Чтение 29–й страницы книги ~В сердце моем~

квартира - на нижнем этаже, через коридор от меня.

Жили в ней мистер и миссис Персиваль Скрабс. Мистер Скрабс был бледен и
худ, как стебелек травы, выросший под кадкой. У него были сутулые плечи, а
шея, не выдерживавшая тяжести головы, была согнута под прямым углом.

Разговаривая, он то и дело кивал головой, словно сам себе поддакивая.
Висевшие на нем пиджак и брюки пестрели затеками от пятновыводителей;
ботинки его, хоть и сильно потрескавшиеся, были начищены до блеска.

Мистер Скрабс служил кладовщиком на складе, но никогда не говорил о
своей работе. Охотнее всего он говорил о своей жене, о ее слабом здоровье и
о неизбежности ее ранней смерти, а также о том, как тяжело ему сознавать все
это.

- Она очень хрупкая, болезненная женщина, - сообщил он мне в передней,
стоя около жардиньерки, сделанной в виде витого столбика из черного дерева,
поддерживавшего окованный медью ящик для растений, в который мистер Скрабс
осторожно стряхивал пепел своей сигареты. - У нее язва желудка...

Это сообщение, естественно, требовало нескольких секунд сочувственного
молчания. Выждав положенное время, он продолжал:

- Мою жену нельзя волновать; это убьет ее. Помните об этом, пожалуйста,
мистер Маршалл.

Столь серьезное предостережение, сопровождавшееся намеком на то, что на
меня возлагается некая ответственность, заставило меня задуматься.

- Но чем же я могу ее взволновать? - спросил я. Это был вопрос честного
человека, готового защитить слабое существо, однако быстрый взгляд,
брошенный на меня мистером Скрабсом, свидетельствовал, что он сомневается -
так ли это.

Мы поглядели друг другу в глаза, - причем я изо всех сил стремился
сохранить простодушно-наивное выражение, с которым задал свой вопрос, хотя
это было нелегко.

Однако я выдержал испытание.

- Если будете скандалить с ней, - сказал он.

- О!.. - только и мог воскликнуть я.

С минуту мы очень тихо стояли друг против друга, потом повернулись и
быстро разошлись в разные стороны: он - в свое окруженное печальной тайной
жилище, а я - в кухню, где довольно долго стоял перед шкафчиком и,
уставившись на треснутую чашку, размышлял о язвах желудка.

Встретился я с миссис Скрабс только на следующий день - вернее, я
оказался в поле наблюдения одного ее глаза. Глаз этот смотрел на меня в
щелку приотворенной двери ее квартиры, за которой смутно намечалась половина
лица. Я невольно обернулся, успев поймать ее взгляд прежде, чем она
отскочила от двери.

Потом я очень часто видел и хорошо узнавал этот глаз. Он появлялся в
просвете между матовыми розами парадной двери, когда я шел провожать домой
кого-нибудь из своих знакомых девушек и железная калитка с грохотом
захлопывалась за нами. Глаз миссис Скрабс с самых выгодных позиций наблюдал
за моими уходами и возвращениями, прикидывал, что и как, делал определенные
выводы и своим заключениям явно радовался.

Жизнь миссис Скрабс заключалась в наблюдении за жизнью других людей. Ее
ничуть не интересовали людское благородство и великодушие, она старательно
выискивала в жизни окружающих все скандальное, порочное, неприятное, это
было ее утешением и духовной пищей. Когда она говорила об "интрижках"
жильцов, в ней с новой силой разгоралось желание жить. Миссис Скрабс,
вероятно, зачахла и умерла бы в атмосфере благопристойности.

Первый мой разговор с миссис Скрабс состоялся у подножия лестницы; я с
трудом спускался, неся щетку и банки "Изиуорк" - коричневой мастики для
пола, которой я обычно натирал деревянные ступеньки лестницы по обе стороны
ковровой дорожки.

Надо сказать, что лестницы во всех домах Мельбурна натирались в те
времена мастикой "Изиуорк". После многолетнего наслоения мастика лежала
пластами; случалось, я ножом отковыривал кусочек такого пласта - он был
похож на плитку шоколада.

- Я люблю чистоплотных людей, - сказала миссис Скрабс.

Ей нравилась мастика "Изиуорк", я ее терпеть не мог.

Она начала разговор с заявления, что ее зовут миссис Скрабс и что у нее
язва желудка.

- Да. Ваш муж говорил мне об этом, я очень огорчен, - сказал я. -
Надеюсь, вы скоро поправитесь.

- Я никогда не поправлюсь, - ответила она, и я вдруг живо представил
себе миссис Скрабс ночью, когда жильцы безгрешно спят, и тишину не нарушают
крадущиеся шаги, которые могли бы питать лихорадочное воображение этой дамы
и не дать ей впасть в отчаяние и зачахнуть.

Это была очень худая, почти бесплотная женщина с плоской грудью,
похожая на насторожившуюся птицу. Одевалась она во все черное и выглядела
старше своих лет, - как мне кажется, ей было лет сорок.

Желая расположить к себе, она огорашивала собеседника тем, что сообщала
ему доверительно про кого-нибудь разные гадости, в надежде встретить
понимание и сочувствие. Она пригревала единомышленников, - возмущалась
вместе с ними вероломством других и возбуждала в них подозрительность по
отношению к окружающим.

Впрочем, такого рода союзы обычно бывали кратковременными. Осуждающий
взгляд ее неизменно обращался на тех, кто только что поддерживал ее и
разделял ее возмущение, и тогда они, в свою очередь, переходили на положение
обвиняемых.

- Я не какая-нибудь сплетница, мистер Маршалл. Я - порядочная женщина,
это знают все. Я всегда держусь в стороне. Перси, мой муж, постоянно
повторяет: "Не сиди ты все время дома, гуляй, побольше встречайся с людьми".
Ему легко говорить, мистер Маршалл, у него нет язвы желудка. А у меня есть,
и мне приходится быть осторожной. Да, я держусь в стороне от всех и не
вмешиваюсь в чужие дела, но чего только я не насмотрелась в этом доме,
мистер Маршалл. Уму непостижимо! Я видела замужних женщин, подумайте только
- замужних! Правда, мужья их... не буду договаривать, сами понимаете! Но я
сама видела, как эти женщины по ночам приводили мужчин в свои спальни. И,
боже мой! - что они только не выделывали! - пьянствовали, хохотали,
развратничали - отвратительно, позор, вот что это такое! Да, да, да,
отвратительно!

Я - порядочная замужняя женщина, мистер Маршалл, и я не могу рассказать
вам обо всем, что делается тут, это слишком неприлично. Но предупредить вас
я считаю себя обязанной: вам следует быть очень осторожным в выборе жильцов.
Ведь люди просто приходят, спрашивают - не сдается ли комната, а вы даже не
знаете, что они собой представляют.

Я видела, как у одной женщины за одну ночь перебывало четверо мужчин, а
когда я утром спросила у нее, кто они такие, она сказала, что это ее дяди.
Дяди! Слышали вы что-нибудь подобное? И один из них выскочил без штанов! Я
это собственными глазами видела, и мой муж - тоже. Выскочил на площадку
второго этажа. Перси втащил меня в кухню. Мне стало плохо от этого зрелища,
а ведь мне никак, никак нельзя волноваться. Доктор не раз предупреждал: ни в
коем случае не волнуйтесь, с такой язвой желудка надо всегда сохранять
полное спокойствие.

И муж мой все время повторял: "Не волнуйся, дорогая", а я и не
волновалась, просто мне было противно. Этот человек был ужасен. Он все
горланил:

Я затащу ее в кусты,

Это уж как пить дать,

Вот только вернусь опять

В Шотландию - край красоты...

Перси еще тогда заметил, что этот человек, наверное, родом из
Шотландии, ну а я тут же заявила, что раз там живут такие люди, то я ни за
что, никогда в жизни туда не поеду.

Это только один случай, мистер Маршалл. А я могла бы целый день
рассказывать вам про ужасы, которые творились в этом доме. Вы молоды и не
знаете людей - приходите ко мне всякий раз, когда захотите что-нибудь узнать
про жильцов, не обращайтесь ни к кому другому, от меня ничего не укроется.

Мне нужен был человек, который выходил бы на звонки, пока я был на
работе. Висевшее на крыльце объявление "Сдаются комнаты" привлекало внимание
людей, ищущих жилье; кто-то должен был показывать им комнаты и убеждать, что
за такую цену лучшего не найти.

По субботам и воскресеньям я принимал посетителей сам, однако при этом
не мог заставить себя сообщить им что-нибудь помимо основных сведений о
квартирах, которые хотел сдать. Меня не покидала мысль о единственной
уборной в доме, о скверной ванной комнате, где к газовой горелке было
прикреплено объявление: "Каждая ванна стоит три пенса".

Я кратко отвечал, на вопросы, которые мне задавали приходящие пары, и
не делал никаких попыток уговорить их, что эти безличные комнаты лучше, чем
сотни других, сдававшихся в районе Альберт-парк.

Я молча ждал, пока они решат этот вопрос, и если они приходили к
решению снять у меня квартиру, брал с них плату за неделю вперед и уходил к
себе.

Однако найти жильцов было не так-то легко, тем более что в будни некому
было отвечать на звонки приходящих, и мне поневоле пришлось просить миссис
Скрабс принимать посетителей в мое отсутствие.

Я предложил ей уменьшить на пять шиллингов в неделю плату за квартиру,
если она согласится заменять меня. Миссис Скрабс такая перспектива
улыбалась: отныне она сама могла выбирать угодных ей жильцов, и это давало
ей ощущение собственной важности и власти.

Она выразила согласие, и уже через неделю две пустовавшие квартиры были
сданы. Я почувствовал почву под ногами и, чистя по утрам ванну и уборную,
уже не думал о бессмысленности этого занятия.

"Каждая ванна стоит три пенса" - вешая это объявление, я рассчитывал
покрывать стоимость газа, который расходовался для согревания воды. Но ни
один из моих жильцов не обращал на объявление ни малейшего внимания.