытащила шпильку, с помощью которой шляпа мадам Перманедер держалась на ее
прическе, положила шляпу на подоконник и обеими руками стала нежно и
успокоительно гладить густые пепельные волосы дочери. - В чем дело, дитя
мое? Что случилось?
время, прежде чем последовал ответ.
одной рукой держа в объятиях дочь, другую протянула внучке, которая стояла
в смущенье, закусив указательный палец.
выглядишь очень хорошо. Сколько тебе лет, Эрика?
она добавила: - Иди, дитя мое, наверх с Идой. Мы скоро будем обедать, а
сейчас маме нужно поговорить со мной.
послать нам испытание, мы должны безропотно терпеть. "Возьми свой крест и
неси его", - гласит Евангелие... Но, может быть, ты тоже хочешь сперва
подняться наверх, немножко передохнуть и привести себя в порядок? Наша
славная Ида приготовила тебе твою комнату... Спасибо за то, что ты дала
нам телеграмму. Хотя мы все-таки порядком перепугались...
трепетное и приглушенное:
что-либо добавить. Казалось, эта характеристика полностью завладела ее
сознанием. Она только глубже спрятала лицо в колени консульши, а руку,
простертую на полу, даже сжала в кулак.
осведомилась старая дама. - Нехорошо, что такая мысль пришла мне на ум, но
что мне еще остается думать. Тони? Перманедер причинил тебе горе? Ты ведь
о нем говоришь?
окну. Она поняла. Наступило молчанье, время от времени прерываемое все
более редкими всхлипываниями Тони.
вижу, что тебя действительно заставили страдать... Но зачем было так бурно
выражать свое огорчение? Зачем тебе понадобилась эта поездка сюда вместе с
Эрикой? Ведь людям, менее благоразумным, чем мы с тобой, может показаться,
что ты вообще не намерена возвратиться к мужу...
стремительно подняла голову и, помутившимся взором поглядев в глаза
матери, с неменьшей стремительностью вновь приникла к ее коленям.
теперь, раз ты уже здесь, ты все мне расскажешь, облегчишь свою душу, и мы
попытаемся осмотрительно, с любовью и снисхождением помочь этой беде!
широкую суконную юбку консульши, и вдобавок это бурное словоизвержение еще
прерывалось возгласами крайнего негодования, но все же из него можно было
уразуметь, что произошло следующее.
страдавшая нервными желудочными болями, наконец задремала. Но вскоре ее
разбудило движение на лестнице, какой-то непонятный, но явственный шум.
Прислушавшись, она различила скрип ступенек, хихиканье, приглушенные
возгласы протеста, перемежающиеся покряхтываньем и сопеньем. Усомниться в
том, что означал этот шум, было невозможно. И еще прежде, чем скованный
дремотой слух г-жи Перманедер уловил эти звуки, она уже поняла, что
происходит. Кровь отлила у нее от головы и бурно устремилась к сердцу,
которое то замирало, то билось тяжко и неровно. Может быть, целую минуту,
долгую и страшную, лежала она, словно оглушенная, не имея сил
пошевелиться. Но так как бесстыдная возня не унималась, она дрожащими
руками зажгла свет и в ночных туфлях со свечою в руке, побежала по
коридору к лестнице - той самой, что наподобие "небесной лестницы", от
входной двери вела во второй этаж, - и там, на верхних ступеньках, ей
воочию представилась картина, которую она уже видела духовным оком, лежа у
себя в спальне и с широко открытыми от ужаса глазами прислушиваясь к
недвусмысленной возне. Это была схватка, борьба, недозволенная и
постыдная, между кухаркой Бабеттой и г-ном Перманедером. Девушка, со
связкой ключей и тоже со свечой в руках, - видимо, она, несмотря на