сделано. Теперь наше дело сторона. Теперь нам в трактир под названием "А я
все время тут". В "Волчью долину". Ничего мы не видели, ничего не слышали.
выхваляться, я ему сам хлюстов подарочек поднесу.
усмехаясь, сказал Сноп.
"плести андроны" - значит врать] Ну, пошли.
Благодарность, так сказать.
руку Алеся:
а то еще ненароком кусну за то, что своей жизнью живешь... Не жизнь у
тебя, казанский, а Китеж... А руку дай.
судорожным движением сжал руку Алеся. Потом резко откинул:
горело за ними, и они казались не людьми из плоти и крови, а просто
темными силуэтами, вырезанными из картона, - движущиеся куклы из театра
теней.
почувствовал, как ему не хватало все это время Андрея Когута. Он вынужден
был сдерживаться, чтобы довести до конца начатое дело, он был в эти часы
не просто человеком, не братом и не другом, а главой. Он не мог усадить
освобожденного в бричку - и махнуть ко всем чертям.
Алесь увидел Андрея, который стоял неподвижно, будто перестали слушаться
ноги, и лишь бессмысленно гладил себя по груди.
этим голосом перевозил через Днепр Галинку Кахно... Был бунт, когда этот
голос умолял Кондрата... Была ярмарка, на которой этот голос пел Алесеву
песню... Было Болото, на котором били кнутом человека с таким похожим
затылком...
доброй, почти женской улыбкой.
переодет в запасной Алесев костюм.
только они.
через тракт, потом катились полем, потом - уже в темноте - бешено тряслись
по дорожным буеракам и корням в Измайловском зверинце.
человека в задней бричке все еще молчали. И это молчание было молчанием
такой близости, какая редко бывает между людьми.
Бутырской тюрьмы.
- Голос Андрея вдруг начал срываться. - Я не Пугач. Я маленький человек.
Мы все маленькие люди. Давали б нам землю пахать да петь свои песни не
мешали. Я пахал. Всю жизнь пахал. И однажды запел. И получилось: я -
Пугач. Получилось: достаточно запеть...
что?! Для меня, для тебя, для него есть в той песне зло? Нету. Так что нам
до их гнева? - Он скрипнул зубами. - Мы хозяева. Не солдаты, а мы. Так что
нам до их гнева? Зачем они пришли? Кто их звал? Что им до моей песни?.. А
меня вывели во двор. Барабаны бьют. Кирюшка с кнутом куражится: "Эй,
бульба, а ну запой".
принудить кричать - это ему хотелось. "Пой, бульба каторжная, пой". А я
молчу. Я весь этап молчал... Отвязали меня от "кобылы", отвели в клетку.
Ведут, а у Кирюшки глаза кровью налились. Говорит часовому: "Жалею, что
связался тут с одним. Петь не хочет, так пускай бы молчал до смерти".
Замкнули меня, и тут я от позора сознания лишился. А потом всю ночь сенник
зубами кусал. Меня ведь никогда, кроме как в драке, не били. Не бьют у нас
детей.
И как это мой прадед Аким с дедом Вежей так оплошали? Ай-я-яй!
Удивительное спокойствие, впервые за многие месяцы, овладело его душой.
Все позади. Оружие было закуплено. Беглецы утром удачно сели в поезд
(после "лаптевской" подставы Алесь не жалел денег на лошадей с постоялых
дворов). Они выйдут где-то в Дне и станут добираться до Приднепровья
ямскими лошадьми.
солнце. Молчал. И лишь иногда обращался к Лебедю, который лежал на дне
брички и дремал, положив на Алесины ступни изъеденную молью голову.
последний раз видишь. Будешь там себе по травке зеленой бегать возле
веткинских скитов - счастье твое.
этому сукину внуку - этому счастье...
сундуке с просверленными дырками.
И не будет он видеть всей этой мерзости. Быков ему не травить, на
"скверном" дворе не жрать. А что ему? Бог ему бессмертной души не дал.
Собака - собака и есть.
забуду.
Позволил себе привязаться. А для старика такая штука - вещь
непозволительная. - Хмыкнул. - Поехал бы я с вами на Ветку.
смерть моя.
воспоминаний.
Елейные и жирные, как свиньи, монахи на Никольской... Страшный смрад
Зарядья... Лохмотья... Весь этот бедный, озверевший от голода и тьмы
народ... Мумия "царя-фараона" под гнилым снегом... Будочники со столами на
головах... Слепцы под стенами Кремля.
самое свинство, угнетение, коррупция, продажность.
Вавилону?
с ее трупами... Подьячие, которым отданы в руки правосудие и милосердие...
Дагомейский принц, что кричит о справедливости на неведомом языке, и
простые, что кричат о том же самом, но их никто не понимает.
- на белом здании правительственных учреждений, текучий - на струях
водоразборного фонтана, кровавый - на стенах Кремля.
Медведи с выколотыми глазами. Изнемогающий бык, идущий навстречу солнцу.
не было. Возле багряной струи фонтана стоял старик в белой свитке и