ОЧЕНЬ СОМНИТЕЛЬНОЕ
С годами беседы Эдвина Кроковского приняли довольно неожиданный уклон.
В его исследованиях, направленных на расчленение души и подсознательную
жизнь человека, всегда было что-то от подземелий и катакомб но за последнее
время он очень мягко и почти незаметно для своей аудитории свернул на путь
магии, сугубой секретности и теперь его лекции, происходившие в столовой
раз в две недели, - его лекции, гордость проспекта и главный аттракцион
заведения, которые он читал в сюртуке и сандалиях, стоя у покрытого
скатертью столика и экзотически растягивая слова, перед неподвижно внимающей
ему берггофской публикой, теперь касались уже не скрытой любовной жизни души
и обратного превращения болезни в осознанный аффект - в них речь шла теперь
о неразгаданных странностях сомнамбулизма и гипнотизма, о телепатии, вещих
снах, ясновидении, о чудесах истерии при обсуждении всего этого философские
горизонты настолько расширялись, что перед слушателями вдруг вспыхивали
такие загадки, как связь между материей и психикой, и даже загадки
относительно сущности самой жизни, приблизиться к решению которых,
оказывается, можно было скорее дорогами жути и болезни, чем здоровья...
Мы говорим об этом потому, что считаем своим долгом посрамить
легковерные умы, утверждавшие, будто доктор Кроковский обратился к области
сокровенного лишь по причинам чисто эмоциональным, то есть чтобы избежать в
своих лекциях бесплодного однообразия. Так по крайней мере болтали злые
языки, которые всюду найдутся. И действительно, на понедельничных лекциях
мужчины прислушивались еще внимательнее, а фрейлейн Леви больше чем
когда-либо напоминала восковую фигурку с заводным механизмом в груди.
Но эти реакции были не менее законны, чем путь развития, которым вправе
идти ум ученого, тем более если его ведет не только логическая
последовательность, а сама необходимость. Он и раньше занимался изучением
загадочных, неизведанных областей человеческой души, которые называют
подсознанием, хотя, может быть, правильнее было бы назвать его
сверхсознанием, ибо именно из этих сфер порою возникает знание, неизмеримо
превосходящее то, которое содержится в обычном круге сознания отдельной
человеческой личности, почему и напрашивается мысль, что, быть может, между
глубинными, погруженными во мрак пластами индивидуальной души и обладающей
всеведеньем общей душой должны существовать соотношения и связи. Сфера
подсознания, "оккультная" в широком значении этого слова, вскоре оказывается
оккультной и в более тесном смысле и служит одним из источников для тех
феноменов, которые мы так называем за отсутствием лучшего обозначения. Более
того: тот, кто видит в физическом симптоме болезни результат изгнания из
сознательной душевной жизни истеризированных аффектов, вынужден признать
творческую силу психического начала по отношению к материальному, - силу, в
которой нельзя не видеть второй источник магических явлений: идеалист
патологии, чтобы не сказать - патологический идеалист, поневоле окажется в
исходной точке определенной цепи, звенья которой очень скоро приведут его к
проблеме бытия, иными словами - к проблеме взаимоотношений между материей и
духом. Материалист, опирающийся лишь на философию ядреного здоровья,
непременно будет утверждать, что духовное - всего лишь фосфоресцирующий
продукт материального. Идеалист же, исходящий из принципа творческой
истеричности, будет склоняться к тому, а вскоре и настаивать на том, что
вопрос о примате тела или духа следует решить совсем наоборот. В общем,
перед нами опять не больше не меньше, как исконный спор о том, что было
раньше - курица или яйцо, причем вопрос особенно осложняется тем, что нельзя
представить себе яйцо, которое бы не снесла курица, и нельзя представить
себе курицу, предварительно не допустив существование яйца, из которого она
вылупилась.
Обсуждением этих вопросов и стал с недавних пор заниматься на своих
лекциях доктор Кроковский. Он дошел до них органически, вполне законным,
логическим путем, мы это усердно подчеркиваем, и только для полноты картины
добавим, что занялся он ими еще задолго до того, как появилась Элли Бранд, и
дело перешло в эмпирически-экспериментальную стадию.
Кто же она, эта Элли Бранд? Мы едва не забыли, что наши слушатели ее не
знают, хотя нам это имя, конечно, очень знакомо. Кто она? Да на первый
взгляд - скорее никто. Миленькая девятнадцатилетняя девица с льняными
волосами, зовут Нелли, датчанка, но даже не из Копенгагена, а из Оденсе на
острове Фюне, где у ее отца была масляная торговля. Сама она уже познала
практическую жизнь, просидела несколько лет на вращающейся табуретке в
провинциальном отделении столичного банка, надев на правую руку нарукавник и
склонившись над толстыми приходо-расходными книгами, где и нагнала себе
температуру. Заболела она слегка, врачи только подозревали туберкулез, хотя
Элли была созданием хрупким и, видимо, малокровным, но притом бесспорно
симпатичным: так и хотелось положить ей руку на светлые льняные волосы, что
гофрат делал регулярно, когда заговаривал с ней в столовой. От нее веяло
северной свежестью, какой-то целомудренно-хрустальной, детски-девической
чистотой, столь же привлекательной, как и прямой, младенчески-ясный взгляд
ее голубых глаз, высокий ломкий и нежный голос и даже слегка неправильная
немецкая речь с небольшими типичными ошибками в произношении. В чертах ее не
было ничего особенно примечательного, подбородок казался слишком маленьким.
Она сидела за одним столом с Клеефельд, которая ее опекала.
И вот в этой Браун, в этой девственной Элли, в этой приветливой
велосипедисточке и банковской служащей, гнувшей спину над конторскими
книгами, оказалось нечто, о присутствии чего никто и подозревать не мог ни
при первом, ни при втором взгляде на ничуть не загадочную датчаночку. Однако
после двух-трех недель ее пребывания здесь наверху в ней обнаружились
некоторые свойства, раскрытие которых, во всей их необычности, стало главной
задачей доктора Кроковского.
Совместные развлечения пациентов, собиравшихся после ужина в гостиных,
впервые заставили ученого мужа призадуматься. Обитатели санатория
упражнялись в отгадывании всяких загадок кроме того, они под игру на рояле
искали спрятанные предметы, и чем ближе ищущий подходил к этому предмету,
тем громче звучала музыка, и, наоборот, затихала, когда он искал не там, где
следовало потом стали выпроваживать кого-нибудь одного из комнаты, и пока
он созерцал дверь с обратной стороны, сговаривались о том, чтобы он,
вернувшись в комнату, выполнил какие-нибудь сложные действия, например:
переменил кольца у двух присутствующих пригласил тремя поклонами
кого-нибудь на танец взял в библиотеке определенную книжку и вручил ее
такому-то и многое еще в подобном же роде. Следует отметить, что подобные
игры обычно не входили в состав берггофских развлечений. Кто первый
предложил их, позднее так и не удалось установить. Уж конечно не Элли.
Однако заниматься ими стали, только когда она уже была здесь.
Иные из участников, почти все наши старые знакомые, - среди них был и
Ганс Касторп, - обнаруживали во время этих опытов большие или меньшие
способности, а иные оказывались и вовсе бездарными. Однако Элли Бранд
обнаружила совершенно необычное дарование, поразительное, неподобающее. Ее
уверенность при нахождении спрятанных вещей встречала всеобщее одобрение и
веселый смех но при комбинированных действиях пораженные участники
смолкали. Она всегда точно выполняла то, что ей втайне внушали, выполняла,
едва войдя в комнату, с мягкой улыбкой, без малейших колебаний и даже без
направляющей ее поиски музыки. Так она однажды принесла из столовой щепотку
соли и высыпала ее на голову прокурору Параванту, потом взяла его за руку,
подвела к роялю и сыграла его указательным пальцем начало песенки "Прилетела
птичка". Затем отвела обратно на место, сделала ему книксен, пододвинула
скамеечку и в заключение уселась у его ног - именно так, как, долго ломая
себе голову, придумали остальные.
Значит, она подслушивала!
Девушка покраснела а присутствующие, почувствовав истинное облегчение
оттого, что ей стало стыдно, хором принялись бранить ее. Но она возразила:
да нет же, нет, ничего подобного! Не подслушивала она оттуда, из-за двери,
право же, нет!
Не подслушивала из-за двери?
О нет, простите! Она слушает здесь в комнате, когда входит, не может не
слушать.
Не может? Слушает в комнате?
Да, ей словно кто-то нашептывает на ухо, говорила Элли. Нашептывает,
что надо сделать, - тихо, но вполне ясно и отчетливо.
Это было явное признание. Элли в каком-то смысле чувствовала себя
виноватой - она ведь обманывала. Надо было сказать заранее, что она для
такой игры не годится, ведь ей все нашептывают. А любое состязание теряет
всякий человеческий смысл, если один из конкурентов обладает
сверхъестественными преимуществами. Со спортивной точки зрения, Элли вдруг
как бы дисквалифицировалась, но так, что у многих, слышавших ее признание,
мороз пробежал по спине. Несколько голосов тут же потребовали доктора
Кроковского. За ним пошли, и он явился: коренастый, жизнерадостно
улыбающийся, сразу смекнувший, в чем дело, он всем своим существом как бы
призывал к бодрому доверию. Ему доложили, захлебываясь, что обнаружилось
нечто совершенно ненормальное, появилась всеведущая особа, девушка, которая
слышит голоса. Ну и ну! Что же дальше? Спокойствие, друзья мои! Посмотрим!
Это была сфера, для всех остальных - вязкая и зыбкая, как болото, - он же
двигался в ней с уверенностью и сочувствием. Кроковский стал расспрашивать,
просил рассказать подробнее. Ну и ну, подумайте-ка! "Значит, вот вы какая,
дитя мое?" И он, как это делал охотно каждый, положил девчурке руку на
голову. Есть все основания для интереса, и совершенно неотчего приходить в
ужас. Ученый муж погрузил пристальный взор своих карих экзотических глаз в
ясные, чистые глаза Элли Бранд и мягко стал проводить рукой от ее макушки к
плечу и вдоль руки. Она покорно и все покорнее отвечала на его взгляд,
смотрела на него все больше снизу вверх, так как голова ее медленно
опускалась на грудь и на плечо. Когда она начала заводить в дремоте глаза,
он сделал перед ее личиком небрежное движение, как бы приподнимая что-то,
потом заявил, что все в порядке, и рекомендовал всему взволнованному
обществу предаться вечернему лежанию, за исключением Элли Бранд, с которой