чай...
- Да, а потом опять пройдемся до той скамьи, куда ходили утром.
- Сделай одолжение! Надеюсь только, что на этот раз мы не встретим
Сеттембрини. Я сегодня больше не могу участвовать в разговорах
высокообразованных людей, предупреждаю.
В столовой подавались все напитки, какие только можно было пить в этот
час. Мисс Робинсон снова глотала свой кроваво-красный чай из шиповника, а
внучатная племянница ела ложкой простоквашу. Кроме того, можно было получить
молоко, чай, кофе, шоколад, даже мясной отвар, и за всеми столами больные,
которые после сытного обеда два часа лежали, все же усердно намазывали
маслом огромные ломти пирога с изюмом.
Ганс Касторп спросил чаю и стал пить, макая в него сухарики. Попробовал
он и мармелада. На пирог с изюмом он, правда, поглядывал, но при мысли о
том, чтобы съесть кусок, буквально содрогнулся. И вот он опять сидит на
своем месте в этом зале с пестро расписанными сводами и семью столами, сидит
уже в четвертый раз. Несколько позднее, а именно в семь часов, он сидел там
в пятый раз и ужинал. В промежутке, который был очень короток и прошел
незаметно, двоюродные братья, как и утром, совершили прогулку до той же
скамейки у отвесной скалы и желоба с водой, - на этот раз дорога была полна
гуляющими больными, так что кузенам приходилось то и дело раскланиваться.
Затем снова последовало лежание на балконе в течение каких-то
бессодержательных, мгновенно пролетевших полутора часов. Во время лежания
Ганса Касторпа мучительно знобило.
К ужину он добросовестно переоделся и затем, сидя между мисс Робинсон и
учительницей, ел суп-жюльен, жареное и тушеное мясо с гарниром, проглотил
два куска какого-то торта, в который было намешано невесть что: пресное
тесто, крем, шоколад, фруктовый мусс, марципаны, - и завершил все это сыром,
положив его на вестфальский пряник. За ужином он опять приказал подать себе
бутылку кульмбахского пива. Но, сделав основательный глоток из высокого
стакана, вдруг почувствовал совершенно ясно и отчетливо, что ему нестерпимо
хочется спать. В голове шумело, веки, казалось, налились свинцом, сердце
словно било в литавры, и в довершение всех этих мук ему почудилось, что
когда хорошенькая Маруся, наклонившись вперед, рассмеялась и прикрыла лицо
рукой с маленьким рубином на пальце, она смеется над ним, а ведь он изо всех
сил старался не дать к этому никакого повода. Словно издали слышал он голос
фрау Штер - она что-то объясняла или доказывала, и это представилось ему
таким диким вздором, что он совсем растерялся и даже усомнился - быть может,
виноват его сонный мозг, превративший слова фрау Штер в какую-то галиматью.
Она уверяла, будто умеет приготовлять двадцать восемь разных соусов к рыбе,
- и имеет смелость на этом настаивать, да, да, хотя собственный муж
предупреждал ее не упоминать об этих ее талантах. "Не заговаривай о соусах,
- сказал он ей. - Никто тебе все равно не поверит, а если и поверят, то
найдут это смешным!" И все-таки она решила сегодня заявить вслух и признать
открыто, что да, она умеет готовить двадцать восемь соусов! Бедный Ганс
Касторп пришел в ужас он прямо-таки перепугался, схватился рукою за голову
и забыл дожевать и проглотить кусок честера с пряником, которые были у него
во рту. Когда встали из-за стола, он все еще не прожевал их.
Кузены вышли в левую застекленную дверь, в ту роковую дверь, которая
всегда так громко хлопала. Она вела в холл. Почти все пациенты устремились
через ту же дверь, ибо, как узнал Ганс Касторп, у обитателей санатория было
принято собираться после обеда в этом холле и в гостиных и проводить
какую-то часть вечера вместе. Большинство больных, разбившись на мелкие
группы, болтали стоя. За двумя раскрытыми зелеными столами уселись игроки в
домино и в бридж тут была только молодежь - среди них господин Альбин и
Гермина Клеефельд. В первой гостиной оказались интересные оптические
приборы: стереоскоп, сквозь линзы которого можно было рассматривать
вставленные в него фотографии, - например венецианского гондольера во всей
его бескровной и застывшей рельефности затем калейдоскоп в виде подзорной
трубки, к нему достаточно было приложить глаз и поворачивать колесико, и
перед вами представала волшебная игра пестрых арабесок и звезд и, наконец,
вращающийся барабан, в который вставлялись кинематографические ленты: если
смотреть сбоку в его отверстия, вы могли наблюдать мельника, дерущегося с
трубочистом, учителя, который наказывает школьника, канатного плясуна и
деревенскую парочку, танцующую сельский танец. Ганс Касторп, опершись
ледяными руками о колени, довольно долго смотрел в каждый аппарат. Постоял
он и возле стола, за которым играли в бридж и где неизлечимый господин
Альбин, опустив уголки рта, с небрежностью светского человека тасовал карты.
В углу сидел доктор Кроковский, занятый беседой по душам с оживленными
дамами, разместившимися полукругом, среди которых были фрау Штер, фрау
Ильтис и фрейлейн Леви. Сидящие за "хорошим" русским столом после ужина
удалились в соседнюю маленькую гостиную, отделенную от карточной комнаты
лишь портьерой, и образовали там интимную группу. Кроме мадам Шоша, в нее
входили: вялый господин с белокурой бородой, впалой грудью и глазами
навыкате очень темная брюнетка, - оригинальный и несколько комический тип,
- с крупными золотыми сережками и растрепанными волосами затем доктор
Блюменколь, присоединившийся к ним, и еще двое сутулых юношей. Мадам Шоша
была в голубом платье с белым кружевным воротником. Она сидела в центре
группы на диване возле круглого стола в глубине маленькой комнаты, лицом к
игравшим в первой гостиной. Ганс Касторп, который не мог смотреть на эту
невоспитанную женщину без внутренней укоризны, думал: "Что-то она мне
напоминает, но что - не знаю..." Долговязый мужчина лет тридцати, с
редеющими волосами, сыграл три раза подряд на маленьком коричневом
фортепиано свадебный марш из "Сна в летнюю ночь"{120}, и когда дамы особенно
горячо стали просить его, заиграл эту мелодичную вещь в четвертый раз,
предварительно посмотрев каждой в глаза молча и проникновенно.
- Разрешите, инженер, осведомиться о вашем самочувствии? - спросил
Сеттембрини засунув руки в карманы, он прогуливался среди больных и теперь
подошел к Гансу Касторпу. На нем был тот же серый ворсистый сюртук и светлые
клетчатые брюки. Свое приветствие он сопровождал улыбкой, и Ганс Касторп
снова испытал какое-то отрезвление при виде этой умной и насмешливой улыбки,
от которой у итальянца дрогнул уголок рта под изгибом темных усов. Но
взглянул он на Сеттембрини довольно тупо, губы его отвисли, глаза
покраснели.
- Ах, это вы, - сказал он, - тот господин, которого мы встретили на
утренней прогулке возле скамейки наверху... у водостока... Конечно, я вас
сразу узнал. Поверите ли, - продолжал молодой человек, хотя отлично понимал,
что этого говорить не следовало, - я вас тогда в первую минуту почему-то
принял за шарманщика. Конечно, это чистейший вздор... - добавил он, заметив,
что взгляд Сеттембрини стал холодно-настороженным. - Словом, ужасная
глупость. Я просто понять не могу, каким образом я...
- Не беспокойтесь, это не имеет никакого значения, - ответил
Сеттембрини, после того как молча поглядел на него. - Как же вы провели день
- ваш первый день в этом увеселительном заведении?
- Благодарю, - отозвался Ганс Касторп, - я в точности следовал
предписаниям, и образ жизни вел преимущественно горизонтальный, как вы
любите выражаться.
Сеттембрини усмехнулся.
- Может быть, я случайно так и выразился, - сказал он. - Что ж, летело
для вас время при таком образе жизни?
- И летело и тянулось, как посмотреть... - отозвался Ганс Касторп. -
Иногда одно от другого трудно отличить, знаете ли. Но мне отнюдь не было
скучно, у вас тут наверху все так оживлены и деятельны. Видишь и слышишь так
много нового, необычного... С другой стороны, мне кажется, точно я здесь не
один день, а уже давно, и даже как будто стал старше и умнее, вот какое у
меня ощущение.
- Умнее тоже? - спросил Сеттембрини и удивленно поднял брови. -
Разрешите мне один вопрос: сколько же вам лет?
И вот оказалось, что Ганс Касторп не знает! Да, он в данную минуту
забыл, сколько ему лет, несмотря на все свои прямо-таки отчаянные усилия
припомнить. Чтобы выиграть время, он заставил итальянца повторить вопрос,
затем сказал:
- Мне... сколько лет?.. Ну, конечно, двадцать четвертый! Значит, будет
двадцать четыре. Простите, но я очень устал! - добавил он. - Впрочем,
усталость - не то слово! Знакомо вам такое состояние: видишь сон, знаешь,
что это сон, стараешься проснуться и не можешь? Вот и я чувствую себя в
точности так же. Наверное, у меня жар, иначе я никак не могу себе объяснить
такое состояние. Представьте себе - у меня ноги оледенели до самых колен!
Если можно так выразиться, ведь колени - это, разумеется, не ноги...
Извините, я что-то совсем запутался, да это в конце концов и не удивительно,
если тебя с раннего утра освистывают... пневмотораксом, а потом слышишь
разглагольствования господина Альбина, да еще притом находишься в
горизонтальном положении. Подумайте, у меня все время такое ощущение, словно
я не могу больше доверять своим пяти чувствам, и, должен признаться, это
смущает меня еще больше, чем жар в лице и ледяные ноги. Скажите откровенно:
считаете вы возможным, чтобы фрау Штер умела готовить двадцать восемь соусов
к рыбе? Я спрашиваю не о том, может ли она их действительно приготовить, это
исключено, но действительно ли она говорила об этом за столом, или мне
только померещилось - вот что я хотел бы знать.
Сеттембрини посмотрел на него. Казалось, он не слушает. Его глаза снова
точно приковались к чему-то, их взгляд стал неподвижным, как будто незрячим,
и так же, как утром, итальянец трижды произнес: "так-так-так" и
"вот-вот-вот", задумчиво и насмешливо напирая на букву "т".
- Двадцать четыре, говорите вы? - спросил он затем.
- Нет, двадцать восемь! - воскликнул Ганс Касторп. - Двадцать восемь
соусов к рыбе! Не вообще, а именно к рыбе, это-то и чудовищно!
- Инженер! - сердито и наставительно прервал его Сеттембрини. - Сейчас
же возьмите себя в руки и не приставайте ко мне с этой презренной чепухой! Я
ничего о ней не знаю и знать не хочу! Двадцать четвертый, говорите? Гм...
Разрешите мне еще один вопрос или, если хотите, ни к чему не обязывающее
предложение. Так как пребывание у нас идет вам, видимо, не на пользу и вы
Ильин Андрей
Плотников Александр
Никитин Юрий
Андреев Николай
Куликов Роман
Влодавец Леонид