Тем лучше! Он сохранит для себя одного свою тайну. Учитель велел ему
читать вслух "Таинственный остров", а завтра он будет читать "Без семьи".
Каждый вечер он будет ходить к господину Бордасу. И будет смотреть,
сколько ему захочется, на фотографию Жан-Пьера. Он уже страстно любил
Жан-Пьера. Во время рождественских каникул они непременно подружатся. Он
прочтет все-все книги Жан-Пьера - книги, которых касались руки Жан-Пьера.
Мысль не о господине Бордасе, а о незнакомом мальчике переполняла его
счастьем, и он скрывал свое счастье от всех, сидя бесконечно долго за
ужином, пока разгневанные боги, разделенные пропастью молчания, упорно не
произносили ни слова, и до слуха Гийу доносилось только чавканье и громкие
глотки отца. Это ощущение счастья не покидало его, когда он ощупью
раздевался в уголке между манекеном и швейной машиной, когда дрожал от
холода под засаленным одеялом, когда повторял слова молитвы, когда боролся
против желания повернуться на живот. Он заснул, а улыбка еще долго
освещала это детское, это старческое личико с мокрой, отвисшей губой. И
если б его мать по примеру всех матерей поднялась к нему, постояла бы у
его кроватки, благословляя на ночь своего сына, она удивилась бы этому
отблеску счастья.
мартышка все переплеты захватала пальцами. Даже следы соплей видны! И
почему это ты вдруг решил ему дать книги Жан-Пьера?
уроки где хочешь - в школе, в конюшне, но только не здесь.
меня, что я невежливо обошелся со старой баронессой, а теперь сердишься,
что я слишком любезно принял ее сноху... Признайся лучше, что ты просто
боишься бородатой дамы! Бедная бородатая дама!
понимаю, еще бы, баронесса из замка!
между мужчинами: одни всегда могут, а другие не всегда...
говори, все-таки самое приятное на свете...
лет обсуждали эти давным-давно решенные, сокровенные вопросы - так
повелось у них еще со времени помолвки, и всякий раз это обсуждение клало
конец их спорам), - те посвящают себя богу, науке или литературе...
дверей. Раздеваясь на ночь, Робер крикнул:
мужу. Она заплела на ночь свои жиденькие косички и теперь, в розовой
батистовой рубашке, полинявшей от стирки, казалась очень хорошенькой.
подумал: надо прекратить все это. Вообще я зря согласился. Мы не должны
иметь никаких отношений с замком. Классовая борьба - это ведь не просто
так, для учебников. Она вторгается в пашу повседневную жизнь, она должна
направлять все наши поступки.
явно его не слушала. Ну разве можно говорить с женщинами? Матрас громко
скрипнул под его крупным телом. Леона задула свечу и прижалась к мужу. Их
обдало привычным и особенно дорогим им запахом стеарина - он, этот запах,
возвещал любовь и сон.
этой мартышки?
поймет. Подумаешь! Мадемуазель Мельер! А завтра утром пошлем письмо с
каким-нибудь мальчишкой... Ты посмотри только, какая ночь светлая!
опустить занавески, луна освещала Гийу, маленький призрак, сидевший,
скорчившись, на горшке, а сзади него подымался безрукий и безголовый
манекен, которым никто не пользовался.
4
обычного часа. Они спустились вниз страшные, как страшны обычно поутру
немолодые люди, еще не успевшие умыться: их серые зубы, вкрапленные в
розовую каучуковую челюсть, заполняют весь стакан, стоящий на тумбочке у
изголовья кровати. Сквозь желтоватые пряди у бабуси проглядывала блестящая
кожа черепа, а беззубый рот провалился. Обе говорили разом. Галеас сидел
за столом, на полу примостились две гончие собаки, которые страшно щелкали
зубами, когда он кидал им кусочки хлеба. Папа пил кофе с таким видом,
будто это причиняло ему боль. Казалось, каждый глоток с трудом проходит
ему в горло. Гийом думал, что этот огромный папин кадык преграждает путь
пище. Он старался сосредоточить мысли на отце. Он не желал знать, почему,
получив письмо, мама и бабуся сразу начали ругаться и о чем они ругаются.
Но он уже знал, что никогда больше не зайдет в комнату Жан-Пьера.
- кричала бабушка. - Он же вам написал, это все маскировка, моя милая.
правильно, и мне ничуть не стыдно, что мне дали урок. Классовая борьба? Я
тоже верю в классовую борьбу. Не желая причинять ему зла, я побуждала его
изменить своим прин...
чуть не скомпрометировала его в глазах товарищей и его вождей... И чего
ради? Кого ради, я вас спрашиваю? Ради маленького выродка, ради
дегенерата...
который сидел, уткнув нос в кружку с накрошенным в кофе хлебом. Когда он
волновался, слишком толстый язык не слушался его и говорил он так, словно
рот у него был полон каши. Он добавил громче:
лохань, где она стирала белье.
ненависти еще сильнее. Поль наклонилась и шепнула ей на ухо:
копия отца? До галлюцинации похож!
до ног и, ничего не ответив, не сказав ни слова Гийу, выплыла из кухни. Да
и что могло выразить это серое ребяческое личико? Во дворе сгущался туман,
а так как фрейлейн никогда не мыла единственного кухонного окна, кухню
освещало только пламя очага, где пылали сухие виноградные лозы. Собаки
улеглись, уткнув морды в лапы, возле грубо обструганных ножек огромного
стола, которые на миг осветил багровый язык пламени.
весь род Галеасов, целый сонм почивших навеки предков. Галеас поднялся,
вытянулся на своих длинных ногах, утер рот тыльной стороной ладони и
спросил Гийу, где его пелерина. Он сам застегнул на этой цыплячьей шейке
застежку и взял сына за руку. Собаки, думая, что их тоже возьмут на
прогулку, весело запрыгали вокруг барона, но он пнул их ногой. Фрейлейн
осведомилась, куда они идут. Но за них ответила Поль:
сквозь свинцовую пелену, а туман словно раздумывал, подняться ли облаком в
небо или пролиться дождем. Гийу взял было отца за руку, но тут же выпустил
ее, такая она была влажная. До самой церкви они шли молча. Усыпальница
баронов Сернэ выступала над оградой кладбища, которое господствовало над
всей долиной Сирона. Галеас зашел в ризницу, где он прятал мотыгу. Мальчик
присел в стороне на могильную плиту. Он низко надвинул свой капюшон на лоб
и не шевелился. Господин Бордас не хочет с ним больше заниматься. Туман
был наполнен звуками: скрип повозки, пение петуха, однообразное гудение
мотора были особенно слышны на фоне неумолчного аккомпанемента мельничного
колеса и рева воды у плотины, где летом купались голые мальчишки. Совсем
рядом с Гийу запела малиновка. Его любимые перелетные птицы уже улетели на
юг. Господин Бордас не желает больше с ним заниматься, и никто не желает.
Он твердил вполголоса: "Ну и пусть..." Он повторял это "ну и пусть" как бы
назло невидимому врагу. Как громко ревет вода у плотины! Правда, до нее по
прямой не больше километра. Из разбитого витража вылетел воробей. "Там
Жюль Верн
Адамов Григорий
Прозоров Александр
Круз Андрей
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс