Чтение 144–й страницы книги ~Жюстина~

которой пробивался свет.

- Жди здесь, - коротко и грубо приказал ей один из похитителей и перед
тем, как исчезнуть вместе со своими сообщниками, прибавил: - Сейчас ты
увидишь кое-кого из знакомых.

И они растворились в темноте, заперев за собой двери. Почти в тот же
момент открылась другая дверь, из нее вышла женщина со свечой в руке... О
Господи! Знаете ли вы, кто была эта женщина? Перед Жюстиной предстала Дюбуа
собственной персоной, ужасная злодейка, без сомнения, снедаемая неутомимой
жаждой мести.

- Заходите, прелестное дитя, - язвительно произнесла она, - заходите и
получите награду за добродетельность, которой вы насладились за мой счет...
Сейчас я тебе покажу, стерва, как предавать меня!

- Я никогда вас не предавала, мадам, - поспешно сказала Жюстина. - Ни
разу, имейте это в виду! Я не сделала ничего такого, что могло бы бросить на
вас тень, не сказала ни одного слова, компрометирующего вас.

- Разве ты не воспротивилась преступлению, которое я задумала? Разве не
помешала ему, негодница? А ты ведь знала, что остановить мои злодейские
порывы - значит нанести мне самую глубокую из всех мыслимых обид. Теперь ты
будешь за это наказана, шлюха!

Произнося эти слова, она с такой силой сжала руку Жюстины, что едва не
сломала ей пальцы.

Они вошли в ярко освещенную, роскошно обставленную комнату; это был
загородный дом епископа Гренобля, который, лениво развалясь, возлежал в
халате из фиолетового атласа на широкой оттоманке. Позже мы вернемся к
портрету этого либертена.

- Монсеньер, - почтительно начала Дюбуа, положив руку на плечо Жюстины,
- вот юное создание, которое вы пожелали, которое известно всему Греноблю;
это Жюстина, приговоренная к повешению вместе с известными
фальшивомонетчиками и выпущенная из-под стражи как невиновная и добронравная
девица. Вы видели ее во время допроса и захотели с ней встретиться...
Кстати, вы мне сказали так: если ее все-таки будут вешать, я даю тысячу
луидоров за возможность насладиться ею перед казнью. Она спасена, но не
думаю, что от этого ее цена стала меньше.

- Намного меньше, - возразил прелат, не спеша растирая свой фаллос под
рубашкой, - разумеется, гораздо меньше. Я готов был заплатить указанную
сумму за удовольствие позабавиться с ней, а потом передать ее палачу; я
сделал невозможное, чтобы ее осудили, но тут появился этот проклятый С. со
своей готической справедливостью и спутал мне карты.

- Ну так что же, она перед вами; разве сегодня вы не вольны поступить с
ней так, как вам хочется?

- Да, да, мадам, я это знаю, но повторяю, что это не одно и то же: мне
доставляет несказанное удовольствие пользоваться мечом правосудия для
уничтожения этих потаскух.

- Тогда сударь, - предложила Дюбуа, - мы добавим в это блюдо перцу, то
есть присоединим к Жюстине ту смазливую пансионерку из бенедиктинского
монастыря в Лионе, чью семью вы так искусно разорили, чтобы девица оказалась
в ваших руках.

- Как! Значит она наша?

- Да, монсеньер. Несчастная, лишенная всех средств к существованию,
нынче вечером пришла сюда молить вас о помощи. Между прочим, она сочетает в
себе добродетельность физическую и моральную, а та, что стоит перед вами,
далеко не невинна, зато обладает невиданной чувствительностью, которая стала
ее второй натурой, и вам нигде не найти создания более честного и
добрейшего. Они обе в вашем распоряжении, монсеньер, и вы можете отправить
обеих в иной мир сегодня же, или одну - нынче, другую - завтра. Что до меня,
я вас оставляю. Ваше расположение ко мне требует, чтобы я рассказала вам о
моем приключении... Итак, один человек мертв... Мертв, монсеньер! И я
исчезаю...

- Нет, прелестная женщина, ни в коем случае! - вскричал
священнослужитель. - Оставайся у меня и ничего не бойся в этом доме. Ты
говоришь, кто-то там умер? Да будь на твоей совести два десятка трупов, я бы
все равно спас бы тебя... Поэтому останься: ты - душа моих наслаждений, ты
одна способна на великое искусство возбуждать и удовлетворять их; чем больше
у тебя злодейств, чем глубже ты увязаешь в грязном пороке, тем больше ты мне
нравишься... А ведь она красива, твоя Жюстина... Затем, обращаясь к девушке:

- Сколько вам лет, дитя?

- Двадцать шесть, ваше преподобие, но я столько страдала...

- Да, понимаю... страдания, горести... Хотя я бы хотел, чтобы их было
больше; признаюсь тебе, девочка, что я сделал все, чтобы тебя повесили но
если не добился цели одним способом, быть может, займусь этим сам, и даю
слово, что ты от этого ничего не потеряешь... Ты говоришь, что тебя
одолевают несчастья? Отлично, мы с ними покончим, мой ангел, уверяю тебя,
что через двадцать четыре часа твои страдания кончатся (при этом он
разразился жутким смехом). Не правда ли, Дюбуа, ведь у меня есть надежное
средство положить конец злоключениям этой девицы?

- Абсолютная правда, - ответило чудовище в женском обличьи, - и если бы
Жюстина не была моей подругой, я бы ее не привела к вам; но я должна
вознаградить ее за то, что она для меня сделала, вы даже не представляете
себе, насколько она помогла мне в моем недавнем предприятии в Гренобле. Я
доверяю вам выразить ей вместо меня мою признательность и прошу не
скупиться...

Двусмысленность этой речи, ужасные намеки проклятого прелата, да еще
эта юная дева, о которой они говорили - все это за один миг наполнило
Жюстину ужасом, описать который просто невозможно. Холодный пот заструился
из всех ее пор, она была близка к обмороку. И тут, наконец, ей стали
совершенно ясны намерения блудодея. Он велел ей приблизиться, начал с
двух-трех обычных поцелуев, при которых уста сливаются в одно целое, затем
вытянул язык Жюстины изо рта, пососал его, засунул свой до самой гортани
нашей прекрасной авантюристки и, казалось, захотел высосать из нее все
вплоть до последнего дыхания. Он заставил ее склонить голову ему на грудь и,
приподняв ее волосы, внимательно осмотрел нежный затылок и шею.

- Ого, это мне нравится! - И он сильно сжал пальцами эту чувствительную
часть ее тела. - Никогда не видел такую прочную и гибкую шейку, будет
восхитительным наслаждением разорвать ее.

Последние слова окончательно подтвердили самые мрачные подозрения
Жюстины, и несчастная поняла, что опять попала к одному из тех жестоких
развратников, которые любят больше всего наслаждаться муками или смертью
печальных жертв, доставляемых им за большие деньги, и что наступает время
прощаться с жизнью.

В этот момент в дверь постучали, Дюбуа пошла открыть и вернулась с юной
жительницей Лиона, о которой уже говорилось.

Теперь попробуем описать двух новых персонажей, с которыми судьба свела
нашу Жюстину.

Его преподобие епископ Гренобля, с которого будет уместно начать, был
пятидесятилетний мужчина, худой, костлявый, но крепкого телосложения.
Бугристые мышцы, выделявшиеся на его руках, покрытых жесткой черной
растительностью, указывали на недюжинную силу и отменное здоровье; на его
лице, горевшем зловещим огнем, чернели маленькие злые глаза, в которых
светился острый ум, ровные зубы белели в оскале узкого рта. Роста он был
выше среднего, его жезл сладострастия редкостных размеров имел в окружности
более восьми дюймов, а длиной превосходил ступню взрослого человека. Этот
инструмент - сухой, нервно вздрагивавший, исходивший похотью - постоянно
торчал в продолжение пяти или шести часов, пока продолжался сеанс, не
опускаясь ни на минуту. Трудно было найти более волосатого человека;
казалось, это один из фавнов, которые описываются в сказках. Его руки,
сухощавые и сильные, оканчивались узловатыми пальцами, обладавшими хваткой
тисков. Характер у него был вспыльчивый, злобный и жестокий, а ум отличался
сарказмом и язвительной насмешливостью, которые были, будто нарочно, созданы
для того, чтобы удвоить страдания его жертв.

Что касается Евлалии, достаточно было взглянуть на нее, чтобы вынести
суждение о ее происхождении и добронравии. С чем можно было сравнить
злодейские замыслы епископа, заманившего ее в свои сети? Кроме
очаровательнейшего простодушия и наивности, она обладала самой приятной на
свете внешностью. Ей не исполнилось и шестнадцати лет, и у нее было лицо
Мадонны, которое еще больше красили невинность и целомудрие. В нем
недоставало румянца, но от этого оно было еще прелестнее, и сияние
прекрасных глаз придавало ему ту живость, которой его лишала бледность; ее
рот, несколько великоватый, был полон белоснежных зубов, еще белее была ее
грудь, уже достаточно сформировавшаяся; у нее была великолепная фигура с
округлыми и грациозными формами, с нежной и упругой плотью; прекраснее зад
трудно было себе представить, промежность прикрывал легкий волнующий пушок,
роскошные белокурые волосы, рассыпались по красивым плечам, придавая всему
ее облику еще большую соблазнительность, и чтобы завершить сей шедевр,
природа, которая, казалось, с удовольствием творила его, одарила Евлалию
нежной и чувствительной душой. Ах, прекрасный и хрупкий цветок, неужели тебе
суждено было украсить грешную землю на короткий миг, чтобы тотчас увянуть?

- Сударь! - возмущенно заговорила прелестная дева, узнав своего
преследователя, - стало быть, вы меня обманули? Вы же сказали, что я войду
во владение моим имуществом, моими правами, а тут явились негодяи, схватили
меня и привели к вам для бесчестья!

- М-да, это, конечно, ужасно, не правда ли, мой ангел? Это настоящее
коварство, настоящее злодейство...

Говоря это, коварный священник резким движением привлек ее к себе и
стал осыпать похотливыми поцелуями, приказав Жюстине нежно ласкать себя.
Евлалия пыталась вырваться, но вмешалась Дюбуа и лишила ее всякой
возможности сопротивляться. Прелюдия была долгой: чем свежее был цветок, тем
больше нравилось распутнику растягивать удовольствие топтать его. За
сосущими поцелуями последовал осмотр влагалища, и тогда Жюстина увидела,
какое невероятное воздействие оказала на него это пещерка: его член
мгновенно разбух и удлинился до того, что наша кроткая сирота уже не могла