Чтение 67–й страницы книги ~Волшебная гора~

- Да, вон оно что, - неслышно проговорил он и принял участие в
рассматривании портрета. Двоюродный брат все же вознаградил себя за то, что
Иоахим оторвал его от общества на веранде.
Это был поясной портрет, сделанный в полупрофиль, немного меньше чем в
натуральную величину изображенная на нем женщина была декольтирована,
прозрачная ткань прикрывала пышными складками плечи и грудь, портрет был
вставлен в широкую черную рамку, обведенную у самого холста золотой
полоской.
Мадам Шоша казалась лет на десять старше, как бывает обычно на
дилетантских портретах, когда художник гонится за характерностью. В лице
было чересчур много красного, нос совсем не удался, цвет волос был передан
неверно - какой-то слишком соломенный, - рот кривился, художник так и не
уловил общей прелести этого лица, или ему не удалось передать ее, он слишком
огрубил его основные черты в целом это была довольно посредственная мазня
и, как портрет, имела лишь отдаленное отношение к оригиналу. Но Ганс Касторп
не углублялся в вопрос о сходстве, связь этого куска холста с личностью
мадам Шоша была для него вполне убедительна, портрет должен был быть похож.
Если Клавдия сама позировала для гофрата, в этих вот комнатах, этого было
достаточно, и он с волнением повторил:
- Ну, вылитая мадам Шоша!
- Полноте! - запротествовал гофрат. - Это была адова работа, и я вовсе
не воображаю, будто выполнил ее хоть сколько-нибудь удовлетворительно, хотя
у нас было чуть не двадцать сеансов, - но подите справьтесь с такой
необычной физиономией. Думаете, ее легко схватить с этими гиперборейскими
скулами и глазами, как трещинки на кислом тесте. Ничего подобного. Верно
выпишешь детали - проворонишь целое. Настоящая головоломка. Вы мадам Шоша
знаете? Может быть, ее следовало писать не с натуры, а по памяти! Знаете вы
ее?
- Да нет, так, слегка, как всех тут знаешь...
- Ну, я-то ее знаю, больше изнутри, знаю, так сказать, то, что под
кожей, понимаете ли, со стороны артериального кровяного давления, упругости
тканей, деятельности лимфатических сосудов, тут я в ней довольно хорошо
разбираюсь по вполне понятным причинам. А вот то, что на поверхности тела,
оказалось потруднее. Вы видели, как она ходит? Ну вот, у нее лицо такое же,
как походка. Крадется, словно кошка. Возьмите, например, глаза - я имею в
виду не цвет, хотя тут тоже своя загвоздка, а как они поставлены, разрез.
Что ж, ответите вы, разрез глаз узкий, косой. Но это вам только кажется. Вы
ошибаетесь, все дело в эпиканте - это особенность строения лица, присущая
некоторым расам она состоит в том, что, при плоской переносице, избыток
кожи чуть прикрывает вместе со складкой века уголок глаза. Натяните кожу у
переносицы - и вы увидите совершенно такой же глаз, как и наш. Просто
пикантная мистификация - впрочем, не очень почетная, ибо по сути дела
эпикант - образование атавистическое, и этот излишек кожи скорее мешает
зрению.
- Значит, вот оно что, - сказал Ганс Касторп. - А я и не знал, но меня
давно интересовало, в чем тут штука с такими глазами.
- Надувательство, обман, - подтвердил гофрат. - И если вы их изобразите
просто косыми и узкими - вы пропали. Нужно создать впечатление узости и
раскосости теми же средствами, какими его создает природа, - вызвать иллюзию
с помощью иллюзии, а для этого, конечно, необходимо знать, что такое
эпикант. Знание вообще делу не мешает. Взгляните на кожу, на кожу ее тела.
Как она сделана, по-вашему, живо или нет?
- Необыкновенно, - заявил Ганс Касторп, - кожа написана необыкновенно
живо. Мне кажется, я никогда еще не видел, чтобы кожа была так написана.
Различаешь даже поры. - И он слегка провел ребром ладони по декольте на
портрете, которое рядом со слишком резкими красными тонами лица особенно
выделялось своей подчеркнутой белизной, как те части тела, которые обычно
бывают скрыты, и, преднамеренно или нет, вызывало представление о наготе во
всяком случае, эффект этот достигался довольно грубыми средствами.
И все-таки похвала Ганса Касторпа была справедливой. В шелковистой, как
будто отсвечивающей белой коже нежной, но не худой груди, тонувшей в
голубоватых складках прозрачной ткани, было много естественности видимо,
художник выписывал ее с большим чувством однако, не в ущерб известной
пленительности, которую ей придало это чувство, ему удалось изобразить кожу
с научной точностью и живой осязаемостью. Он воспользовался как бы зернистым
строением холста и особенно там, где слегка намечались ключицы, сделал так,
что шероховатая поверхность ткани проступала сквозь масляную краску это и
помогало воспроизвести кожный покров с его естественными неровностями. Не
была забыта и родинка, чуть слева, там, где груди расходятся и между двумя
холмиками словно просвечивает сеть голубоватых жилок. Чудилось, что от
взгляда зрителя по этой наготе пробегает едва уловимый трепет чувственности,
или, если выразиться смелее, чудилось, что ощущаешь легкую влагу пота,
незримые испарения жизни, исходившие от этой плоти, и что если прижаться к
ней губами, то услышишь не запах лака и краски, а запах человеческого тела.
Впрочем, мы описываем лишь впечатления Ганса Касторпа но пусть он искал и
жаждал именно таких впечатлений, все же следует самым серьезным образом
подчеркнуть, что декольте мадам Шоша заслуживало гораздо большего внимания,
чем все висевшие в этой комнате, раскрашенные гофратом полотна.
Беренс, засунув руки в карманы и раскачиваясь с носка на каблук,
созерцал свою работу вместе с гостями.
- Я рад, коллега, - начал он, - я рад, что вы все это отметили. Очень
хорошо, и ничуть не вредит, если знаешь, что находится под эпидермой, и
можешь изобразить то, чего не видно, короче говоря: если имеешь отношение к
природе не только как лирик, ну, например, если ты, кроме всего прочего, еще
и врач, физиолог, анатом, и знаешь также кое-что насчет тайн de ou *, это
очень может пригодиться и дает определенные преимущества. Над этой телесной
оболочкой поработала и наука, вы можете проверить под микроскопом
правильность ее органического строения. Перед вами не только слизистые и
роговые слои верхнего кожного покрова, но и находящаяся под ними основная
кожная ткань с ее потовыми железами, кровеносными сосудами и сосочками, а
еще глубже - жировой слой, так сказать, подкладка, основа, которая с помощью
множества жировых клеток и создает пленительные женские формы. Но ваши
дополнительные знания и ваши домыслы тоже влияют. Все это словно водит вашей
рукой, проникает в изображение, ничего этого как будто и не видно, а оно
придает вашей работе убедительность.
______________
* Исподнего (франц.).

Ганс Касторп, слушая эти слова, был весь огонь и пламя, его лоб пылал,
глаза блестели, он не знал, что ответить, ибо хотел сказать слишком многое.
Прежде всего он решил, что с плохо освещенного простенка портрет необходимо
перевесить на более подходящее место, затем надо непременно поддержать
гофрата в его рассуждениях о строении кожи, ибо они живо интересовали
молодого человека, а в-третьих, попытаться высказать собственную,
чрезвычайно дорогую ему и многообещающую философскую мысль. Уже взявшись
руками за портрет, чтобы его снять, он торопливо заговорил:
- Конечно, конечно! Это очень правильно и очень важно. Я хочу
сказать... То есть вы, господин гофрат, сказали... нужно не одно отношение к
природе, а... что было бы хорошо, если бы, кроме лирического, - кажется, вы
так выразились, - кроме отношения художника, существовало бы и другое, -
словом, если бы можно было смотреть на вещи и с другой точки зрения,
например, с точки зрения медицины. Это необыкновенно верно... Извините,
господин гофрат, я хочу сказать, это потому так потрясающе верно, что ведь
на самом-то деле, по сути-то никаких различных подходов и точек зрения нет,
речь идет об одном и том же, все дело - в разновидностях, то есть в оттенках
и вариантах того же общего интереса, причем и занятия живописью являются
лишь частью и особой формой выражения этого общего интереса, если можно так
выразиться. Да, простите, я хочу снять эту картину, она здесь совсем в
темноте, я повешу ее сейчас над диваном, и вы увидите, насколько это будет
лучше... Так вот, я хотел сказать: ведь чем занимается медицина как наука?
Разумеется, я в этом деле полный профан, но она же занимается человеком! А
юриспруденция? Законодательство? Судопроизводство? Тоже человеком. А
языкознание, с которым чаще всего связана преподавательская деятельность? А
богословие? Церковное право? Пастырское служение? Все они связаны с
человеком, все это только разные стороны одного и того же важного...
главнейшего интереса, а именно - интереса к человеку, - словом, все это
гуманитарные профессии, и если кто хочет отдаться им, то прежде всего
изучает древние языки, что называется, ради формального образования. Вы,
может быть, удивлены, что я так об этом говорю, ведь я всего-навсего
реалист, техник. Но я совсем недавно, во время лежанья, думал: как это,
знаете ли, удивительно, как замечательно устроено на свете, что в основу
любой гуманитарной профессии положен момент формообразующий, идея формы,
прекрасной формы, - это вносит что-то благородное, что-то большее, и, кроме
того, известное чувство и... какую-то учтивость... А тогда интерес
становится даже чем-то вроде стремления к галантности. То есть я, вероятно,
говорю совсем не то, но из этого видно, как духовное и прекрасное сочетаются
друг с другом, да, собственно, всегда и были одним: словом - наука и
искусство едины, и занятия искусствами тоже сюда относятся, ну, как пятый
факультет, что ли, он не что иное, как гуманистическая профессия,
разновидность гуманистического интереса, поскольку его главная тема и
предмет внимания опять-таки человек, и тут уж вы обязаны согласиться. Я ведь
рисовал только море и корабли, когда в юности пробовал свои силы, но самым
привлекательным жанром в живописи был и будет для меня портрет, ибо его
непосредственный предмет - сам человек, поэтому я вас сразу и спросил,
господин гофрат, работаете ли вы и в этой области... Разве тут не лучше ему
будет, если я его сюда повешу?
Беренс и Иоахим смотрели на него с удивлением, спрашивая себя, что это
за импровизация и неужели ему не стыдно. Но Ганс Касторп был слишком увлечен
и не смущался. Он держал портрет, приложив его к стене, и требовал, чтобы
ему ответили: да, здесь он будет гораздо лучше освещен. В эту минуту