чтобы не просто соблазнять (чего хватало у ее сестры), но взять штурмом
любое сердце, закаленное в любви. Едва приметив этих девочек, я решил
принести их в жертву своим страстям. Однако это было не просто: они были
кумирами своей матери, постоянно находились в поле ее зрения, так что
возможностей для атаки никак не представлялось. Мне оставалось только
уничтожить их, и удовольствие положить конец существованию двух таких
прелестных созданий было для меня ценнее, нежели радость от наслаждения ими.
Мой карман, всегда набитый ядами пяти-шести различных видов, предлагал мне
не один способ сократить их дни, однако такой конец, по моему мнению, был бы
недостаточно убедителен для нежной, обожавшей своих девочек матери: я хотел
сделать их смерть более ужасной и быстрой. Объятия волн, по которым мы
плыли, казались мне идеальной гробницей, в которой я предпочитал похоронить
их. Эти юные создания имели неосторожность (и было очень удивительно, что их
до сих пор никто не предостерег) сидеть на верхней палубе, в то время как
экипаж отдыхал после обеда. На третий день нашего плавания, я улучил удобный
момент, приблизился к ним и, взяв обеих в охапку так, чтобы они не смогли
уцепиться за меня, швырнул их в соленую стихию, которая поглотила их
навсегда. Ощущение было настолько сильным, что я кончил прямо в панталоны.
На шум прибежали люди; я сделал вид, будто только что протер глаза и увидел
случившееся.
утонули, мадам! Они утонули!
природа никогда еще не выражала себя столь красноречиво и вдохновенно, и
напротив, никогда до тех пор не сотрясали мои органы более сладострастные
чувства. Придя в себя, женщина прониклась ко мне полным доверием. Ее
высадили на берег в жутком состоянии. Я поселился в той же гостинице, где
остановилась она. Почувствовав приближавшуюся кончину, она отдала мне свой
бумажник с просьбой передать ее семье; я обещал и, разумеется, не сдержал
слова. Шестьсот тысяч франков - содержимое бумажника - были достаточной
суммой, чтобы я, с моими принципами, мог от нее отказаться. И несчастная
неаполитанка, которая умерла на следующий день после нашего прибытия в
Мессину, сделала меня богачом. Впрочем, признаться, я испытывал одно
сожаление: о том, что не успел насладиться ею перед ее смертью. все еще
красивая и глубоко несчастная, она внушала мне самое острое желание, но я
боялся потерять ее доверие, и, по правде говоря, поскольку речь шла всего
лишь о женщине, жадность преодолела похоть...
которыми я запасся в Венеции, где я, благоразумно учитывая разницу в
денежных знаках, поменял наличные на ценные бумаги, принимаемые в Сицилии.
Банкир, который оплатил их, встретил меня любезнее, чем принимают
сицилийцев, когда те приходят с той же целью к парижским банкирам, и следует
отдать должное необыкновенной вежливости всех иностранных финансистов, с
которыми я имел дело: вексель служит для них рекомендательным письмом, и
самые искренние, самые настойчивые услуги всегда сопровождают в смысле
моральном те обязанности, которые они выполняют перед своими клиентами в
материальном смысле.
сеньора.
собеседнику, - именно поэтому хотел бы здесь обосноваться: мне нравится
управлять людьми и возделывать землю, словом, властвовать и над полями и над
вассалами.
банкир. - Здесь сеньор имеет права на жизнь всех, кто живет на его землях.
что по прошествии месяца я сделался владельцем десяти приходов,
прекраснейших земель и великолепного замка в той самой долине, где находятся
развалины Сиракуз рядом с Катанским заливом, то есть в самом живописном
уголке Сицилии.
моим вкусам. Одной из первейших обязанностей моих лакеев и служанок было
обслуживание сладострастных утех господина. Моя гувернантка по имени донна
Клементия, женщина тридцати шести лет, одна из самых красивых на острове,
помимо оказания мне интимных услуг, занималась поисками предметов
наслаждения обоего пола, и должен сказать, что за все время, пока она
находилась у меня на службе, недостатка в них я не испытывал. Прежде чем
обосноваться окончательно, я объехал знаменитые города тех мест, и, как вы
догадываетесь, первым визитом я удостоил Мессину. Немалую роль в моем
желании жить в такой прекрасной стране сыграли описания Теокрита,
посвященные удовольствиям Сицилии. Я убедился в правдивости того, что слышал
о мягкости здешнего климата, о красоте местных жителей и особенно о их
распутстве. разумеется, именно здесь, под этим ласковым небом щедрая природа
внушает человеку все вкусы, все страсти, которые делают его жизнь приятной,
именно здесь надо наслаждаться ею, если вы хотите познать настоящее счастье,
уготованное нашей нежной праматерью для своих чад. Посетив и Катану и
Палермо, я вернулся в свой замок. Он был построен на высокой горе, и я мог
наслаждаться и чистейшим воздухом и счастливейшей жизнью. К тому же это
жилище, похожее на крепость, как нельзя лучше отвечало моим жестоким вкусам.
Мои жертвы, говорил я, будут здесь как в тюрьме, я буду в одном лице их гос-
подином, их судьей и их палачом, только вот защитников у них не будет. Ах,
как восхитительны наслаждения, когда их диктует деспотизм и тирания!
отсутствовал, и по возвращении я нашел в нем дюжину мальчиков от десяти до
восемнадцати лет красоты необыкновенной и столько же девочек приблизительно
такого же возраста. Их меняли каждый месяц, и вы догадаетесь сами, друзья
мои, в каких безумных извращениях я там купался. Трудно представить все мои
жестокие выдумки, тем более, что мое приключение в Тренте приучило меня к
кровавым утехам, и я уже не мог без них обходиться. Будучи жестоким в силу
склонности, темперамента и внутренней потребности, я не представлял себе
наслаждений без того, чтобы они не несли на себе печать грубой и жестокой
страсти, пожирающей меня. Поначалу моя жестокость обращалась только на
женщин: слабость этого пола, его мягкость, податливость, его нежность как
нельзя лучше отвечали моим порывам. Однако вскоре я понял свою ошибку,
почувствовав, что гораздо сладостнее срывать шипы, которые оказывают
сопротивление, нежели мягкую траву, стелющуюся под ногами, и если эта мысль
не приходила мне раньше, так это объясняется скорее неуместным воздержанием,
чем утонченностью. И я попробовал. Первый же наперсник, которого я замучил
до смерти, пятнадцатилетний юноша, красивый как Амур, доставил мне такое
живейшее удовольствие, что с этого времени я избрал жертвой именно этот пол.
Очевидно, я слишком презираю женщин, чтобы приносить их в жертву, кроме
того, прелести юношей вызывали во мне большее вожделение, и мучить их было
куда приятнее. Скоро эта гипотеза подтвердилась фактами, и не проходило
недели без того, чтобы я не уничтожал трех или четырех человек, всякий раз
придумывая для них новые пытки. Иногда я расправлялся с ними в большом
парке, окруженном высокими стенами, убежать из которого было невозможно. Я
травил их там как зайцев, я искал их, прочесывая парк верхом; поймав
"беглеца", я вешал его на дереве посредством железного ошейника, внизу
разжигал большой костер, и огонь постепенно сжигал жертву дотла. Я заставлял
их бежать впереди моей лошади и осыпал их ударами кнута, когда они падали,
скакун давил их копытами, или я выстрелом из пистолета вышибал им мозги.
Часто я употреблял более изысканные пытки, которые требовали
сосредоточенности и домашнего уюта, и тогда верная Клементия возбуждала меня
или же ставила передо мной сладострастные сцены, в которых участвовали ее
прелестные служанки. К счастью, я нашел в этой Клементии все качества,
необходимые для той жестокой и распутной жизни, которую я вел в свое
удовольствие. Негодница была похотлива, злобна, ненасытна и безбожна - одним
словом, она заключала в себе все пороки и не имела ни единой добродетели, не
считая беспредельной преданности своему господину. Итак, жизнь моя в этом
замке, благодаря заботам этой очаровательной женщины, была счастлива и
идеально подходила моим наклонностям, когда непостоянство - одновременно и
бич и душа всех удовольствий - вырвало меня из моей мирной обители и бросило
на большую арену необыкновенных приключений нашего мира.
чувства, тогда он пытается создать их сам, ибо только благодаря им можно
прийти к настоящим наслаждениям. Я оставил Клементию в замке и возвратился в
Мессину. Слух о том, что в столице поселился молодой богач, быстро разнесся
по городу и открыл мне двери всех дворцов, где имелись девицы на выданье; я
быстро разобрался и решил развлечься.
дом кавалера Рокуперо. Этот старый вельможа и его супруга прожили на двоих
не менее века. В силу скромности своего состояния они воспитывали и
вскармливали трех дочерей, прекраснее которых еще не создавала природа, с
величайшей скаредностью. Первую звали Камилла, ей было двадцать лет -
брюнетка, кожа ослепительной белизны, выразительнейшие в мире глаза, самый
чувственный на свете рот и фигура, достойная Гебы. Второй, более
романтичной, хотя и не столь красивой, исполнилось восемнадцать, у нее были
каштановые волосы, ее огромные синие глаза, наполненные истомой, излучали
любовь и сладострастие, ее фигура, округлая и вместе с тем изящная, обещала
небывалые наслаждения; ее звали Вероника, и я бы, разумеется, предпочел ее
не только Камиле, но и всему свету, если бы не было рядом неземного
очарования Лауренсии, которая, несмотря на пятнадцатилетний возраст,
превосходила красой и своих сестриц и всех самых прекрасных девушек во всей
Сицилии.
него смятение, страдание, бесстыдство, бесчестие и все остальное, что
сопутствует пороку и отчаянию. В этой семье царило благочестие; красота и
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Андреев Николай