становилась невыносимой. Он не понимал, как можно здесь жить. И в этот
приезд лишь цель, ради которой он сюда приехал, умеряла безграничную
ностальгию. Нужно было дождаться весны, когда отовсюду в Москву свезут
каторжан, весны, когда начинают отправляться по Владимирке этапы. Нельзя
было оставить Андрея, "дядькованого" брата, самого любимого из всех
Козутов, если не считать Кондрата - друга, сподвижника, человека, который
страдал в известной мере из-за него. Нельзя было допустить, чтобы он пылил
кандалами, чтобы таскал тачку, чтобы над ним издевались, чтобы он жил
среди чужих. А время до наступления весны надо было использовать на
покупку оружия.
Там было все в порядке, и фальшивые паспорта возвратили из полиции без
всяких замечаний. Кондрат успел подружиться с гостиничными слугами и
незаметно выпытать у них, кто из дворников и персонала связан с сыском.
Выяснилось, что купец Вакх Шандура со слугой никаких подозрений своей
персоной не вызывал.
ездить для "сделок" в Китай-город, но "суть своих коммерческих дел"
держать в секрете.
частный цирк Сулье, и там встретился с представителем землячества в
Москве. Дела с покупкой оружия у "земляков" были плохи. "Белая" группа,
как богатая, должна была выделить на это деньги, но, видимо, струсила. И
здесь было недоверие, панское высокомерие и плохо скрытый страх перед
белорусами. Все это так опротивело Загорскому, что он решил самым резким
тоном потребовать у Кастуся отмежеваться от этого сброда.
предадут, как это бывало уже сотни раз. И снова пойдут "братья" подыхать
под чужими знаменами. И пойдет гулять по нашим спинам плеть. А если и
победим - будет то же рабство. Видите ли, они требуют Беларуси в старых
великопольских границах. А кто спросил у белорусов, хотят они этого или
нет? Пушечное мясо им нужно, а не друзья. Как не считались с нами, так и
не будут считаться, пока картечь и виселица их чему-то не научит, как
всегда, слишком поздно".
выходки клоуна Виля, на поразительно красивую наездницу Адель Леонгарт и
знал, что большая часть этих его мыслей пропадет зря, что "белые" начнут
бунт, если это будет выгодно им, и только им, в самый неподходящий для
Беларуси и Литвы момент. А "красные" не посчитают возможным бросить их в
беде и тоже выступят с оружием. И получат "награду".
запрыгали! Какие обещания начали б давать! Какими сразу "дорогими" стали б
"провинциалы"! Как бы сразу начало "уважать" их человеческое и народное
достоинство это паршивое панство!
имени, без прав лезть в чужую кашу ради пана, который брезгует "местным
хамом". Добиться только того, чтобы собственное возрождение назвали
"польским мятежом" или, в лучшем случае, "результатом польской интриги".
умирать, то умирать за свою свободу и величие. Не восставать, если "белое"
панство наплюет на интересы Беларуси. Пусть гибнут!
бедный народ тысячу раз. Незачем служить чужим. Мы им не негры. Пусть
дергаются в воздухе, пусть хрипят под теми вербами, с которых столько лет
резали розги для белорусской спины. Чище будет воздух.
варшавского землячества и с представителем русской "Земли и воли". С
первым встретился в Проломных воротах Китай-города, на рынке лубочных
книг. Со вторым - в знаменитом гроте Александровского сада, запущенном,
исписанном непристойными словами самого гнусного тона.
на что иное. Его справедливое возмущение со стороны могло выглядеть как
попытка внести несвоевременный раздор. Ну и дьявол с ними. Как-нибудь
обойдемся.
касалась и поляков, и русских. Поляков потому, что их слово и их
национальная гордость были затоптаны в грязь. Русских потому, что их
положение тоже не было блестящим.
в положении самого глубокого кризиса. Крестьянство не читало совсем,
мещанство и купечество обходились "Ерусланом Лазаревичем" и жирели,
пузатели в состоянии самого страшного бескультурья и животного свинства.
Остыла любовь к родному слову и литературе даже у просвещенной прослойки.
Дворянство почти совсем забросило родной язык и в большинстве своем не
читало ничего, кроме французских романов.
должны бить в набат и, глубоко страдая сами, должны особенно остро
чувствовать подобную боль соседа.
которые ощущали тревогу, не просто любили, а обожествляли его. Островский
был у них богом. Садовский, Шумский и Самарин - апостолами. Но и здесь не
было полного "ансамбля", и здесь всегда грешили в смысле декораций,
исторической правды, костюмов. Богатыри играли рядом с пигмеями. И Алесь
не мог не думать, насколько даже этот театр в отношении ансамбля, верности
аксессуаров, сыгранности - насколько он ниже театра в Веже. Таких мужчин в
Веже, конечно, не было, если не говорить о комиках (кто мог встать рядом с
Провом Садовским?!), но зато какими слабыми были актрисы в сравнении с
Геленой! Даже Федотова.
вокального исполнения, который отличается напевностью и легкостью] без
труда побеждали еще слабую русскую школу. Никого не интересовали смысл
слов и игра актеров. Антрепренер Морелли при упоминании о русской труппе и
русской музыке презрительно кривил губы. И в определенном смысле был прав.
Хороших голосов почти не было. Декорации затасканные и бедные. Халатность
и безразличие труппы и руководителей сразу бросались в глаза.
на галерке была кое-какая публика.
арене, полная несыгранность - смотреть на все это было просто больно.
спешим" стояли на месте.
вместо них жгли свечи, на головы зрителей капал стеарин. Сетки под люстрой
еще не было, и порою горячие осколки ламповых стекол падали на людей.
исправить. К тому же дураки из цензуры буквально резали все свежее.
Доходило до нелепостей даже в мелочах. Название оперы по-итальянски
оставалось тем же (все равно Иван не разберется), а на русский язык
переводилось совсем иначе. Зачем вспоминать такое опасное имя, как
Вильгельм Телль, - пусть опера называется "Карл Смелый".
богохульство! Пускай называется "Осадой Гента".
повсюду. И, однако, люди не обращали внимания на это.
3
Новотроицкого трактира. Тогда, когда Алесь перестал даже надеяться на это,
хотя и не знал, зачем старику было клясться, что обязательно поможет,
брать на душу тяжкий грех.
сейчас поедем с тобой, князь, щупать никонианскую Москву, табачницу,
вавилонскую блудницу.
староверов, с кистью кожаных лепестков] перебрал. Поклонов тысячи отбил,
блудница - блудница и есть. Одним табачищем надышишься, как антихрист
Петруха.
сказал Загорскому:
никакие другие люди к нему и не подступаются: дела хозяина не продаст.
Предыдущий хозяин о нем говорит: надежен.
огаревских людях или иных?.. Эти нам, обывателям, оборона, данная
государем. - Чивьин позволил себе слегка улыбнуться. - Однако же ты
собираешься изведать город до самого последнего. Тебе нужно будет со всеми
Березин Федор
Белов Вольф
Роллинс Джеймс
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк