Жюстина пошла с Роланом, заботливо поддерживая его, и, действительно, через
некоторое время увидела гостиницу, о которой упомянул ее спутник. Они
поужинали вместе, после ужина Ролан представил ее хозяйке; на следующее утро
на двух нанятых мулах, которых сопровождал лакей из гостиницы, наши -герои
доехали до границ провинции Дофине, все время держа путь в сторону гор. Путь
был слишком длинным, чтобы преодолеть его за один день, и они остановились в
Вирье, где Жюстина ощутила все то же предупредительное внимание со стороны
будущего своего хозяина; наутро они продолжили путешествие все в том же
направлении. К четырем часам вечера они достигли подножия гор, отсюда дорога
стала почти непроходимой. Ролан попросил погонщика не оставлять Жюстину, и
все трое углубились в ущелье. Наша героиня, которую непрерывно в течение
четырех долгих часов везли по извилистым, то поднимающимся, то спускающимся
тропам без всяких признаков жилья, начала выражать первые признаки
беспокойства. Ролан почувствовал это и ничего не сказал; его молчание еще
больше встревожило несчастную девушку, но тут, наконец, она увидела замок,
построенный на вершине горы у самого края глубокой пропасти, и ей
показалось, что он вот-вот рухнет вниз. Она не заметила, чтобы к нему вела
какая-то дорога, и они продвигались по тропам, проложенным горными козами, с
обеих сторон огороженным крутой насыпью; тем не менее они приближались к
мрачному жилищу, которое скорее напоминало воровское убежище, нежели обитель
честных людей.
Затем, будто отвечая на ее удивленный взгляд, поспешно добавил: - этот дом
для меня очень удобен.
Ничто не ускользает от взгляда несчастного: любое слово, любая мысль, в той
или иной степени выраженная теми, от кого он зависит, либо подавляет, либо
оживляет его надежду. Но другого выхода у нее не было, и Жюстина промолчала.
Наконец, после крутого поворота прямо перед ними возникла старая хижина.
Ролан сошел с мула, и Жюстина тоже спешилась по его знаку; потом он' передал
животных лакею, расплатился с ним и отправил его назад. Это обстоятельство
опять не понравилось девушке, и Ролан заметил это.
жилищу. - Вы ведь во Франции: замок стоит на границе Дофине, а дальше; за
горами, Гренобль.
таком диком месте?
ответил Ролан, и вполне возможно, что вам будет трудно привыкнуть к их
занятиям.
ведете.
- сказал Ролан, хватая Жюстину за руку и увлекая ее на узкий мостик, который
опустился со стены при их приближении и тотчас снова поднялся, когда они
прошли. - Посмотри на этот колодец, - продолжал он, как только они оказались
во дворе, указав на большой навес, под которым четверо женщин, обнаженных и
закованных в цепи, вращали большое колесо, - это твои новые подруги и твоя
работа. Если ты будешь каждый день по десять часов крутить это колесо и,
кроме того, как и все женщины, будешь удовлетворять мои капризы, тебе будут
давать шесть унций черного хлеба и плошку бобов. Что касается свободы,
забудь о ней - ты никогда ее не увидишь. А когда умрешь от тягот, тебя
бросят в яму рядом с колодцем, где уже лежат и ожидают тебя две сотни других
тварей той же породы.
напомнить вам, сударь, что я спасла вам жизнь... в какой-то момент мне
показалось, что из чувства благодарности вы предлагаете мне счастье, но вы
отплатили за мои заботы тем, что швыряете меня в вечную пучину несчастий!
Разве справедливо то, что вы делаете? Не отомстят ли за это угрызения,
которые источат ваше сердце?
которой, как тебе представляется, ты меня пленила, - сказал Ролан. - Подумай
хорошенько, жалкое ничтожество: что делала ты, спеша помочь мне? Разве из
двух возможностей - следовать своей дорогой или подойти ко мне - ты не
избрала вторую, которую подсказало тебе твое сердце? Следовательно, ты
получила удовольствие, так какого же дьявола ты считаешь, что я обязан
вознаградить тебя за твои же собственные удовольствия? Как могло взбрести в
твою глупую голову, что такой человек, как я, купающийся в роскоши и
довольстве, опустится до того, чтобы быть в чем-то обязанным презренному
существу вроде тебя? Даже если бы ты дала мне жизнь, и в этом случае я
ничего бы тебе не был должен, так как любая мать действует лишь в своих
интересах. За работу, скотина, за работу! И запомни, что цивилизация,
отвергнув законы природы, не смогла лишить ее прав. Природа изначально
создавала людей сильных и людей слабых с условием, что вторые всегда будут
подчиняться первым: их положение в обществе определяли ловкость и ум, в
начале это выражалось в физической силе, затем ее место заняло золото, самый
богатый человек стал самым могущественным, самый бедный сделался самым
слабым. Преимущество сильного всегда было одним из законов природы, ей было
все равно, кто держит слабого в оковах: богатый или сильный. А вот эти
порывы благодарности, которыми ты хочешь приковать меня к себе, ей
совершенно неведомы, Жюстина; в ее законах не записано, чтобы удовольствие
оказать кому-нибудь услугу было причиной того, что принимающий эту услугу
должен отказаться от своих исконных прав; разве ты наблюдаешь у животных,
которые служат нам, примеры таких нелепых чувств? Когда я превосхожу тебя
богатством или силой, будет ли естественно, если я уступлю тебе свои права
либо потому, что ты испытала удовольствие, сделав меня своим должником, либо
потому, что будучи несчастной, ты решила получить выгоду таким путем? Даже
если речь идет об услуге между равными людьми, гордая возвышенная душа не
склонит голову из чувства признательности. Разве принимающий услугу не
испытывает унижения? Разве это унижение не служит наградой благодетелю,
который только по одной этой причине возвышается над другим? Наконец, разве
возвышение над себе подобными не является усладой для гордости? Что еще
нужно благодетелю? И если обязательство, унижая того, кто принимает услугу,
становится для него бременем, почему он должен оставаться ему верным? Почему
я должен унижаться всякий раз, когда на меня упадет взгляд того, кто
когда-то мне помог? Выходит, неблагодарность вовсе не порок, а добродетель
гордой души, и это так же верно, как и то, что благодарность есть
добродетельное свойство слабых душ. Так пусть человек окажет мне сколько
угодно услуг, если ему так нравится, но только пусть ничего от меня не
требует за полученное удовольствие.
под руки два лакея, сбросили с нее одежду и голую подвели ближе к своему
господину, который, осмотрев ее, погладил и пощипал ее тело; потом заковали
ее в цепи вместе с новыми подругами и заставили трудиться, не дав ей
отдохнуть ни минуты после утомительного путешествия. Тогда к ней снова
подошел Ролан; он еще раз провел рукой по ее бедрам, грудям, ягодицам, грубо
помял пальцами нежную беззащитную плоть, унизил ее насмешками и
непристойными шутками, когда обнаружил роковую и незаслуженную печать,
которой когда-то заклеймил несчастную жестокий Ромбо; наконец, взяв в руку
плеть из бычьих жил, нанес ей шестьдесят ударов по заднему месту, и они,
превратив ее ягодицы в окровавленные лохмотья, исторгли из ее груди жуткие
крики, которые долго отдавались эхом в этом дворе, похожем на каменный
мешок.
окажешься нерадивой! Я продемонстрировал тебе образчик экзекуции для того,
чтобы ты знала, как я поступаю с теми, кто мне не повинуется.
свидетельства ее страданий только забавляли ее палача.
головкой своего члена кровь с ее тела, - все только начинается; я хочу,
чтобы ты испытала здесь самые утонченные истязания.
дверьми, служили ночным убежищем для пленниц. Когда стемнело, Жюстину и ее
подруг по несчастью отвязали и заперли в этих нишах, накормив скудным
ужином, который Ролан описал ей раньше.
возможно, думала она, чтобы на свете жили такие люди, которые могут подавить
в себе чувство благодарности? А эта добродетель, которая доставляет мне
столько блаженства, когда я встречаю благородные души, как может она
оставлять равнодушными некоторых людей, и разве не заслуживают звания
чудовищ те, кто презирает ее? {Жюстина рассуждает как эгоистка, и это сразу
бросается в глаза. Она несчастна, следовательно, удивляется тому, что ее
отталкивают. Но счастливый человек имеет право сказать: почему я, не
испытывающий страданий, ни в ком не нуждающийся для удовлетворения моих
потребностей, должен либо пользоваться жалкой благодарностью других, либо
обречь себя на неблагодарность за все мои благодеяния? Равнодушие,
беззаботность, стоицизм, одиночество - вот что служит возвышению души, если
человек хочет обрести счастье на земле. (Прим. автора.)}
открылась дверь темницы: это был Ролан. Злодей пришел до конца унизить ее,
заставив служить своим мерзким прихотям. Но что это были за прихоти, великий
Боже! Легко представить себе, что они отличались такой же жестокостью, как и
остальные его поступки, и что плотские наслаждения этого человека носили на
себе печать его отвратительной личности. Впрочем, зачем нам злоупотреблять
терпением читателей, изображая эти новые мерзости? Разве недостаточно мы
оскорбили их душу своим непристойным рассказом? Стоит ли продолжать в том же
духе? Продолжай, продолжай! Именно так ответит философ: мало кто понимает,
насколько полезны для совершенствования человеческой души такие картины; мы
все еще невежественны в этой науке и питаемся глупой воздержанностью
Ибсен Генрик
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Распопов Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей