после обеда, и она оказалась весьма скучной особой, совсем не отвечающей
моим романтическим представлениям о ней. Не сердись, пожалуйста, за такие
воспоминания, но, право, всегда она лепетала что-то плоское, ничтожное;
все мысли ее вращались в узком, тесном мирке, а язык поражал своей
скудостью, - словом, через три минуты мне уже становилось скучно, и я не
знал, о чем с ней говорить.
заметил, что нам с тобой весьма охотно предоставляли возможность
беседовать. Мог ли я подумать, что семейство Фондодеж видит во мне
завидного жениха? Мне вспоминается прогулка в долину Лилий. Ехали туда в
коляске, - бабушка и ее монахиня на заднем сиденье, а мы с тобой на
передней скамеечке. Наемных экипажей в Люшоне, слава богу, было
достаточно. Только господам Фондодеж могла взбрести в голову фантазия
выписать на воды свою собственную коляску.
лоснилось от пота, она дремала, полузакрыв глаза. Бабушка обмахивалась
купленным в парке Этиньи веером, на котором был нарисован матадор,
закалывающий шпагой черного быка. Несмотря на жару, ты была в длинных, по
локоть, перчатках. Все на тебе было белое, даже высокие ботинки. Ты
сказала: "После смерти братьев я дала обет носить только белое". Я тогда
не понимал, что это значит "носить по обету тот или иной цвет".
Впоследствии мне пришлось узнать, что в вашей семье питали склонность к
таким нелепым религиозным обычаям. Но при том душевном состоянии, в каком
я был тогда, мне это казалось очень поэтичным. Как тебе объяснить
тогдашние мои переживания? Вдруг почувствовать, что ты не внушаешь
отвращения, что ты не противен девушке и, может быть, даже нравишься ей!
Каким знаменательным для меня стал тот вечер, когда ты мне сказала: "У вас
длинные ресницы, удивительно длинные для мужчины!"
прогулки мы с тобой на подъеме вылезли из коляски, чтобы лошадям легче
было тянуть ее в гору; твоя бабушка и монахиня тем временем принялись
перебирать четки и бормотать молитвы, а кучер, вышколенный за долгие годы
службы у вас, возглашал с козел: "Аминь!" Ты улыбалась, поглядывая на
меня. Но я сохранял невозмутимую серьезность. Без всякого усилия над собой
я сопровождал по воскресеньям тебя и твою мать к поздней обедне,
начинавшейся в одиннадцать часов. Церковные службы не вызывали у меня
никаких метафизических мыслей. Религиозный культ - только и всего, вполне
обычный для того класса, к которому и я теперь принадлежу (я с гордостью
это сознавал); своего рода традиция, религия предков, хранимая буржуазией,
система обрядов, имеющая лишь социальное значение.
этих обеднях связывалось у меня с чудесным открытием, переполнявшим мою
душу восторгом: оказывается, я могу нравиться, пленять, взволновать
девичье сердце. Моя любовь, как мне казалось, сливалась с твоей любовью ко
мне. Впрочем, какое значение имели мои собственные переживания. Самым
важным была моя вера в твою любовь; я, как а зеркале, отражался в женской
душе, и, как видно, образ мой ее нисколько не отталкивал. Какое дивное
отдохновение! Все существо мое расцвело. Никогда мне не забыть, что твои
глаза растопили лед, сковывавший мою душу, и в ней забили животворные
родники чувств. Самые обыкновенные знаки нежного внимания, - пожатие руки,
цветок, хранимый в книге, восхищали меня, все было для меня так ново.
возрождения. Ведь я видел, как враждебно она относится к постепенно
созревавшему у меня замыслу, к моей мечте, которую я и сам считал
безумной. Я сердился, что она нисколько не разделяет моих восторгов.
"Разве ты не понимаешь, что тебя завлекают в сети? Это уж такие люди!" -
твердила она, не подозревая, что ее слова могли погубить беспредельную
радость, горевшую во мне от сознания, что я наконец любим. Есть на свете
девушка, которой я нравлюсь, и, может быть, она даже хочет выйти за меня
замуж: я верил в это, несмотря на подозрительность моей матери.
нашей семьей", - думал я. И я гневался на мать, почти ненавидел ее за то,
что она ставила под сомнение мое счастье.
были связи в крупных банках. Как я ликовал, когда ей пришлось признать,
что фирма Фондодеж, несмотря на временные затруднения, пользуется большим
доверием и ей охотно дают кредит. "Они наживают бешеные деньги, но слишком
уж широко живут, - говорила мама. - Все уходит на лошадей, на экипажи да
на ливрейную челядь. Любят пускать пыль в глаза, не умеют беречь
денежки..."
счастье. У меня было теперь доказательство бескорыстия твоих близких:
значит, они улыбаются мне только потому, что я приятен им; мне вдруг
показалось вполне естественным нравиться людям, веем без исключения. Нам с
тобой позволяли проводить вечера наедине, гулять в тенистых аллеях парка
вокруг казино. Как странно, что в начале жизни, когда человеку выпадает
немножко счастья, внутренний голос не предупреждает его, не говорит ему:
"Живи ты хоть до ста лет, не знать тебе иной радости, кроме вот этих
немногих часов. Наслаждайся же ими, выпей чашу счастья до дна, - больше
тебе уж ничего не достанется. Встретился на твоем пути родник счастья,
помни - это первый и последний. Утоли жажду раз и навсегда, больше тебе
пить не придется".
счастливой жизни, полной страстной любви, и я недостаточно ценил те
вечера, когда мы с тобой неподвижно сидели на садовой скамье под дремлющей
листвой.
их разгадать. Помнишь тот темный вечер, когда мы сидели на скамье у
поворота дорожки, что петлями идет в гору позади водолечебницы? Ты вдруг,
без всякой казалось бы причины, разрыдалась. Я помню запах твоих щечек, по
которым струились слезы, запах непостижимого для меня горя. Я думал, что
ты плачешь от счастья. По молодости лет я не мог иначе истолковать
душившие тебя рыдания. Правда, ты ведь говорила мне такие успокоительные
слова: "Это ничего, это оттого, что я возле вас..."
_возле меня_, а не возле другого - возле того, чье имя ты, наконец, выдала
мне несколько месяцев спустя вот в этой самой спальне, где я пишу в те
дни, когда ко мне, старику, уже стучится в окошко смерть, а кругом меня
собралась милая моя семейка и ждет минуты вожделенного дележа добычи.
тропинки, змеившейся над Баньером. Я прижимался лицом к твоему плечу, к
твоей тоненькой шейке, я вдыхал свежее, чистое благоухание, исходившее от
моей маленькой плачущей девочки. Влажная и теплая пиренейская ночь,
пахнувшая мокрой, росистой травой и мятой, восприяла и твой аромат. Под
горой на площади Источников листва старых лип вокруг раковины для оркестра
была освещена фонарями. Было видно, как старик англичанин из нашей
гостиницы ловит сачком с длинной палкой ночных бабочек, слетавшихся на
огонь. Ты мне сказала: "Дайте мне носовой платок..." Я вытер тебе глаза и
спрятал платок на груди, под рубашкой.
другим!.. Даже лица моего коснулся светлый луч счастья. Я это чувствовал
по взглядам женщин. После этого вечера, после твоих слез, ни малейшего
подозрения у меня не могло бы возникнуть. А сколько было вслед за этим
других вечеров, когда ты вся искрилась радостью, так доверчиво опиралась
на мое плечо, держалась за мою руку. Я поднимался по тропинке слишком
быстро, ты говорила: "Ой, тише, тише! Я совсем задохнулась!" Я был
целомудренным женихом. Ты пробудила во мне нетронутые чувства. Ни разу у
меня не возникало искушения злоупотребить доверием, которое оказывали мне
твои родные, мне и в голову не приходила мысль, что за этим доверием, быть
может, кроется расчет.
мной произошло нечто странное, - теперь уж можно в этом признаться, ибо
вряд ли ты будешь торжествовать, читая это письмо. Это было на дороге в
долину Лилий. Мы с тобой выпрыгнули из коляски и пошли пешком. Журчала
вода в речке; я растирал в руке стебелек дикого укропа; внизу уже
сгущалась тьма, а на вершинах гор еще сияли очаги света... И вдруг у меня
возникло ощущение, нет - почти физическая уверенность, что существует иной
мир, кроме нашего, существует вполне реально, но мы знаем лишь тень его...
жизни оно повторялось редко и через очень большие промежутки. Но сама
необычайность этого ощущения усиливала его значимость в моих глазах. Вот
почему позднее, когда у нас начались бесконечные распри из-за религии, мне
приходилось отгонять от себя такие воспоминания.
касаться этих вопросов.
и невестой, и вышло это как-то помимо моей воли. Ты, думается мне, поняла
вырвавшиеся у меня слова совсем не в том смысле, какой я хотел вложить в
них, и я вдруг оказался связанным с тобою. Я просто не мог опомниться от
неожиданности. Не стоит об этом вспоминать. Но тут было одно неприятное
обстоятельство, на котором я заставлю себя остановиться. Ты сразу же мне
сообщила, что ставишь некоторые условия, и в том числе следующие: "ради
доброго согласия" ты не желаешь вести общее хозяйство с моей матерью и
даже жить с нею в одном доме. Не только твои родители, но и ты сама твердо
решили ни за что в этом не уступать.
душном номере гостиницы. Окно было раскрыто, за ним зеленели деревья
парка. Все вспоминается так ясно: золотые пылинки, пляшущие в солнечном
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Пехов Алексей