скрывал полумрак.
кое-кто курил, достав из жестянки от табака подобранные на улице окурки,
другие, сгорбившись, мрачно смотрели вдаль.
сорок. Долгая безработица лишила их всякой надежды на лучшее будущее.
Небритые, в потрепанной одежде, они давно уже перестали заботиться о своей
внешности. У них не было денег на мыло, на зубной порошок, на стрижку. Их
потрескавшиеся башмаки и не стоили того, чтобы наводить на них блеск. Эти
люди согнулись под грузом безнадежности. Еда! Как бы раздобыть еду - вот
единственное, о чем они помышляли. Больше их ничто не интересовало.
свитере, с локтями, заштопанными синей шерстью. Можно было догадаться, что в
его давно не чесанных, спутанных как сено волосах немало песка и пыли.
стоял, прислонившись к стене, уставившись в землю. Вскоре, однако, он поднял
голову и поглядел на меня.
газету. Он вынул вкладыш и дал его мне со словами:
"непонятного. Теперь я заметил, что газеты были у всех. Вся очередь чего-то
ждала, зажав их под мышкой.
на камнях перед собой. Белый квадрат резко выделялся в темноте.
ступеньками, открылась. Очередь пришла в движение; пассивное ожидание
сменилось возбуждением, словно у всех появилась какая-то цель. Продвинувшись
немного вперед, очередь распалась и обступила разостланные на земле газеты.
переднике. Он нес на плече помойное ведро, придерживая его обнаженными выше
локтя руками. Ведро было так набито всякого рода отбросами, что крышка
съехала набок.
объедки, накопившиеся за день.
коричневой жижей - у меня на глазах он уменьшился в объеме и стал
расползаться по газетному квадрату.
производил впечатление человека бывалого.
движениями он разделил объедки на двенадцать отдельных порций.
газетный лист.
газету. Старик отошел в сторону.
разглядеть кости от телячьих отбивных, жир, срезанный с краев бифштекса,
корочку от пирога, куски пропитанного подливкой хлеба, кусочки жилистого
мяса и жирной солонины, недоеденные картофелины, испачканные соусом, комочки
рисовой драчены, капусту, несколько морковок, надкусанные ломтики сыра.
Кое-где прямо на обглоданных косточках белело быстро таявшее мороженое. Вся
эта масса была густо полита кофейной гущей.
поворачивался спиной к соседям. Никто не хотел, чтобы другие видели, как он
ест. Ведь это значило бы утратить последние крупицы чувства собственного
достоинства.
долю себе.
пьянства или неспособности к труду. Они были доведены до такого состояния
безработицей и ее спутниками - отчаянием и голодом. В хорошие времена они
работали, содержали семьи. Что сталось теперь с их женами и детьми?
людно. Мимо переулка, смеясь и болтая, шли люди. Они понятия не имели о том,
что происходит у них под боком. Никто из них даже не поглядел в сторону
переулка. Все спешили домой. Надвигался вечер.
толпу прохожих. Куда лежал их путь - я не имел представления.
то, что обычно вызывает у него отвращение. Впоследствии я понял, что до
такого состояния люди доходят постепенно, шаг за шагом опускаясь до уровня
животного.
обед из трех блюд. Ранним утром возле одного из таких кафе останавливалась
двуколка, запряженная костлявой лошаденкой. Тележка была нагружена джутовыми
мешками, в которых лежали овощи и фрукты, выметенные из-под ларьков на рынке
Виктории или же подобранные в канавах, куда их выбрасывали и где они лежали
до появления метельщиков.
глазами видел все, что он проделывал, прежде чем подъехать к кафе.
Доктора говорят, нет от него лекарства; черт бы их всех побрал".)
овощи, привезенные огородниками, он со своей метлой и мешками обретался
поблизости и подбирал наружные листья капусты, ободранные и выброшенные в
канаву.
копытами лошадей, доставлявших овощи с окрестных ферм в Мельбурн.
картофелины валялись в канавах вперемешку с влажным конским навозом.
ним грязь. Их покупали у него владельцы дешевых кафе и клали в суп или же
отваривали в качестве гарнира к мясным блюдам, - вместо того чтобы
пользоваться свежими, неиспорченными овощами, которые продавались на тех
самых ларьках, из-под которых был выметен весь этот мусор.
подававшемуся в этих кафе. Твердая и малосъедобная, она тем не менее была
овощным блюдом, и это давало право владельцу кафе утверждать, что в его
заведении обеды состоят из трех блюд.
считанные пенсы.
мраморными неприятно-холодными крышками; линолеум, застилавший пол, был
зашаркан и грязен. Но еда, которую подавал владелец, была немного лучше, чем
у его конкурентов, и, вдобавок, не обязательно было уходить тотчас после
обеда. Можно было подолгу сидеть, коротая время в беседах с такими же
горемыками, которых страшило одиночество улицы.
поставил тарелку на стол и протянул руку за деньгами.
того, что люди, пообедав, выворачивали перед ним пустые карманы, - теперь он
требовал деньги вперед. Я заплатил и принялся за еду.
бифштекс разрезается без труда, клиенты никогда не догадываются, что он
жесткий. Поэтому ножи у него всегда были хорошо наточены. И все же мой
бифштекс сопротивлялся ножу с необычайным упорством.
собой и сосредоточившись на движении своих челюстей, которые уже через
несколько минут устали от непосильной работы. Тогда я пальцами вытащил изо
рта непрожеванное мясо и стал его разглядывать. Оно было жилистое,
сероватое, безвкусное; разодрать его на куски оказалось невозможным, и я
снова сунул его в рот и принялся жевать. Но через минуту извлек мясо изо рта
и положил на край тарелки - я был не в силах довести кусок до таких
размеров, которые позволили бы его проглотить.
однако, когда полчаса спустя я сидел с разболевшимися челюстями и смотрел на
сероватые комки изжеванного мяса, венком окружившие жареный лук и обрезки
бифштекса, я почувствовал, что меня надули. Разве могут такие обеды придать
мне сил и энергии, в которых я так нуждался? Я сидел понурившись, не в силах
побороть уныние.
беловатого жира - обмякшие полоски лука пробивались кое-где через этот
покров, но тут же никли и увязали в нем. С отвращением я отодвинул от себя
это блюдо, лицо мое искривила гримаса.
у стены, и тронул меня за плечо. Его нельзя было назвать ни молодым, ни
старым, у него были впалые щеки и усталые глаза; он взглянул на меня
глубоким и проникновенным взглядом, в котором со всей очевидностью
отразились страдания, известные лишь тем, кто познал голод и нищету.