говорят, превратить воду в вино; в пустыне он кормит нескольких
бездельников припрятанными продуктами, заготовленными его подручными; один
из его приятелей притворяется мертвым, и наш обманщик его воскрешает; он
переносится на какую-то гору и там, в присутствии двух или трех своих
друзей устраивает такое мошенничество, что любой их современных
махинаторов покраснел бы от стыда.
хитрец обещает в награду небеса всем глупцам, что его послушают. Он ничего
не пишет, поскольку невежествен; говорит очень мало, поскольку глуп;
делает же еще меньше, поскольку слаб, и вконец замучив чиновников
магистрата, которым надоели соблазнительные, хоть и очень немногочисленные
речи, шарлатан вынуждает распять его на кресте, предварительно убедив
сопровождающих прохвостов, что как только они его позовут, он будет
спускаться и кормить их своей плотью и кровью. Его пытают, он не
сопротивляется. Почтенный отец его, этот самый Великий Бог, о сошествии
которого он осмеливается говорить, не подает ему никакой помощи, и с
обманщиком обращаются как с последним из преступников, достойным вождем
которых он был.
надежды рассеются, если мы не спасемся восстанием. Подпоим стражу,
стерегущую Иисуса; похитим его тело, и возвестим, что он воскрес; это
средство верное; если мы заставим людей верить в этот обман, то новая наша
религия распространится повсюду, соблазнит весь мир. Так сделаем же это!"
Уловка с успехом устраивается. Сколько обманщиков обеспечили себе
множество заслуг благодаря одной лишь дерзости! Тело похищено; глупцы,
женщины, дети вопят что есть сил, о чуде, но однако, в большом городе, где
произошли такие великие чудеса, в городе, запятнанном кровью Бога, никто
не хочет верить в этого Бога; там не происходит не единого обращения.
Больше того: событие это так недостойно огласки, что о нем не упоминает ни
один историк. Лишь ученики обманщика думают извлечь выгоду из
мошенничества, и то немного погодя.
чем воспользоваться своей неслыханной ложью; и вот наконец они воздвигает
на ней шаткое здание своей отвратительной доктрины. Людям нравится любая
перемена. Народ устал от деспотизма императоров, они очень быстро
добиваются признания: такова история всех заблуждений. Вскоре алтари
Венеры и Марса сменились алтврями Иисуса и Марии; жизнеописание лжеца было
опубликовано; у пошлого этого романа нашлись глупцы-поклонники; ему в уста
вложили добрую сотню таких высказываний, о которых он даже и не думал
никогда; некоторые из его нелепых заявлений сразу стали основою его
морали, и поскольку это нововведения как-будто заботились о бедных, то
благотворительность стала первою их добродетелью. Под именем таинств
установились странные ритуалы, из коих самым недостойным и ужасным
оказался тот, посредством которого священник, погрязший в преступлениях,
может, однако, благодаря нескольким магическим словесам, призвать Бога в
жалкий кусочек хлеба.
безвозвратно повержен, когда бы против него были употреблены лишь средства
заслуженного презрения; однако, его решились преследовать; он укрепился;
его рост стал неизбежен. Даже сегодня достаточно попытаться высмеять его,
и он рухнет. Ловкий Вольтер никогда иным оружием и не пользовался, а из
всех писателей он может похвастаться наибольшим числом приобретенных
сторонников. Одним словом, Евгения, такова история Бога и религии; поймите
же, чего заслуживают эти басни, и определитесь на этот счет.
измышления, и даже самого этого Бога, к которому до сих пор меня тянула
слабость или неведение, и который теперь для меня - лишь предмет
отвращения.
обратишься и не воззовешь ни разу в жизни, и не изменишь своего решения
никогда.
твоих объятиях! Мне не трудно понять, что все, что ты требуешь - для моего
же блага, что ты не хочешь, чтобы подобные бредни когда-либо смутили мой
покой!
привел анализ добродетелей? Вернемся же к ним. Разве в этой религии, какой
бы смехотворной она ни была, не существует некоторых предписанных ею
добродетелей, чей культ мог бы способствовать нашему счастью?
добродетель, которую повергают в прах ваши глаза, хотя все остальное в вас
- истиный образец? Станете ли вы чтить обязанность сражаться со всеми
движениями природы? Пожертвуете ли вы всеми ими пустой и смехотворной
чести никогда не проявить слабости? Будьте честны и ответьте, милый друг:
надеетесь ли вы обрести в этой абсурдной и опасной чистоте души все
наслаждения ей противного порока?
склонности быть непорочной, но напротив, сильную предрасположенность к
пороку; однако, Далмансе, милосердие, благотворительность - не могут ли
они составить счастье некоторых чувствительных душ?
заблуждайся, милый друг: благотворительность - скорее порок гордыни, чем
истинная добродетель души; ближним всегда помогают из кичливости, но не из
одного стремления к добрым делам; и если поданная милостыня не
разрекламирована со всею помпой, это представляется величайшею обдой. А
также, не воображайте, Евгения, что такие действия оказывают лишь чаемое
благотворное влияние: я считаю, что это величайшее мошенничество; он
приучает бедняка к помощи, отнимая у него волю; он перестает трудиться,
надеясь на ваше милосердие, а когда оно исчезает, становится вором или
убийцей. Со всех сторон я вижу поиски средств устранения нищенства, и в
тоже время, все вокруг только и делают, чтобы его умножить. Вы хотите,
чтоб в комнате не было мух? Так уберите же оттуда сахар, их привлекающий!
Вы хотите, чтобы во Франции не было бедных? Не подавайте милостыни, а
главное - закройте свои богадельни. И тогда человек, рожденный в нищите,
лишившись опасных источников сущестовования, соборет все свое мужество,
все полученные от природы способности, чтобы подняться из положения, в
котором был рожден; и не будет более досаждать вам. Уничтожьте, разрушьте
без всякой жалости те отвратительные приюты, где бесстыдно собираете все
плоды беспутства бедняка, ужасные клоаки, каждый день извергающий в
общество мерзостный рой этих новых созданий, уповающих только на ваш
кошелек. Для чего, спрашиваю я, так заботливо поддерживать жизнь таких
существ? Мы что, боимся, что Франция останется без жителей? Ах! Нечего
бояться.
население, а в то, что такой избыток - во благо Государства, просто трудно
поверить. Эти неисчислимые полчища людей - подобны лишним паразитирующим
ветвям, которые, существуя за счет ствола, в конце концов изнуряют дерево.
Вспомните, ведь всегда, когда население страны превышает объем средств
существования, страна чахнет. Посмотрите повнимательней на Францию, вы
увидите, что с ней именно это и происходит. Каков же результат? Известно.
Китай, который мудрее нас, на поддается на удочку заиметь слишком большое
население. Там нет приютов для позорных следствий разврата: их вышвыривают
вон, как остатки пищеварения. Там нет богаделен: их в Китае не знают. Там
все работают: там все счастливы; ничто не ослабляет волю бедняка, и каждый
может, как Нерон, сказать: "Что такое бедность?"
как сударь: он за всю свою жизнь свою не совершил ни единого благодеяния.
И не перестает бранить мать за те деньги, что она тратит на это. Она
ранньше состояла в Обществе матерей, в Филантропическом обществе: не знаю
уж, в чем она только не участвовала; он заставлял ее уйти отовсюду,
пообещав намного уменьшить ей пансион, если она еще раз решится на
подобные глупости.
Евгения, чем все эти ассоциации: это им, да еще бесплатным школам и
богадельням мы обязаны ужасным потрясениям, которые переживаем сейчас.
Никогда не подавай милостыни, дорогая моя, умоляю тебя.
благотворительность привлекает меня достаточно мало, чтобы из-за нее
нарушить его приказ... движения моего сердца и твои желания.
мы получили от природы: слишком распространять ее - значит уничтожить
совсем. Какое мне дело до несчастий других!! Неужто мне не хватает своих
собственных, чтобы печалиться еще и о чужих! Пусть очаг чувствительности
возжигает одни лишь наслаждения! Будем чувствительными ко всему, что им
благоприятствует, и абсолютно глухими ко всему остальному. Из такого
состояния души проистекает некое подобие жестокости, которая не всегда так
уж неприятна. Невозможно ведь вечно делать зло. Лишившись доставляемого им
удовольствия, уравновесим по крайней мере ощущуния небольшою пикантной
злостью никогда не делать добра.
меня легче убить, чем заставить сделать какое-нибудь доброе дело!
меня наставлять. Мне кажатся, судя по всему, что вы мне говорите,
Долмансе, на земле нет ничего более безразличного, чем совершать добро или
зло; ведь только наши вкусы и темперамент достойны уважения?
дают нам лишь исключительно частные представления. Нет ничего, что, каким
бы необычным оно вам ни казалось, было бы поистине преступным; и нет
Маркеев Олег
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Корнев Павел