которого всякий год наново ждешь с сердцем, громко бьющимся в чаянии его
непостижимого, неземного великолепия... Что же там, за дверью,
приготовлено для него, Ганно? То, чего он желал, - это уж бесспорно! Так
всегда бывает, - разве уж попросишь чего-нибудь совсем немыслимого; но
тогда тебя заранее предупреждают, что твое желание неисполнимо. Театр! Он
сразу его увидит, сразу подбежит к нему! Вожделенный кукольный театр! В
списке желанных подарков, который Ганно перед рождеством передал бабушке,
слово театр было подчеркнуто жирной чертой, - ведь после "Фиделио" (*66)
он, можно сказать, ни о чем другом и не думал.
впервые взяли в театр, в Городской театр, где он сидел в ложе рядом с
матерью, затаив дыхание, внимал звукам "Фиделио" и следил за тем, что
происходит на сцене. С тех пор он только об опере и мечтал, и такая
страсть к театру охватила его, что он почти не спал по ночам. С
невыразимой завистью смотрел он при встречах на людей, слывших, как и его
дядя Христиан, завзятыми театралами, - на консула Дельмана, маклера
Гоша... Неужто же можно вынести такое счастье, какое суждено этим людям, -
чуть ли не каждый вечер бывать в театре? Если бы ему хоть раз в неделю
позволено было одним глазком заглянуть в зал перед началом представления -
послушать, как настраивают инструменты, посмотреть на спущенный занавес!
Ведь он все, все любил в театре: запах газа, кресла, оркестрантов,
занавес...
сценой? А какой там будет занавес? Необходимо сразу же провертеть в нем
дырочку, ведь и в занавесе Городского театра устроен "глазок"... Удалось
ли бабушке или мамзель Зеверин, - куда уж бабушке со всем управиться! -
достать декорации для "Фиделио"? Завтра с самого утра он где-нибудь
запрется и даст представление... Ему казалось, что его куклы уже поют, ибо
с мыслью о театре у него неразрывно сплеталась мысль о музыке...
пели каждый свое, в последнем такте умиротворенно и радостно слились
воедино. Чистый аккорд отзвучал, и глубочайшая тишина простерлась над
ландшафтной и над всем домом. Потрясенные этой тишиной, все невольно
потупились; только директор Вейншенк задорно и развязно озирался да г-жа
Перманедер не смогла удержаться и закашлялась. Но тут консульша
неторопливо приблизилась к столу и села, посреди своих ближайших родных,
на софу, теперь уже стоявшую не в стороне, как в былые времена, а возле
стола. Она подкрутила лампу и придвинула к себе большую библию с широким
золотым обрезом, потом надела очки, отстегнула кожаные застежки,
запиравшие огромную книгу, открыла ее на странице, заложенной закладкой,
так что всем находившимся в комнате бросилась в глаза шершавая пожелтевшая
бумага с непомерно огромными буквами, глотнула сахарной воды и начала
читать главу о рождестве спасителя.
выражением, голосом, звучавшим в благоговейной тишине чисто, растроганно и
радостно. "И в человецех благоволение!" - прочла она. Но едва консульша
замолкла, как в ротонде в три голоса запели: "Тихая ночь! Святая ночь" - и
все семейство в ландшафтной подхватило песню - впрочем, довольно
осторожно, так как собравшиеся в большинстве своем были немузыкальны и
ансамбль время от времени нарушался кем-нибудь самым неподобающим образом.
Но это не снижало впечатления, производимого песней. Г-жа Перманедер пела
дрожащими губами, ибо всего сладостнее и больнее трогает эта песня сердца
тех, у кого позади осталось много бурь и треволнений и кто в этот час
торжественного умиротворения оглядывается на них. Мадам Кетельсен плакала
тихо и горько, хотя почти ничего не слышала.
правнучку Элизабет и направилась к дверям. Следом за ней двинулись старые
господа, за ними те, что помоложе; в ротонде к шествию примкнули прислуга
и бедные. Щурясь от яркого света и радостно улыбаясь, с пением: "О,
елочка, о, елочка!" - под смех детей, которых развеселил дядя Христиан,
вскидывавший ноги, как деревянный паяц, и с нарочито глупым видом певший
вместо: "О, елочка!" "О, телочка!" - они вступили через высокую
распахнутую дверь прямехонько в небесное царство.
неисчислимым множеством огоньков, а небесная голубизна шпалер с белыми
статуями богов делала эту огромную комнату еще огромнее.
- там, в глубине, где меж окон, завешенных темно-красными гардинами,
стояла огромная елка, вздымавшаяся почти до потолка, вся в серебре, в
огнях и белых лилиях, с блистающим ангелом на макушке и вертепом у
подножия (*67). Посреди покрытого белой скатертью стола, который тянулся
от окон чуть ли не до самых дверей и ломился под тяжестью подарков, стоял
еще целый ряд маленьких елочек, увешанных конфетами и сиявших огоньками
тоненьких восковых свечек. Огнями сияли газовые бра на стенах и толстые
свечи в позолоченных канделябрах по всем четырем углам зала. Громоздкие
предметы, подарки, не уместившиеся на столе, были расставлены прямо на
полу. Два стола поменьше, тоже покрытые белоснежными скатертями и
украшенные зажженными елочками, стояли по обе стороны двери: на них были
разложены подарки для прислуги и для бедных.
этого всем так хорошо знакомого зала, они обошли его кругом,
продефилировали мимо вертепа, где восковой младенец Иисус, казалось,
творил крестное знамение, и, немного придя в себя, остановились, каждый на
предназначенном ему месте. Песня смолкла.
скоро отыскали театр - театр, на столе, среди других даров казавшийся
таким большим и вместительным, что это превышало самые смелые его
ожидания! Но место Ганно теперь было не там, где в прошлом году. Театр
стоял на противоположной стороне, и от полной растерянности он даже
усомнился, ему ли предназначается этот чудесный дар. Сбило его еще и то,
что на полу подле театра громоздилось что-то большое и непонятное, не
названное в его списке, нечто вроде комода, - неужели и это тоже
предназначено ему?
крышку. - Я знаю, ты любишь играть хоралы. Господин Пфюль научит тебя, как
с этим обращаться... Надо нажимать вот так - то сильнее, то легче, и не
отрывая руки, а только peu a peu [постепенно (фр.)], меняя пальцы...
полированного дерева, с металлическими ручками по бокам, с пестрыми
педалями и легким вертящимся стульчиком. Ганно взял аккорд - прелестный
органный звук поплыл в воздухе и всех заставил поднять глаза от подарков.
Ганно кинулся обнимать бабушку, которая с нежностью прижала его к своей
груди и тотчас же отпустила - ей надо было принять благодарность и от
других.
заниматься. Это был избыток счастья, когда ничто в отдельности не внушает
благодарного чувства и ты спешишь только прикоснуться к одному, к другому,
чтобы потом лучше обозреть целое... О! Да здесь и суфлерская будка! Будка
в форме раковины перед величественно уходящим вверх красно-золотым
занавесом. На сцене была установлена декорация последнего действия
"Фиделио". Несчастные пленники воздевали руки. Дон Пизарро, с громадными
буфами на рукавах, в устрашающей позе, стоял где-то сбоку. А из задней
кулисы, весь в черном бархате, быстрым шагом выходил министр, чтобы все
уладить. Это было совсем как в Городском театре, даже лучше! В ушах Ганно
вновь зазвучал ликующий хор финала, и он присел за фисгармонию сыграть
несколько тактов, которые ему запомнились. Но тут же встал и схватился за
давно желанную книгу - греческую мифологию с золотой Афиной Палладой на
красном переплете. Затем он съел несколько конфет со своей тарелки, на
которой лежали еще марципановые фигурки и коричневые пряники, перетрогал
разные мелочи, тоже полученные в подарок, письменные принадлежности,
школьные тетради и на мгновенье забыл обо всем на свете, увлекшись ручкой
с крохотным хрусталиком: стоило поднести его к глазу, и перед тобой,
словно по волшебству, открывался уходящий вдаль швейцарский пейзаж...
бисквитами. Макая свое печенье в чай, Ганно наконец-то улучил минутку,
чтобы окинуть взглядом всю большую столовую. Гости стояли у стола,
прохаживались вдоль него, смеясь и болтая, хвалились полученными подарками
и рассматривали чужие. Чего-чего здесь только не было: изделия из фарфора,
никеля, серебра, из золота и дерева, из сукна и шелка. Большие пряники,
симметрично разукрашенные миндалем и цукатами, чередовались на столе с
марципановыми бабками, внутри влажными от свежести. На подарках,
собственноручно изготовленных или украшенных мадам Перманедер, - мешочках
для рукоделия, подушках для ног, - в изобилии красовались атласные ленты.
матросский воротник, рассматривал подарки мальчика с тем иронически
преувеличенным восхищением, с которым взрослые обычно относятся к детским
сокровищам. Только дяде Христиану было несвойственно высокомерие взрослых:
с брильянтовым кольцом на пальце, рождественским даром матери, он, волоча
ноги, подошел к Ганно и, увидев театр, возликовал не меньше племянника.
опуская занавес, и даже отступил на шаг, чтобы получше охватить взглядом
сцену. Несколько секунд он постоял в молчании, причем глаза его тревожно
блуждали по комнате, и вдруг его точно прорвало. - Ты просил театр? Сам
догадался попросить? - спрашивал он. - Почему? Кто тебя надоумил? Разве ты
уже был когда-нибудь в театре?.. На "Фиделио"? Да, это хороший
спектакль... А теперь ты сам хочешь попробовать? Сам хочешь поставить
оперу? Так она тебе понравилась? Послушай-ка, дружок, мой тебе совет:
выбрось эти мысли из головы - театр и тому подобное... Проку от этого не
будет, поверь уж своему дяде. Я тоже не в меру увлекался всеми этими
штуками, и ничего путного из меня не вышло. Признаться, я в жизни совершил