ся в виде книги погребец со склянками различных во-
док; курящийся в жаровнях табак - вместо ладана. Вер-
ховный жрец, князь-папа, в шутовском подобье патриар-
шей ризы, с нашитыми игральными костями и картами,
в жестяной митре, увенчанной голым Вакхом, и с посохом,
украшенным голою Венерою, благословляет гостей двумя
чубуками, сложенными крест-накрест. Начинается попой-
ка. Шуты ругают старых бояр, бьют их, плюют им в лицо,
обливают вином, таскают за волосы, режут насильно бо-
роды, выщипывают их с кровью и мясом. Пиршество ста-
новится застенком. Алеше кажется, что он все это видит в
бреду. И опять не узнает отца: это двойник его, оборотень.
"Светлопорфирный великий государь царевич Алексей
Петрович, сотворив о Безначальном альфы начало, и в не-
много ж времени, совершив литер и слогов учение, по
обычаю аз-буки, учит Часослов",- доносил царю "послед-
нейший раб", Никишка Вяземский, царевичев дядька. Он
учил Алешу по Домострою, "как всякой святыни касать-
ся: чудотворные образа и многоцелебные мощи целовать
с опасением и губами не плескать, и дух в себе удержи-
вать, ибо мерзко Господу наш смрад и обоняние; просви-
ру святую вкушать бережно, крохи наземь не уронить,
зубами не откусывать, как прочие хлебы, но, уламываючи
кусочками, класть в рот и есть с верою и со страхом".
Слушая эти наставления, Алеша вспоминал, как во дворце
Лефорта перед бесстыжею немкою Монсихой пьяный Ни-
кишка, вместе с князем-папою и прочими шутами, отпля-
сывал вприсядку под свист "весны" и кабацкую песенку:
На поповском лугу, их! вох!
Потерял я дуду, их! вох!
Ученый немец, барон Гюйссен представил царю Ме-
thodus instructionis, "Наказ, по коему тот, ему же учение
его высочества государя царевича поверено будет, посту-
рать имеет".
"В чувстве и сердце любовь к добродетелям всегда
насаждать и утверждать, також о том трудиться, дабы
ему отвращение' и мерзость ко всему, еже пред Богом зло-
деяние именуется, внушено, и из того происходящие тяж-
кие последствия основательно представлены и прикладами
из Божественного Писания и светских гисторий освиде-
тельствованы были. Французскому языку учить, который
ни чрез что иное лучше, как чрез повседневное обходи-
тельство, изучен быть может. Расцвеченные маппы геогра-
фические показывать. К употреблению цыркуля помалу
приучать, изрядство и пользу геометрии представлять.
Начало к военным экзерцициям, штурмованью, танцова-
нью и конской езде учинить. К доброму русскому шти-
лю, то есть слогу приводить. Во все почтовые дни фран-
цузские куранты с Меркурием гисторическим прилежно
читать, и купно о том политические и нравоучительные
напоминания представлять. Телемака к наставлению его
высочества, яко зерцало и правило предбудущего его пра-
вительства, во всю жизнь употреблять. А дабы непре-
станным учением и трудами чувств не наскучить, к забаве
игру труктафель в умеренное употребление привесть. Все
труды сии возможно в два года удобно отправить и потом
его высочество в науках к совершенству приводить, без по-
теряния времени, дабы он к основательному известию при-
ступить мог: о всех делах политических в свете; о истинной
пользе сего государства; о всех потребных искусствах, яко-
же фортификации, артиллерии, архитектуре гражданской,
навигации и прочее, и прочее - к наивящей его величества
радости и к собственной его высочеств, бессмертной славе".
Для исполнения Наказа выбрали первого попавшегося
немца. Мартына Мартыновича Нейбауера. Он учил Алешу
правилам "европейских кумплиментов и учтивств", по
книжке "Юности честное зерцало".
"Наипаче всего должны дети отца в великой чести
содержать. И когда от родителей что им приказано, всегда
шляпу в руках держать и не с ним в ряд, но немного уступя,
позади оных, к стороне стоять, подобно яко паж некото-
рый, или слуга. Также встретившего, на три шага не до-
шед и шляпу приятным образом сняв, поздравлять. Ибо
лучше, когда про кого говорят: он есть вежлив, смирен-
ный кавалер и молодец, нежели когда скажут: он есть
спесивый болван. На стол, на скамью, или на что иное
не опираться, и не быть подобным деревенскому мужику,
который на солнце валяется. Младые отроки не должны
носом храпеть и глазами моргать. И сия есть не малая
гнусность, когда кто часто сморкает, яко бы в трубу тру-
бит, или громко чихает, и тем других людей, или в церкви
детей малых устрашает. Обрежь ногти, да не явятся, яко
бы оные бархатом обшиты. Сиди за столом благочинно,
прямо, зубов ножом не чисти, но зубочисткою, и одною
рукою прикрой рот, когда зубы чистишь. Над ествою не
чавкай, как свинья, и головы не чеши, ибо так делают кре-
стьяне. Младые отроки должны всегда между собою иност-
ранными языками говорить, дабы тем навыкнуть могли, и
можно бы их от других незнающих болванов распознать".
Так пел в одно ухо царевичу немец, а в другое - рус-
ский: "Не плюй, Олешенька, направо - там ангел хра-
нитель; плюй налево - там бес. Не обувай, дитятко, ле-
вую ножку наперед правой - грешно. Собирай в бумажку
и храни ноготки свои стриженные, было бы чем на гору
Сионскую, в царство небесное лезть". Немец смеялся
над русским, русский над немцем - и Алеша не знал, кому
верить. "Горделивый студент, мещанский сын из Гданска"
ненавидел Россию. "Что это за язык? - говаривал он.-
Риторики и грамматики на этом языке быть не может.
Сами русские попы не в силах объяснить, что они в церкви
читают. От русского языка одно непросвещение и неве-
жество!" Он всегда был пьян и, пьяный, еще пуще ругался:
- Вы-де ничего не знаете, у вас все варвары! Собаки,
собаки! Гундсфоты!..
Сукины дети, подлецы (нем. Hundsfott).
Русские дразнили немца "Мартынушкой - мартыш-
кою" и доносили царю, что "вместо обучения государя
царевича, он, Мартын, подает ему злые приклады, сочи-
няет противность к наукам и к обхождению с иностран-
ными". Алеше казалось, что оба дядьки - и русский,
и немец - одинаковые хамы.
Так надоест, ему, бывало, Мартын Мартынович за
день, что ночью снится в виде ученой мартышки, кото-
рая, по правилам европейских кумплиментов и учтивств,
кривляется перед Юности честным зерцалом. Кругом
стоят, как на стенах Золотой палаты с иконописными
ликами, древние московские цари, патриархи, святители.
А Мартышка смеется над ними, ругается: "Собаки, со-
баки! Гундсфоты! Вы все ничего не знаете, у вас все вар-
вары!" И чудится Алеше сходство этой обезьяньей морды
с искаженным судорогой, лицом не царя, не батюшки, а
i того, другого, страшного двойника его, оборотня. И мох-
натая лапа тянется к Алеше и хватает его за руку, и тащит.
И опять он проваливается, теперь уже на самый край
света, на плоское взморье со мшистыми кочками ржавых
болот, с бледным, точно мертвым, солнцем, с низким,
точно подземным, небом. Здесь все туманно, похоже на
призрак. И он сам себе кажется призраком, как будто
умер давно и сошел в страну теней.
Тринадцати лет записан царевич в солдаты бомбар-
дирской роты и взят в поход под Нотебург. Из Ноте-
бурга в Ладогу, из Ладоги в Ямбург, в Копорье, в Нарву,-
всюду таскают его за войском в обозе, чтоб приучить к
военным экзерцициям. Почти ребенок, терпит он со взрос-
лыми опасности, лишения, холод, голод, бесконечную
усталость. Видит кровь и грязь, все ужасы и мерзости
войны. Видит отца, но мельком, издали. И каждый раз,
как увидит - сердце замрет от безумной надежды: вот
подойдет, подзовет, приласкает. Одно бы слово, один