Жюстина: чем ужаснее кажется нам поступок, чем более противоречит он нашим
привычкам и обычаям, чем сильнее он разбивает все преграды и разрушает то,
что мы полагаем законами природы, тем полезнее он для этой самой природы.
Только благодаря преступлениям она возвращает себе права, которых постоянно
лишает ее добродетель. Когда преступление не очень серьезное и мало
отличается от добродетельного поступка, оно медленнее восстанавливает
равновесие, потребное для природы, однако чем оно серьезнее, чем чудовищнее
оно кажется, чем длительнее его последствия, тем скорее оно уравновешивает
чаши весов и преодолевает действие добродетели, которая иначе все бы
разрушила. Пусть поэтому не колеблется тот, кто замышляет злодеяние, пусть
не терзается тот, кто уже совершил его: этот поступок угоден природе.
Вспомни, Жюстина, Архимеда, который ломал голову над машиной, способной
перевернуть мир, и будем надеяться, что найдется механик, который придумает
механизм, способный повергнуть его в прах и который будет достоин нашей
праматери, ибо рука ее трепещет от нетерпения вновь приняться за дело.
человек природы во всех случаях, между тем как добродетельное существо
является таковым лишь иногда.
у меня недостает ума, чтобы сокрушить ваши софизмы, но действие, которое они
оказывают на мою душу, да и на любую неиспорченную душу, действие, которое в
той же мере диктуется природой, что и ваша испорченность, убедительно
свидетельствует о том, что ваша философия столь же дурна, сколь и опасна.
она дурна, - никогда: не все дурно то, что опасно. Есть опасные вещи,
которые вместе с тем очень полезны, скажем, ядовитые змеи, порох - все это
таит в себе большую опасность, однако же находит очень широкое применение;
отнесись точно так же к моей морали, но не унижай ее. Многие безобидные вещи
могут сделаться опасными, если ими злоупотреблять, но в данном случае
злоупотребление можно считать благом, и чем чаще разумный человек будет
претворять мои системы в жизнь, тем счастливее он станет, потому что счастье
заключено только в том, чтобы находиться в движении, а в движении пребывает
лишь порок: добродетель, которая есть состояние бездействия и покоя, никогда
не приведет к счастью.
будет как взбесившийся зверь: природа усыпляет его чувства только затем,
чтобы после недолгого отдыха придать им еще больше огня. Еще одна сцена, и
он оставит нас в покое до завтрашнего дня.
поинтересовалась Жюстина.
не дежурная. Раздевайся и ложись к нему, теснее прижавшись ягодицами к его
лицу, и спи: он не скажет тебе ни слова, но наш долг обязывает нас с
подругой бодрствовать, он может перерезать нам горло, если застанет спящими,
и никто не осудит его за это, потому что таков закон сераля, и других здесь
не признают.
сна этот злодей хочет, чтобы окружающие его люди страдали?
пробуждение, которое ты скоро увидишь. В этом он похож на тех развратных
писателей, чья испорченность настолько глубока и активна, что излагая на
бумаге свои чудовищные системы, они мечтают только о том, чтобы продлить за
пределы жизни свои преступления: сами они будут уже бессильны, а их
проклятые сочинения будут продолжать их черное дело, и эта сладостная мысль,
с которой они уходят в могилу, утешает их за то, что смерть заставила их
отказаться от злодейства.
постели своего господина. Жюстина уснула в кресле, подальше от этого
чудовища.
увидев возле себя Жюстину, он пришел в бешенство, позвал ее и, сильно
встряхнув, закричал:
тебе, что при моем пробуждении твой зад должен находиться у моего носа?
вылетали ругательства, богохульные и грязные. Он крикнул хранительниц,
потребовал розги и, связав всех троих женщин живот к животу, выпорол их что
было сил. Наконец член его восстал, монах развязал несчастных и велел
приступить к сцене сосания: одна из девушек, Арманда, должна была принять
его извержение в рот, Люсинда должна была покусывать ему язык и высасывать
его слюну, а Жюстине было ведено облизывать распутнику анус. Не устояв перед
столь сладострастными ощущениями, Клемент задергался и потерял, вместе с
потоком горячего семени, свой пыл и свои желания. Но трое женщин жестоко
поплатились за его оргазм, в момент извержения он едва не покалечил всех
троих: у той, что его сосала, осталась разорванной правая грудь, у той, что
целовала его в рот, был прокушен насквозь язык, он с такой силой прижался к
лицу Жюстины, которая лизала ему седалище, что едва не раздавил его, и у
бедняжки ручьями хлынула из носа кровь.
удовольствовался тем, что велел выпороть себя, и трое женщин потеряли на
этом все свои силы. Затем он придирчиво осмотрел их, проверяя следы своей
жестокости, и, поскольку ему пора было отправляться на мессу, все трое
вернулись в сераль.
мерзким утехам, и она приказала девушке прийти к ней. Об отказе не могло
быть и речи; как раз готовились подать обед, компанию хозяйке составляла
одна из девиц-дуэний, сорока лет, это была знаменитая Онорина. Читателю уже
известно, что эта полная сил и энергии женщина, столь же красивая, сколь и
порочная, совершила жестокое убийство в этом доме, причем все обошлось для
нее без всяких неприятных последствий, поскольку монахи обыкновенно никогда
не наказывали преступления, какие они сами совершали в моменты особенно
сильного экстаза. Она была без ума от нашей героини и жаждала насладиться ею
не меньше, чем сама директриса, и обе распутницы собрались в тот день, чтобы
удовлетворить свою страсть. Естественно, что от несчастной девушки
требовалась самая слепая покорность. Лесбиянки мигом овладели своей жертвой
и, состязаясь друг перед другом в самых изощренных прихотях и поступках, они
убедили бедняжку в том, что и женщины, когда теряют всю скромность своего
пола, по примеру тиранов-мужчин бывают чрезвычайно мерзки и жестоки. Вы не
поверите, но Онорина обладала всеми мужскими вкусами, она заставляла бить
себя кнутом и содомировать, она любила испражнения и утробные газы, и
кроткая Жюстина была вынуждена подчиняться всем ее капризам с исключительной
покорностью, как будто находилась в келье какого-нибудь монаха или в зале,
где разыгрывались общие оргии. Трудно представить всю степень извращенной
похотливости этих женщин, и Жюстина вышла от них в таком состоянии, будто
побывала в лапах десятка распутников. На этот раз директриса осталась ею
довольна, и Жюстина отметила про себя, что лучше быть достойной уважения
этой всесильной фаворитки, нежели пользоваться ее нерасположением.
дежурных девушек: Олимпии и Элеоноры, первой было девять лет, второй
тринадцать. Состав участников предстоящей сцены дополняли четверо педерастов
от двенадцати до пятнадцати лет и трое долбильщиков от двадцати до двадцати
пяти.
на Олимпию. - Так вот, душа моя, ты ни за что не поверишь, что эта крошка
связана со мной столькими узами. Я сделал ребенка своей кузине, затем я
сношал этого ребенка, стало быть, свою племянницу, и эта племянница подарила
мне вот эту девчушку, которая есть моя внучатая племянница, то есть моя дочь
и моя внучка, так как она - дочь моей дочери. А ну-ка, Олимпия, поцелуйте
зад своему папочке.
какие только можно найти в панталонах распутника. Бедный ребенок
повиновался, беспутный отец пустил ему в нос газы, и спектакль начался.
очереди маленького мальчика и маленькую девочку так, чтобы их ягодицы были
обращены к его лицу; один из юношей должен был пороть юную жертву. Жером
созерцал экзекуцию, вперив взор в избиваемую попку, а розги свистели перед
самым его лицом, едва не касаясь его; в это время Жюстина должна была сосать
его, сам же он каждой рукой возбуждал по юношескому члену, прижимая их к
соскам Жюстины. Порка должна была продолжаться до крови, полагалось, чтобы
кровь брызгала ему в рот, что невероятно разжигало его похоть. Менее, чем за
час его глотка была наполнена, тогда он накинулся на Жюстину и своей
костлявой рукой отделал ее с такой быстротой и силой, что следы не сходили с
ее тела в течение восьми дней. Возбудившись этими предварительными
упражнениями, он схватил свою внучку и насадил ее на свой кол, в то время
как его содомировали, а он каждой рукой терзал чью-то задницу. Но истощенные
страсти старого фавна не могла утолить такая малость: им требовалась
встряска, вызванная самым жестоким злодейством. История жизни этого монстра,
которую скоро мы услышим из его уст, окончательно убедит нас, что физические
желания, беспрекословно подчиненные желаниям умственным, просыпались в нем
только под воздействием самых невероятных капризов мозга.
дочери, - вчера утром дежурный регент обнаружил убедительнейшее
доказательство заговора, который составили вы и две ваши подруги и целью
которого было поджечь серали. Я не стану показывать вам абсурдность этого
плана, дитя мое, не стану повторять, что в нашем доме сделать такое
невозможно, я лишь объявлю вам, что, поскольку такие свидетельства
наблюдались и прежде и теперь стали нашим достоянием, общество поручило мне
покарать это преступление, и я решил, что только самая жестокая смерть может
Корнев Павел
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Сертаков Виталий