ждать хорошего в семье, где происходят такие сцены. Поверьте мне: будь
сейчас жив отец, он бы молитвенно сложил руки и вверил нас милосердию
божьему.
8
навощенному паркету парадных комнат в новом доме сенатора Будденброка и
целуют руки хозяйке. Христиан, вернувшийся из Эйнхаузена, водит их в
местный клуб. А в доме на Менгштрассе мамзель Зеверин, Рикхен Зеверин,
новая домоправительница консульши, перетаскивает вместе с горничными целые
груды матрацев в "портал", старинный садовый домик, где битком набито
солдатами.
Городских ворот, другие вступают им на смену, наводняют город, едят, спят,
оглушают горожан барабанным боем, трубными звуками, командными выкриками и
снова уходят. В город въезжают принцы королевской крови, маршируют войска.
Потом опять тишина, ожидание.
размещаются по квартирам. И, наконец, под ликующие крики облегченно
вздохнувших горожан уходят восвояси - мир, кратковременный, чреватый
событиями, мир 1865 года! (*50)
ведающий, безмятежный, в широком платьице, с рассыпанными по плечам
шелковистыми локонами, играет в саду у фонтана или на "балконе", который
устроили для него, огородив балюстрадой часть площадки второго этажа.
Играет в игры под стать своим четырем с половиной годам - игры,
глубокомыслие и прелесть которых уже не в состоянии понять ни один
взрослый и для которых не требуется ничего, кроме нескольких камешков или
деревянной дощечки с насаженным на нее цветком львиного зева, изображающим
шлем. Здесь нужна чистая, пылкая, непорочная, не знающая тревог и страха
фантазия этих счастливых лет, когда еще ни сознание долга, ни сознание
вины не посмели коснуться нас своей суровой рукой, когда мы вправе
смотреть, слушать, смеяться, дивиться и мечтать без того, чтобы окружающий
мир требовал от нас взамен служения ему, и когда те, кого мы безотчетно
любим, еще не требуют от нас доказательств, что мы со временем будем
добросовестно служить миру сему... Ах! Еще недолго, и все эти обязанности,
тяжко обрушившись на нас, начнут чинить над нами насилие, поучать нас
житейской мудрости, ломать, корежить и портить нас...
заколебалась на чаше весов - и определилась. Родной город Ганно
Будденброка, разумно примкнувший к Пруссии, стал с удовлетворением взирать
на богатый Франкфурт, заплативший своей независимостью за веру в Австрию
(*52).
"Иоганн Будденброк" за один день потерял немалую сумму - двадцать тысяч
талеров!
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
1
директоров городского общества страхования от огня, - мужчина с черными
усиками и несколько отвисшей нижней губой, в сюртуке, застегнутом на все
пуговицы, - переходил тяжелым и важным шагом из одного конторского
помещения в другое, оттопырив локти и сжав руки в мощные кулаки, он
производил впечатление человека бесспорно энергичного и преуспевающего.
ярким румянцем на щеках, она была красива красотой молодости. Если Эрика
случайно спускалась с лестницы или стояла на верхней площадке, когда г-н
Вейншенк выходил из конторы, - а случайность эта повторялась довольно
часто, - он приподнимал цилиндр над своей короткой черной шевелюрой, уже
начинавшей седеть на висках, и приветствовал молодую девушку изумленным,
восторженным взглядом своих нагловатых глаз. Она же немедленно убегала,
садилась где-нибудь на подоконник и с добрый час плакала от растерянности
и смущения.
жизни. Она плакала над цилиндром г-на Вейншенка, над его манерой при
встрече с ней высоко поднимать и тотчас же опускать брови, над его
величавой осанкой и сжатыми кулаками.
дочери уже годами тревожило ее, ибо по сравнению с другими девицами на
выданье Эрика находилась в невыгодном положении. Г-жа Перманедер не только
не ездила в свет, но пребывала с ним в неукротимой вражде. Мысль, что в
высших кругах ею пренебрегают из-за ее двукратного развода, превратилась у
нее в своего рода навязчивую идею. Она усматривала презренье и неприязнь
там, где, по всей вероятности, не было ничего, кроме безразличия. Трудно,
например, предположить, чтобы консул Герман Хагенштрем, этот
свободомыслящий и неизменно лояльный человек, которого богатство к тому же
сделало добродушным и благожелательным, не поклонился бы ей при встрече,
если бы его не останавливал ее высокомерный взгляд, если бы она так
очевидно не презирала этого "пожирателя гусиных печенок, ненавистного ей,
словно чума", как она выражалась. Так и вышло, что Эрика тоже осталась
чуждой светской жизни, протекавшей в доме у ее дяди, сенатора, не ездила
на балы и почти не имела случаев приобретать знакомства.
утверждению, "свое отжила", больше всего мечтала, чтобы для дочери сбылись
надежды, столь жестоко обманувшие мать; мечтала счастливо и выгодно
пристроить ее - так, чтобы замужество Эрики сделало честь семье и
заставило бы всех позабыть злую участь матери. Но прежде всего Тони
жаждала доказать старшему брату, в последнее время столь безнадежно
смотревшему на жизнь, что счастье не вовсе ушло из их семьи, что не все
уже кончено... Ее второе приданое - семнадцать тысяч талеров, - с такой
бескорыстной готовностью возвращенное г-ном Перманедером, было отложено
для Эрики. И едва только зоркая и многоопытная г-жа Антония заметила чуть
уловимую связь, установившуюся между ее дочерью и директором Вейншенком,
как уже начала донимать господа бога мольбами, чтобы г-н Вейншенк нанес им
визит.
бабушка, дочь и внучка, поговорил с ними минут десять и обещал опять
как-нибудь зайти после обеда на чашку кофе.
был родом из Силезии, где и сейчас еще жил его старик отец; но семья,
видимо, для него значила не много, - г-н Вейншенк был, что называется,
self made man [человек, преуспевший без посторонней помощи (англ.)].
Отсюда и его манера держаться с чувством собственного достоинства, иногда
даже несколько чрезмерным, но притом - не совсем уверенная, немного
недоверчивая, без светского лоска и, особенно в разговоре, очень уж
простодушная. К тому же его сюртук, неважно сшитый, местами лоснился, а
манжеты с большими агатовыми запонками всегда выглядели не совсем свежими;
на среднем пальце левой руки у него был черный, наполовину сошедший ноготь
- следствие какого-то несчастного случая. Внешние данные, казалось бы, не
слишком привлекательные! Но тем не менее г-н Вейншенк был человек,
заслуживающий всяческого уважения, усердный, энергичный, с двенадцатью
тысячами годового дохода, а в глазах Эрики Грюнлих - еще и красивый
мужчина.
сенатором она переговорила откровенно: совершенно очевидно, что интересы
обеих сторон сходятся и удачно дополняют друг друга. Директор Вейншенк,
так же как и Эрика, не имеет никаких связей в обществе. Нет, они
прямо-таки созданы друг для друга, самим господом богом друг другу
предназначены! Если начинающий лысеть директор, которому уже под сорок,
хочет зажить собственным домом - что, конечно, вполне подобает ему в его
возрасте и при его имущественных обстоятельствах, - то союз с Эрикой
Грюнлих, сделав его членом одной из первых семей города, несомненно, будет
способствовать его карьере и значительно упрочит его положение. Что же
касается благополучия Эрики, то тут у г-жи Перманедер, по крайней мере,
есть уверенность, что дочь не повторит ее судьбы: г-на Перманедера Гуго
Вейншенк ничем не напоминает, а от Бендикса Грюнлиха отличается хотя бы
уже своим положением солидного служащего с твердым окладом и с видами на
будущее.
визиты г-на Вейншенка привели к тому, что в январе 1867 года он взял на
себя смелость без обиняков и, как подобает мужчине, немногословно просить
руки Эрики Грюнлих.
любезно принимаем родственниками невесты. Без сомнения, он сразу же
почувствовал себя здесь не ко двору и, чтобы скрыть это чувство, стал
держаться еще развязнее, но консульша, дядя Юстус, сенатор Будденброк - о
дамах Будденброк с Брейтенштрассе этого, правда, нельзя было сказать -
проявляли великодушную снисходительность к этому усердному служаке, к
представителю сурового труда, не обученному тонкостям обхождения.
Маккефри Энн
Плотников Александр
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Шилова Юлия